Сборник переводов Владислава Слободяна - Антология

– То есть вы всё ещё можете умереть до того, как напишете письмо, – говорит он, и на этот раз, я уверена, осознанно хочет уязвить.

Ему удаётся. Но я не даю эмоциям отразиться на лице.

– Вероятность есть, – говорю я, – Но в течение тридцати двух лет я жила без письма. Тридцать два года без малейшего понятия о том, что готовит мне будущее. Как люди, жившие до путешествий во времени. До Дней Красного Письма.

Я завладеваю их вниманием.

– Я думаю, что нам повезло, – говорю я, и, поскольку ранее я заявила о себе как о части группы, мои слова не звучат снисходительно. Я произносила эту речь в течение двух десятилетий, и школьники прошлых лет говорили мне, что эта часть речи самая важная.

Взгляд Карлы встречается с моим: унылый, испуганный, но не утративший надежды. Эстебан по‑прежнему смотрит в пол. Глаза Джей‑Джея сузились, и я теперь чувствую его гнев, словно это моя вина, что он не получил письма.

– Повезло? – переспрашивает он таким же тоном, каким напоминал мне, что я всё ещё могу умереть.

– Повезло, – повторяю я. – Мы не привязаны к будущему.

Эстебан теперь смотрит на меня, его лоб пересекает складка.

– Сейчас в спортзале, – говорю я, – консультанты разбираются с учениками, получившими трудные письма двух типов. Первый тип – письма, которые требуют от вас не делать того или этого такого‑то числа такого‑то месяца такого‑то года, чтобы не испортить себе всю оставшуюся жизнь.

– Такие правда приходят? – хрипло спрашивает Эстебан.

– Каждый год, – говорю я.

– А второй тип? – голос Карлы дрожит. Она говорит так тихо, что мне приходится напрягать слух.

– Это те, которые говорят «ты способен на большее», но не объясняют – собственно, и не могут объяснить – что конкретно пошло наперекосяк. Мы ограничены описанием одного события, и если жизнь была испорчена в результате череды неправильных решений, мы не можем этого объяснить. Мы лишь надеемся, что наше раннее «я» – другими словами, вы – сделаете правильный выбор, если вас предупредить.

Джей‑Джей тоже хмурится.

– И что с того?

– Представьте себе, что вместо того, чтобы не получить письма вообще, вы получаете письмо, в котором говорится, что ничего из того, о чём вы мечтали, не сбылось. Такое письмо попросту говорит вам, что вы должны принять то будущее, что вас ждёт, поскольку его никак не изменить.

– Я бы не поверил, – говорит Джей‑Джей.

Я соглашаюсь. Он бы не поверил. Сперва. Но мерзкие холодные червячки сомнения поселились бы в душе и начали бы оказывать воздействие на всё, что он делает.

– Не поверил бы? – переспрашиваю я. – То есть ты такой человек, что стал бы врать себе самому, пытаясь разрушить всё, чего ты достиг в жизни? Пытаясь уничтожить в тебе любые следы надежды?

Он краснеет ещё гуще. Конечно же, он не такой. Он обманывает себя – мы все это делаем – но представляя себя лучшим, чем на самом деле, преуменьшая недостатки. Когда Лизбет начала за ним таскаться, я привела его к себе в кабинет и попросила не обращать на неё внимания.

«Это её провоцирует» – сказала я.

«Не думаю, – ответил он. – Она знает, что мне на неё начхать.»

Он знает, что ему на неё начхать. Бедная же Лизбет об этом и не подозревает.

Я вижу, как она ждёт в коридоре перед дверями моего кабинета. Ей нужен он, она хочет знать, что написано в его письме. В одной руке она держит красный конверт, другая спрятана в кармане её мешковатой юбки. Сегодня она выглядит симпатичнее, чем обычно – должно быть, принарядилась ради этого дня или ради неизбежной вечеринки.

Каждый год какие‑нибудь идиоты устраивают вечеринку в честь Дня Красного Письма, несмотря на то, что школа – и вся культурная традиция – рекомендует этого не делать. Каждый год дети, получившие хорошие письма, идут на вечеринку. Остальные либо придумывают причины, чтобы не ходить, либо приходят ненадолго и лгут о своём письме.

Лизбет, вероятно, хочет узнать, пойдёт ли Джей‑Джей.

Интересно, что он ей скажет.

– Возможно, вы не станете посылать письмо, если правда окажется слишком болезненной, – говорит Эстебан.

Так, начинается: сомнения, страхи.

– Или, – говорю я, – если ваши успехи превысили все ожидания. Зачем вам знать об этом? Ведь тогда, что бы вы ни делали, вы бы колебались – не сведёт ли следующий шаг с дороги к ожидающему вас успеху?

Они снова смотрят на меня.

– Поверьте, – говорю я, – я перебрала все варианты, и все они неверны.

Дверь кабинета открывается, и я чертыхаюсь про себя. Мне нужно, чтобы они сосредоточились на моих словах, а не на том, кто влезает без спросу…

Я поворачиваюсь.

В дверях стоит Лизбет. Она выглядит очень нервно; впрочем, она всегда нервничает, когда дело касается Джей‑Джея.

– Джей‑Джей, нам надо поговорить.

Её голос дрожит.

– Не сейчас, – отвечает он. – Через минуту.

– Сейчас,  – говорит она. Никогда раньше я не слышала, чтобы она говорила таким тоном. Решительным и испуганным одновременно.

– Лизбет, – говорит Джей‑Джей, и по его голосу ясно, как он устал, как ему тошно от этого дня, этого мероприятия, этой девицы и этой школы – он не из тех, кто стоически переносит удары судьбы. – Я занят.

– Ты не женишься на мне, – говорит она.

– Конечно нет! – рявкает он – и вот тут я догадываюсь обо всём. Почему мы все четверо не получили писем, почему я не получила письма, хотя до моего пятидесятилетия всего две недели и я твёрдо решила черкнуть пару строчек своему несчастному прошлому «я».

Лизбет держит свой конверт в одной руке и маленький пластиковый пистолет в другой. Нелегальное оружие, владеть которым не должен никто – ни школьник, ни взрослый. Никто.

– Ложись! – кричу я и бросаюсь к Лизбет.

Она уже стреляет, но не в меня. В Джей‑Джея, который не успел лечь.

Но Эстебан уже на полу, а Карла – Карла в полшаге позади меня тоже прыгает к Лизбет.

Вдвоём мы валим её на пол, и я выдираю пистолет у неё из руки. Мы с Карлой держим её, а со всех сторон уже сбегаются люди – и взрослые, и ученики с красными конвертами в руках.

Собираются все. У нас нет наручников, но кто‑то находит верёвку. Кто‑то другой вызывает скорую тревожной кнопкой, которая есть у всех нас. Которой мы все должны были воспользоваться. Которой воспользовалась я в другой жизни, в другой вселенной, в той, где я не написала письма. Должно быть, я вызвала полицию и попыталась отвлечь Лизбет до их приезда, и она расстреляла нас всех вместо одного несчастного Джей‑Джея.

Джей‑Джея, который неподвижно распростёрся на полу и чья кровь уже начинает собираться в лужу. Тренер по футболу пытается остановить кровотечение, ему помогает кто‑то, кого я не узнаю, и мне нечего делать в этот момент, пока мы ждём приезда скорой.

Школьный охранник связывает Лизбет и выкладывает пистолет на стол, и мы тупо смотрим на него, и Энни Сандерсон, учитель английского, говорит охраннику: «Вы ведь должны были проверить всех, и в этот день особенно тщательно. Вас ведь для этого и наняли.»

И директор школы что‑то говорит ей, и она замолкает. Потому что все мы знаем, что в День Красного Письма случается и такое, и как раз поэтому его проводят в школе – чтобы предотвратить массовые убийства родственников и расстрелы лучших друзей. В школах, говорят нам, есть какая‑никакая система проверки на оружие и контроля деструктивного поведения, хотя на самом деле всё это работает из рук вон, и когда‑нибудь кто‑нибудь воспользуется этим как аргументом в пользу отмены Дня Красного Письма, но люди, получившие хорошие письма и письма, предостерегающие от худшей пьянки в жизни, будут против, и всё останется как есть, и все – мыслители, родители, политики – скажут, что это хорошо.

Кроме родителей Джей‑Джея, не ведавших, что у их ребёнка нет будущего. Когда он его потерял? В день, когда встретил Лизбет? В день, когда не поверил моим словам о том, насколько безумно она влюблена? Несколько мгновений назад, когда не лёг на пол?

Я никогда не узна ю.

Но я делаю нечто, чего в обычных обстоятельствах никогда бы не сделала. Я беру конверт Лизбет и открываю его.

Почерк корявый, нетвёрдый.

Прекрати. Джей‑Джей тебя не любит и никогда не полюбит. Просто уйди и сделай вид, что его нет. Проживи жизнь лучшую, чем я. Выбрось пистолет.

Выбрось пистолет.

Она сделала это и раньше, как я и думала.

Интересно – отличается ли это письмо от того? И если да, то в чём? Выбрось пистолет. Это новые слова, или они были и в прошлый раз? Или она и в прошлый раз не последовала совету?

Мой мозг кипит. Болит голова.

Болит сердце.

Всего несколько секунд назад я злилась на Джей‑Джея, и теперь он мёртв.

Он мёртв, а я – нет.

И Карла тоже.

И Эстебан.

Я касаюсь их и привлекаю к себе. Карла кажется спокойной, Эстебан бледен – явно в шоке. Брызги крови покрывают левую сторону его лица и рубашки.