Туман на мосту Тольбиак - Лео Мале

– Он писал в спешке и не думал, что умрет.

– Понятно. Скажите, а не могло быть так, что его прикончили в больнице?

На этот вопрос она не ответила.

– М-да…

Мы закончили наш скромный ужин. Пока Белита готовила кофе, я вытащил трубку и набил ее. Ситуация складывается так: некий злонамеренный неизвестный напал на Ленантэ, он же планирует напасть на каких-то людей. Моих и Ленантэ приятелей, если я правильно понимаю. Пожалуй, это все, что я понимаю. Я не видел Ленантэ с 1928 или 1929 года. Надо полагать, этих самых приятелей я потерял из виду тогда же. Если вспоминать всех парней, с которыми я был в более или менее приятельских отношениях тридцать лет назад, и заняться их поисками, то мне жизни на это не хватит. Проще всего, конечно, было бы счесть, что Ленантэ порол чушь и все это не имеет никакого значения. Не знаю, к несчастью или к счастью,– есть вещи, которых я не знаю,– я считаю, что это имеет какое-то значение.

– Надо бы мне порыться у него,– сказал я.– Полицейские уже сделали обыск, но они ведь думали о феллахах. Мой объектив настроен по-другому. Какая-нибудь мелочь, которая в их глазах не имеет значения, мне может дать перспективу.

Я встал и подошел к окну. Если перспектива, на которую я надеялся, окажется такой же слепой, как та, что открылась мне из окошка, особо далеко я не продвинусь. Переулка Цилиндров больше не существовало. Его поглотил туман.

– В двух метрах ничего не видно. Я могу попытаться взломать замок в воротах, не привлекая ничьего внимания. Если только у вас нету ключа…

– Ключа нет,– ответила Белита, подойдя ко мне. Запах дешевых духов и ее собственный – запах юного животного – дразнил мои ноздри.– Легавые попросили у меня ключ. Я отдала. Но к нему можно войти не только с улицы через ворота. Внизу во дворе есть дверца.

– Так пошли!

Я надел канадку, цыганка – плащ, и мы спустились вниз. Туман, навалившийся на двор, прилип к нашим спинам, как влажное белье. Дым от моей трубки и пар нашего дыхания смешивались с туманом.

Бывший фальшивомонетчик, надо отдать ему должное, не опасался воров. Эта дверца закрывалась только на щеколду. Однако когда я ее толкнул, она не открылась на всю ширину. Что-то мягкое не пускало ее.

По телу у меня пробежала дрожь. Я мысленно выругался. Уж не затаился ли кто на пороге склада?… Или… В черепке у меня возникла картинка с трупом. Второй жмурик, возможно, помог бы мне кое-что прояснить. Я сильней навалился на дверь. Результат тот же.

– Белита, у вас нет фонарика?

– Наверху есть.

– Принесите мне его.

Оставшись один, я сунул руку в щель и нащупал что-то вроде кучи холодного тряпья. Это и оказалось тряпье, как я убедился, направив на него луч фонарика, принесенного Белитой. Даже не знаю, был я разочарован или нет. Я расширил, насколько возможно, щель между створкой двери и косяком, и мы, перешагнув через тюк, свалившийся с кучи, вошли в склад. Белита, знавшая, где что расположено, щелкнула выключателем. На потолке вспыхнула тусклая лампочка, осветив самый потрясающий беспорядок, какой я когда-либо видел. Меня окатил холодный вал уныния. Никогда бы я тут ничего не отыскал, даже если бы было что искать. А впрочем, чего я ждал? Старьевщик он и есть старьевщик. И если анархист имеет совершенно иное представление о порядке, чем простой смертный, то старьевщик тем более, только несколько в другом плане. Кроме свободного места у ворот, оставленного для грузовичка Ленантэ, допотопного облезлого «форда», практически все было заполнено кипами старой бумаги, грудами ветхого барахла, всевозможными железяками и ломаной мебелью. В кучах, в штабелях и навалом. Изначальный профессиональный беспорядок был, видимо, еще усугублен полицейскими. У них не в обычае класть на место сдвинутую ими вещь. Я понимал, что обманываю надежды цыганочки, которая смотрела на меня – я это чувствовал – в ожидании чуда или чего-нибудь подобного, но мог лишь обозревать весь этот хаос.

Он жил наверху? – спросил я, показав на винтовую лестницу, идущую на второй этаж.

– Да.

Я поднялся по расшатанным ступенькам. За мною шла Белита. Наверху тоже был бардак. Но там-то он был произведен полицией. Одну стену сплошь занимали книжные полки, однако все книги с них были сброшены на пол. Тут были «Введение в анархистский индивидуализм» Армана, «Счастливый Жюль» Жоржа Видаля, «Мораль без обязанностей и санкций» Гойо и т. п. А еще больше брошюр и газет, иные связанные, другие в россыпь. И даже несколько редчайших номеров «Папаши Тихони» Эмиля Пуже и «Листка» Зо д'Акса[20]. Все это, разумеется, было прекрасно, и коллекционер, увидя их, наверно, ошалел бы, но для меня совершенно бесполезно. Я выдвинул ящик стола. Там лежали бумаги, не представляющие для меня интереса. Часть комнаты была превращена в сапожную мастерскую. Я подошел к верстаку и уставился на него, словно он должен был открыть мне тайну сапожника. Инструменты, кусочки кожи, чиненые башмаки. И что дальше? Я пожал плечами.

– Пойдемте отсюда,– предложил я,– а то мы тут замерзнем, как цуцики.

Мы возвратились к Белите. Я отряхнулся.

– В этом ангаре запросто можно подхватить простуду. Я выпил бы чего-нибудь горяченького. А вы? – сказал я.

– Могу сварить кофе.

– Отличная мысль.

Белита налила воды в кастрюльку.

– Да, я забыл спросить,– обратился я к ней.– Где на него напали? Он сказал вам?

– Он говорил про улицу Уатта.

– Улицу Уатта?

– Она проходит под железной дорогой и соединяет улицу Кантагрель с набережной Гар.

Уатт? Фамилия многообещающая в смысле света[21], но пока это все только обещания, не больше.

Последующие часы я провел, расспрашивая Белиту. Я заставил ее подробно рассказать про жизнь Ленантэ, про его привычки и пунктики, ежели таковые у него были; попросил назвать фамилии всех людей, с которыми ему приходилось общаться по своим торговым делам. Оба мы с ней уже несколько одурели, и убей меня Бог, если я знал, что это мне даст. Я здорово вымотался, и самое простое было бы послать все к черту. Но Ленантэ был хорошим парнем. Он умер, и я не мог так просто оставить это дело.

Я тоже в свой черед стал рассказывать Белите про Ленантэ. Про Ленантэ, каким я его знал. Рассказывал я долго. И не только про него. Незаметно я отклонился и стал ей рассказывать о себе, верней, о пареньке по имени Нестор Бюрма, который здорово хлебнул лиха в этих местах, когда ее еще не было на свете, пареньке, про которого я вчера и думать не думал и которого теперь мне было так странно обрести вновь.

– Гнусный, дерьмовый район,– говорил я.– Вроде он похож на другие и здорово изменился с тех пор, можно даже сказать, стал лучше, но все дело в его атмосфере. Не всюду, но на некоторых улицах, в некоторых местах так и чуешь, как в тебя входит этот отвратный воздух. Беги отсюда, Белита. Торгуй своими цветами, где хочешь, но сматывайся отсюда. Он сожрет тебя, как сожрал уже многих. Тут слишком воняет нищетой, дерьмом и бедой…

Мы сидели напротив друг друга. Я на табуретке, а она свернулась клубочком на кровати.

– Смотри-ка,– усмехнулся я,– я с тобой уже на «ты». Не сердишься? У анархов очень легко переходят на «ты».

– Мне даже приятно.

– Тем лучше. Знаешь что? Если хочешь, можешь мне тоже говорить «ты».

Глава VI

Белита

Я подкинул в печурку угля и выглянул в окно, чтобы проверить, не провалился ли переулок Цилиндров к чертям собачьим после вчерашнего дня. Но, оказывается, он остался на месте, только туман разошелся. На фоне начавшего светлеть неба контуры халуп напротив стали четче. Я обернулся к кровати. Белиту я видел неотчетливо, но угадывал ее. Красивое, упрямое лицо среди разметавшихся в беспорядке волос. Она уснула. Ну и ну! Не знаю, к добру это или к худу, но иногда некоторые вещи происходят потрясающе стремительно.

– Если хочешь, можешь мне тоже говорить «ты».

Белита промолчала. Она взяла из пачки «Житан» и закурила.

А я продолжал бормотать:

– Дерьмовый район. Он давил меня, гнул, топтал. Мне не за что его любить. И надо же, чтобы Ленантэ втянул меня в путаное дельце, которое произошло или по крайней мере началось в этом углу… Не мог он, черт побери, стать старьевщиком где-нибудь в Сент-Уэне?

Меня передернуло, и не знаю, может, от этого я выдал очередь ругательств.

– И вообще, какого черта! Почему я должен ломать надо всем этим голову? И ощущение такое паскудное, будто я перебрал. Но я же не пил. Слушай, Белита, ты тут, случайно, не подсунула мне спиртного?

Она рассмеялась:

– Чего нет, того нет.

Я встал и принялся ходить по комнатке, может, чтобы увериться, что меня не шатает. Меня не шатало. И однако, ощущение, что я окосел, осталось. Я продолжал ходить. Одна половица около буфета всякий раз, когда я наступал на нее, скрипела, словно издеваясь надо мной.

– Завтра все пройдет,– буркнул я.– Похоже, я сумею послать загадку в нокаут. Завтра попытаюсь доказать это себе самому. Но все равно, Ленантэ… Не может быть, чтобы он решил сыграть со мной шутку. Ему, конечно, не нравилось, что я стал легавым, пусть даже частным легавым, но вряд ли он подстроил такую хитроумную каверзу, чтобы побесить меня. Ладно, я поехал.