Собрание сочинений. Том 1. Странствователь по суше и морям - Егор Ковалевский

Дело 18-го и 19-го Ноября, при Ак-булаке

Рано утром часовые с редута увидели движущуюся, сероватую массу на горизонте, со стороны Донгустау; ударили тревогу. Между тем, начались разные догадки: говорили, что это русский отряд, которого в то время ждали, что он, вероятно, сбился с пути во время буранов и потому является с противоположной стороны; иные уверяли, что это марево, мираж, и, действительно, призрак, принятый за отряд, вскоре скрылся; люди были распущены из-под ружья и пикеты отправлены на свои места. Вскоре, однако, опять ударили тревогу в редуте, отстоявшем саженей на сто от укрепления, и на этот раз предмет был так ясен, что не потребовал никаких догадок и пояснений, толпы всадников, то рассыпаясь в разные стороны, то вновь смыкаясь в колонны и кучки, обгинали еще вдали укрепление. Этот образ приближения показывал уже несомненно, что то был не русский отряд. Неприятельские толпы мигом взлетели на все окружающие возвышенности, в предположении захватить наши пикеты; но к счастью, снятые во время первой тревоги, они не успели занять своих мест, а потому хивинцы должны были довольствоваться тем, что выставили свои маяки на возвышениях; обскакав потом укрепление несколько раз, как бы выглядывая его силы и средства к обороне, они с гиком кинулись на приступ: «Алла, Алла! Аламан-гау! Аламан-гау!» (Во имя Бога, грудью, дружней) – раздавалось отовсюду! – Но встреченные залпом с двух шестифунтовых единорогов, находившихся в укреплении, и батальным огнем гарнизона, отпрянули так же быстро, как и наскакали; впрочем, они удалились только из-под ружейных выстрелов и на этом расстоянии обложили укрепление, между тем как батыри, носясь на аргамаках вдоль левого фаса укрепления, как более открытого, вели перестрелку с нашими застрельщиками и охотниками. Стоя на барбете с подзорной трубкой, мы любовались беспорядочной пестротой неприятельского отряда; разнообразная одежда обличала состав его: всего более находилось в деле туркменов, менее было каракалпаков, и еще менее природных хивинцев и киргизов, как то доказали впоследствии и собранные сведения. Число всех простиралось до 2.000; при них было пять знамен и два или три отдельные значка. Наш гарнизон едва мог выставить 250 человек под ружье, включая в то число и денщиков.

В течение целого дня неприятель держал в осаде наш лагерь, делая частые попытки к приступу, но всякий раз недружно и совершенно безуспешно. Нельзя не признать личной храбрости многих из туркменов; они мужественно кидались вперед на батальный огонь, но недостаток единодушия и подчиненности уничтожали все их усилия: напрасно возбуждали они других кликами и гиком к общему приступу; большая часть оставалась в почтительном отдалении от укрепления, или разлеталась при первых выстрелах; особенно действие орудий ужасало их: оно приметно наводило на них панический страх.

Видно было также, что туркмены, или старшины их, силой частого упражнения в своих наездах, приобрели, так сказать, инстинкт военного ремесла: они умели открыть слабую сторону укрепления, совершенно занесенную снегом, и наиболее теснили его оттуда; пользовались пригорком или могилой (мулой), где наскоро устраивали шанцы и вели из-за них перестрелку с укреплением, – и между тем, как одни стреляли, другие заряжали и передавали им ружья; этим заменяли они недостаток хороших стрелков и особенно ружей, которых едва ли было до 200 во всем отряде.

К вечеру неприятель отступил и расположился в шести верстах от нашего укрепления на дороге в Эмбинское. Это было первое дело с хивинцами!

Ночью хивинские разъезды приближались почти к самому укреплению и завязывали перестрелку с нашими часовыми. Нельзя не упомянуть о молодецком поступке двух казаков; они вызвались доставить донесение Командира Ак-булакского укрепления Г. Генерал-Адъютанту Перовскому на Эмбу, и в ночь, с 18-го на 19-е число, три раза пускались в путь по разным направлениям, стараясь избегнуть неприятельских разъездов или пикетов, но всякий раз были открываемы и преследуемы ими до самого укрепления; раз наткнулись они на самый стан неприятеля; остановились, припали к земле, и до тех пор оставались в этом наблюдательном положении, пока не были открыты; весь лагерь всполохнулся, и казаки на плечах своих принесли несколько туркменских всадников к укреплению: – эти казаки были Мойсеев и Воротников.

Неприятель, расположенный, как мы заметили, верстах в шести от нашего лагеря, оставался в этом расстоянии, изменяя только позицию, до 5-и часов вечера другого дня. Тут двинулся он опять к нашему укреплению, но вдруг приостановился, и, соединившись в некотором порядке вне выстрелов, пробыл здесь около часу, в беспрестанном движении и в каком-то ожидании. Мы видели ясно как, потом, три всадника прискакали со стороны Эмбы, и вслед за тем весь неприятельский отряд понесся по дороге к Эмбинскому укреплению: легко было догадаться, что он узнал о чем-то для него важном и предпринял что-нибудь решительное.

Дело 19 и 20 Ноября, в 15-ти верстах от Ак-булакского укрепления

20-го Ноября прибыл в укрепление, под командой Поручика Ерофеева, отряд, состоявший из одной роты 1-го Оренбургского линейного батальона и 125 оренбургских казаков, и пояснил предшествовавшие движения хивинцев.

Оставив наш лагерь в 6-м часу вечера, 19-го числа, они настигли вверенный Ерофееву отряд, около 7-и часов вечера того же дня, в 15-и верстах от Ак-булакского укрепления, и в то время, когда он располагался на ночлег и еще не успел развьючить всех верблюдов, ударили на него. Нападение было совершенно нечаянное; толпы смешались; между некоторыми из наших солдат и туркменами бой доходил до рукопашного. Поручик Ерофеев спешил устроить каре из вьюков и телег, и между тем как нестройные толпы неприятеля кидались на добычу, на вьюки и верблюдов, он успел окончить свое укрепление, и под его защитой прогнал хивинцев, которые, однако, успели захватить часть наших верблюдов и лошадей. Лагерь г. Ерофеева находился в лощине, представлявшей затишье от буранов и хотя скудный подножный корм. Хивинцы заняли возвышенности, с которых беспокоили его выстрелами в течение целой ночи.

Жадность туркменов к добыче была так велика, что некоторые из них, пользуясь оврагом, примыкавшим к одному из фасов укрепления и темнотой ночи, прокрадывались к вьюкам, составлявшим наружное укрепление и, прильнув к ним неподвижно, прикрыв себя кошмой или каким другим лохмотьем, словно со всеми уловками и хитростью людей, привыкших к ремеслу хищничества, успевали вытаскивать сухари и некоторые вещи; но немногим удавалось возвращаться с добычей! Иные были заколоты штыками наших солдат у самых вьюков, другие настигнуты: пулей на пути.

С зарей вместе поднялись хивинцы и долго молились, вслед затем раздался звонкий голос рожка, и неприятель начал облегать отряд г. Ерофеева. Человек 60 туркменов, спешившись и гоня перед собою верблюдов, приближались под этой движущеюся стеной к нашему каре; за ними следовали толпы конных; но с первых выстрелов несколько верблюдов пало; привязанные один к другому, остальные не могли двинуться с места и неприятельские охотники остались открытыми; между тем, вышедшие из-за укрепления наши стрелки сбили и прогнали их, захватив обратно своих верблюдов. Это смешало общий неприятельский натиск: хивинцы действовали недружно, отступили в беспорядке и преследуемые далеко, – не показывались более ввиду русского отряда. Г. Ерофеев без артиллерии, с отрядом, в семь раз менее неприятельского, беспрепятственно снялся со своей позиции, и вечером того же 20 числа прибыл благополучно в Ак-булакское укрепление.

Потеря с нашей стороны состояла из 5-и человек убитых и 14 раненых. Неприятель отступил, не успев даже захватить всех своих убитых, что у туркменов и хивинцев, подобно как у всех мусульман, считается постыднее самого поражения. По всей вероятности, потеря неприятеля в деле с отрядом Ерофеева простиралась до ста человек убитых и раненых.

Описанные мной два дела с хивинцами, незначительные в существе своем, были важны по последствиям, и тем, что ознакомили нас с неприятелем, с которым мы только в другой раз так близко встретились.

Собранные впоследствии сведения показали, что хан Хивы, готовясь к войне с русскими, послал клич к туркменам, каракалпакам и киргизам, и, собрав около 3 т. отборного войска, вверил его своему дестерханджи[14], самому близкому к себе человеку, известному храбростью и благоразумием в народе. Он отдал ему одно приказание, – уничтожить Ак-булакское и Эмбинское укрепления с его гарнизонами, иначе, не возвращаться в Хиву. Весь отряд состоял на ханском жалованье, был плохо вооружен, но на прекрасных аргамаках, на быстроту которых хивинские воины надеются в деле более, чем на собственную силу и храбрость. Он достиг до Каратамака (на Северо-западной оконечности Аральского моря) скоро и довольно благополучно; но, застигнутый сильными буранами, остановился здесь и пробыл на месте около двух недель, изнурил коней, ослаб физически и упал духом; за всем тем, едва миновались бураны, отряд выступил в путь, и на третий день явился близ нашего укрепления, переехав пространство 250 верст!.. Очень сомнительно, чтобы хивинский военачальник снабдил нужным количеством запасов оставшихся на Каратамаке худоконных и слабых, которых число простиралось до тысячи человек, но у самого Ак-булака, при его отряде, было несколько заводных лошадей, большей частью с запасом приготовленной для лошадей кукурузы; съестные же припасы каждый имел при себе, или, правильнее, должен был иметь, – у многих их не было.