Что создано под луной? - Николай Удальцов

– Все обсуждаете что-то? – проговорил явно изголодавшийся Искариот.

– Что же может быть важнее стремления к истине? – ответил ему Крайст вопросом на вопрос.

– Терпимость к ней…

– Мы будем обедать или философствовать? – спросил Искариот, заправляя салфетку за воротник над галстуком. – Мы будем обедать, – ответил Крайст, – Иногда, обед – это лучшая философия…

Нет ничего более бессмысленного для понимания природы, чем наблюдение животных в неволе и людей на свободе.

– Как приятно, – проговорил Искариот, собирая хлебом остатки подливы со дна тарелки и отправляя их в рот, – Как приятно на сытый желудок поговорить о чем-нибудь хорошем.

Почти так же приятно, как поговорить о чем-нибудь плохом – на голодный.

– И какие слова тебе приходят на ум? – улыбнувшись, спросил Крайст.

– Поешь хорошо – и, кажется, что денек выдался удачный, – проговорил Искариот, видимо предполагая, что такое утверждение не может быть подвергнуто сомнению.

– Нас попытались расстрелять, чуть не отправили на дыбу, едва не растерзали в толпе и чудом не подорвали бомбой. Если это удача, то, что же такое – неудача? – грустно улыбнулся Крайст.

– Крайст, – не удержался Риоль, – Совсем недавно ты называл сегодняшний день – удачным для нас. И это была правда.

– Для нас – да. Правда – удачный день.

Но, может, это неудачный день для правды, – вздохнул Крайст.

Услышав эти слова Крайста, Искариот, отойдя в сторону, тихо сказал:

– Как и всякий другой…

– Эх, – погладив живот, приятно вздохнул Искариот, видимо не желая больше касаться такой скользкой темы, как правда, – Спасибо, Господи, что ты нас создал!

– А если серьезно, – Риоль отложил тарелку на траву, – Бог создал людей по своему образу и подобию?

– Да. Только не забывай, что в своем творчестве, Всевышний просто вынужден был быть сюрреалистом…

– Значит, мы созданы по образу и подобию Бога? – словно размышляя над чем-то, повторил Риоль, но Крайст мягко перебил его:

– Да. Но не это важно.

– А что?

– То, что свою жизнь люди строят – по своему образу и подобию…

– Может, для Бога, люди – это что-то иллюзорное? – Любой творец вынужден выбирать: что он считает иллюзией – жизнь, или свое творение…

– Почему же Творец задал людям вечные вопросы, но не дал вечных ответов? – Потому, что вечные вопросы людям – это предпосылка их поиска своих ответов в каждое конкретное время…

– Крайст, скажу тебе откровенно: мне иногда кажется, что ты говоришь не с нами, а сам с собой. – Риоль, говорить самому себе – это улыбаться девушке в темной комнате…

– Скажи, Крайст, а как же – главный вопрос философии?

– Тебя интересует – что первично: идея или материя?

– Этот вопрос интересует мыслителей всех времен.

– Ничто не первично, – Крайст увидел удивленный взгляд Риоля и пояснил, – Материя является носителем идеи, и, в тоже время, сама организуется под воздействием той идеи, носителем которой является.

– Крайст, а мысль – материальна?

– Слава Создателю – нет.

– Почему?

– Потому, что тогда люди разрушили бы вселенную, насоздавав пороков.

– Разве пороков мало сейчас?

– Не мало. Просто пороки сейчас величиной с человека.

А были бы величиной с его фантазию…

– Скажи, Крайст, каяться должны все?

– Знаешь, Риоль, исповедь – это, кроме всего прочего, профилактика души.

– Интересно, в чем должны каяться честные, безгрешные люди? – усмехнулся, до этого молча слушавший разговор Крайста и Риоля, Искариот. Мягко улыбнувшись и, ни на кого не глядя, Крайст ответил:

– У безгрешных просто плохая память…

Риоль давно заметил, что когда Искариот спорил, или делал вид, что спорит с Крайстом, в его лице появлялось что-то кошачье: ехидное, податливое, комнатное и, в то же время – мелкохищническое, способное охотиться и похищать, но не желающее лишаться миски с молоком.

Его зубы обнажались, но этот оскал больше походил на своеобразную улыбку.

При этом, Искариот никогда не спорил с самим Крайстом, а только с элементами того, о чем Крайст говорил.

Так спорят люди, связанные на век, и понимающие это…

– Исповедовавшийся человек уверен, что живет в правильнейшем из миров, – задумчиво и немного грустно, словно догадываясь о том, что скажет в ответ Искариот, продолжил свою мысль Крайст. И Искариот не удержался:

– А атеист ужасается тому, что это, может быть, так и есть.

И, что другие миры – еще хуже…

– Мне интересно слушать ваш разговор, и интересно задавать тебе вопросы, Крайст. Но ведь мы все время сталкиваемся с тем, что люди не понимают друг друга, – Риоль на мгновенье умолк, подыскивая слова.

– Я знаю, какой вопрос ты хочешь задать, но ты должен сформулировать его сам.

– Когда люди перестали понимать друг друга? – нашел слова Риоль. Крайст ответил, и тоска выправила его фразу:

– Как только изобрели речь…

– Крайст, а ты хотел бы переделать мир?

– Может быть, и захотел бы.

Если б это было возможно.

– Разве для тебя есть что-то невозможное?

– Меня могут ограничивать мои сомнения.

– А разве могут быть сомнения там, где людей наставляют на путь истинный?

– Путь истинный?.. А ты всегда понимаешь, что это означает?

– Не всегда, – честно признался Риоль.

– Вот и я – тоже…

– Риоль, – проговорил Крайст, и его глаза в этот момент были такими, как у близорукого человека только что снявшего очки, – Мне свойственно все, что свойственно людям: и сомнения, и боль, и разочарования.

Из всех людских черт, мне недоступна только ненависть.

– Ну, а как же, например, последний прокуратор Иудеи Понтий Пилат? Ведь он вынес тебе приговор. Даже к нему ты не испытываешь ненависти?

– Он сам – жертва, – глаза Крайста потускнели. Теперь он явно находился не у костра, а где-то в прошлом, в своих воспоминаниях.

– Жертва? – Риоль и не пытался скрыть своего удивления, – Жертва чего?

– Ты помнишь, что перед тем как сказать: «Я умываю руки», – он дважды отказывался утвердить приговор?

Но народ настаивал.

– Помню.

– Так, вот – Понтий Пилат – это первая жертва демократии…

– Выходит, демократия не такая уж хорошая вещь?

– У демократии есть всего один недостаток, Риоль.

– Какой?

– Если дураков больше – остальные вынуждены жить по законам, выбираемым дураками.

Даже если эти законы самим дуракам не нравятся…

Между тем, солнце, пройдя положенный ему путь, отчитавшись перед людьми в своем существовании, сначала просто коснулось горизонта, потом превратилось из круга в эллипс, словно подмигивая на прощанье, и, наконец, спряталось за окоемом, напоследок сверкнув краем и повеселив природу последним лучом.

Вслед за этим начало гаснуть небо, демонстрируя свою солидарность с главным светилом, делая каждый предмет ближе и значительней.

Искры костра возносились и гасли, не успев достигнуть земли.

Их жизнь была короткой, но завершали ее они в полете.

Не успевая что-нибудь осветить, но все-таки делая свое таинственное дело.

– Похоже на метеориты? – сдаваясь этой зачарованности, спросила девушка, скачанная с интернета.

– Нет, – ответил Риоль, – Метеориты холодные, а искры костра теплые.

Метеориты – что-то далекое, а искры – близкое, земное.

Это так, хотя я не знаю, чем именно метеориты отличаются от искр костра на вид.

В глазах Искариота на мгновенье блеснул отсвет костра, но тут же растворился в темноте:

– Тем же, чем отличается глянцевая обложка с портретом кинозвезды от встречи с любимой…

Видимо, такой уход в лирику привел Искариота в смущение – цинизм всегда обладает большей защищенностью – и он, постояв немного без дела, но, все-таки взглянув на зажигающиеся звезды, отправился к ближайшим кустам, и принес оттуда несколько спальных мешков:

– Кто – как, а я – спать.

Риоль, видя, что у костра они с Крайстом остались одни, спросил:

– Ты не устал?

– Нет, мне приходилось заниматься более тяжким трудом, чем ходить по земле.

– Тогда посидим еще немного.

– Конечно. Ведь у тебя накопилось много вопросов.

– Если бы это были только мои вопросы, я не стал бы отрывать тебя от сна.

– Поговорим, но помни, что правильные ответы получает только тот, кто умеет ставить правильные вопросы…

– Крайст, аргументируя свои собственные поступки, люди очень часто кого-то цитируют.

– Цитируют обычно те, у кого нет собственных аргументов.

– Но чаще всех цитируют тебя?

– Цитируют значительных – великим приписывают чужие мысли.

– Крайст, о тебе говорят постоянно.

Говорят и взрослым, и детям, – почувствовав, что Риоль возбуждается, Крайст мягко остановил его:

– Если меня ставят в пример детям, значит, думают, что я уже ни на что не годен.

– Ты легко даешь нам путешествовать во времени. – Риоль, каким бы запутанным не был путь из настоящего в прошлое, помни – путь из прошлого в настоящее, еще запутаннее…

– Но ведь время и мир крепко связаны между собой, – проговорил Риоль, подбрасывая в начавший угасать костер, высушенные временем сучья – первые, еще доугольные, источники искусственной энергии на земле. – Если мы заговорили о времени, то весь мир попросту состоит из того, чего не хватает…