Сальто-мортале - Луиджи Малерба

КОГДА ЕГО НАШЛИ, КАРМАНЫ ЕГО БЫЛИ ПУСТЫ.

Тогда что за странный вор? Странно, что у вора в карманах пусто. Джузеппе, дружище, есть воры, которые никогда не крали. Они — самые опасные, потому что их нелегко обнаружить и в архиве не найдешь отпечатков их пальцев. Сама полиция не знает, как быть, когда натыкается на одного из них. В некоторых случаях она даже прибегает к насилию, чтобы заставить их признаться.

Говорят, он был шпионом — но чьим? В краю Павоны не за кем шпионить. Речь может идти о промышленном шпионаже, но для этого надо отправиться в район Патины, где во время бума выросло много заводов. Здесь нет ничего, разве что птицефермы, да и те, с вашего позволения, все прогорели.

Если же это был военный шпион, ему надо было отправиться на военный аэродром Пратика-ди-Маре, где базируются реактивные истребители. А тут, вокруг Павоны, нет ни одного военного завода, лишь на полпути между Аричча и Дженцано есть заброшенный пороховой склад, который никого не интересует. Тогда зачем же он забрался сюда для военного шпионаже?

Полиция допросила много людей в надежде найти кого-нибудь, кто бы его знал. Дочь хозяина табачной лавки сказала, что она каталась на своей «ламбретте[4]», когда вдруг увидела старика, который ехал на старом велосипеде, он с трудом крутил педали. Было это примерно в половине девятого вечера на подъеме возле Альбано. Потом старик слез с велосипеда и пошел пешком, ведя велосипед. Он остановился, поглядел на недостроенный дом, а затем стал рыться в развалинах. Одет он был плохо. Очков у него не было, но казалось, что они у него есть. Больше ничего добавить она не могла и даже не уверена была, что это действительно был старик, — вернее, сомневалась. С таким же успехом она могла вообще не раскрывать рта, эта дочка хозяина табачной лавки в Павоне.

ЛЮБОЙ МОГ УВИДЕТЬ СТАРИКА НА ВЕЛОСИПЕДЕ.

Люди говорят, убийца, если он существует, рано или поздно попадает в сеть. Понятно, в сеть, расставленную полицией. Ну хорошо, в сеть, но полиция слишком много шумит, и рыба пугается. Тогда рыба, то есть убийца, спокойно садится и ждет, у него для этого есть время. А рыба, она хитрая: как увидит сеть, уплывает в другую сторону, и убийца поступает точно так же. Оба, то есть и рыба и убийца, правильно делают, что уплывают. А значит, с вашего позволения, все застыло на мертвой точке.

Какая красота, сказала Розальма, мы с тобой одни в этой комнате. Она закрыла дверь и окна. Что же мы будем делать в темноте одни? — спросил я. Ничего, ничего не будем делать, но если хочешь, можем кричать во все горло: ведь нас никто не услышит. Ну хорошо, сказал я, кричать во все горло, но я должен сосать молоко и не могу кричать.

Верно, я плохо объяснила, сказала она, мы можем делать все, что нам вздумается. Так тебе вздумалось кричать? Давай придумаем что-нибудь другое, сказала она, какую-нибудь игру в темноте, я, к примеру, перестелила простыни. Почему, к примеру, простыни? Розетта смотрела на меня. Не можешь ты не смотреть на меня, сказал я, ведь ты в темноте все равно ничего не видишь. Неплохо бы затеять игру и на земле, ну, вернее, на полу, сказала она. Давай подумаем немного, сказал я, игру трудно придумать. Если хочешь, Розанна, будем смотреть телевизор. Я его смотрю одна, когда настроение есть.

У тебя такая богатая фантазия, сказала она. Подожди, надо подумать, что мы можем делать вдвоем в темноте, сказал я, давай поиграем в ту самую игру, в которую я играл в пятом классе. Ты меня, видно, плохо понял:

ЭТО ЖЕ ДЕТСКАЯ ИГРА.

Далеко не детская, сказал я, — в нее играют и китайцы, они мастера этой игры. Объясни получше, сказала она. Хорошо, попробую объяснить: ты должна делать, что я тебе скажу. Посмотрим, как тебе понравится эта игра.

Это очень просто, сказал я, достаточно сесть и широко раскрыть глаз. Прости, но что я должна разглядывать одним глазом в полной темноте? Разглядывать тебе ничего не нужно. А она сказала: — Мне такие шутки не нравятся.

Ну хорошо, тебе не нравятся шутки, но это не шутка, а эротическая китайская игра. Не знаю, понравится ли мне эта игра, но я сяду на этот стул — а ты что будешь делать? Это очень просто, сказал я, я сяду рядом и

БУДУ ЛИЗАТЬ ТЕБЕ ГЛАЗ.

Лизать глаз? Да, я буду лизать тебе плаз, а ты сиди. Не знаю, хорошо ли я поняла, ты что, ради забавы будешь лизать мне глаз? Она села на стул и посмотрела на меня, широко раскрыв глаза, — а что тут, спрашивается, смотреть?

Лучше не надо, сказала она. Вот увидишь, стоит только начать. А она сказала: боюсь, мне будет больно.

Вначале любая игра неинтересна, может, в первый момент тебе будет немного больно, но потом понравится.

Хотела бы я знать, сказала она, кому будет приятно: тому, кто лижет, или тому, кого лижут. Что за странные вопросы, это два различных удовольствия, как у мужчины с женщиной в минуту любви. Я поняла, но здесь все как-то по-другому.

Ну, хорошо, по-другому, сказал я, но я отлично помню, что с кузиной это доставляло мне большое удовольствие. У тебя была кузина? Да, была, что плохого в кузине? Однако странно, я впервые слышу об этой кузине. Не станешь же ты, Розальма, ревновать меня к прошлому. В довершение всего еще и

РЕВНОСТЬ.

Я лизнул Розальму кончиком языка. Осторожнее, сказала она, мне больно, осторожнее, мне приятно. Вот так — сколько я цветов вижу! Теперь мне снова больно. Конечно, тебе немного больно, но боль и радость неотделимы друг от друга. Я вся дрожу, сколько цветов я вижу и самых разных красок! Можешь чуть сильней, вот так мне приятно, сказала она. Еще бы. Наверно, это было приятно и Наполеону. А я и не знала, что и он любил эту игру.

Сколько цветов! Вижу голубой луг! И море — все фиолетовое, еще вижу розовую бабочку. А теперь вижу красное облако и колокол, который громко звонит. Сколько ты всего видишь, Розальма, в этой темной, как погреб, комнате!

Мне захотелось выкурить сигарету. Брось сигарету, тебе станет нехорошо. Какая красота, теперь мы запремся на ключ и будем выходить из дому только за едой, раз в неделю, сказала она. Скорее докуривай сигарету. Хорошо, сейчас, но дай мне спокойно докурить, Розина. Пойми, вначале нельзя слишком увлекаться, сказал я. Учти,

ГЛАЗ — ШТУКА НЕЖНАЯ.

Если его лизать, он растает, зачахнет. А как же тогда китайцы, Наполеон? — воскликнула она.

Как раз у китайцев, Роза, глаза за долгие века испортились, стали меньше. Не верю, сказала она и громко рассмеялась.

Она была вся в капельках пота. Еще несколько минут — и конец. А я сказал, лучше подождать до завтра, игра тогда приятна, когда остается желание, иначе это уже сплошная пытка.

Глаз у Розальмы покраснел и слезился. Ничего, сказала она, просто я еще не привыкла. Смотри, как бы я не съел твой глаз, пошутил я. Хочешь меня напугать, сказала она, но я тебя не боюсь — как и собаку, которая лает: ведь такая собака никогда не укусит. Берегись иных собак, которые лают, сказал я, — потом она вдруг набрасывается на тебя и может откусить руку или ногу. К примеру, доберман-пинчеры, они предательски нападают даже на хозяина, его друзей и родных. Говорят, собака предана человеку. Не очень-то. Иногда собака рвет этого самого человека на части.

Вижу черный луг и зеленую птицу, провода линии высокого напряжения, с одной стороны — солнце, с другой — луну, прозрачный воздух, полет шмеля, белое, похожее на лошадь облако и «каравеллу» компании «Алиталия», гудящую вдали. Краем глаза вижу и Средневековую башню. «Каравелла» ушла в сторону моря, оставив в воздухе страшное гудение, сливавшееся с гудением радиотелевизионных антенн в Санта-Паломба. По лугу носится собака, вижу мельтешение множества ног, гражданских и военных, слышу голоса людей. Говорите, говорите,

В КОНЦЕ КОНЦОВ

ВАМ НЕЧЕГО БУДЕТ СКАЗАТЬ.

Меня одолели муравьи, нет от них ни минуты покоя. Стебелек воткнулся мне в ухо, камень вдавился в спину, мухи ползают по лицу, губам, глазам. Солнце опаляет кожу, глаза вот-вот выскочат из орбит. Я чувствую легкое покалывание — это мухи или муравьи? Кто-то дотрагивается до меня — зачем вы меня трогаете?

Вижу двух воронов, летящих высоко в небе. Они черные. Кружат надо мной и каркают. Зачем они сюда прилетели? Что надеются отыскать, что вы надеетесь отыскать, улетайте в другое место, тут для вас ничего нет.

Почему вы меня не накрыли? Простыня у вас есть? А если нет, можете купить в магазине в Павоне или в Альбано, стоит она недорого. Человеческое существо не оставляют на съедение мухам и воронам, кружащим в небе. А не найдете простыни, накройте скатертью, ведь она-то у вас есть, хоть платок на лицо — и то лучше, чем ничего.

Я хотел бы встать, я устал, устаешь не только в пути. Хотел бы размять затекшие ноги, а потом сесть в тени дерева и спокойно выкурить французскую сигарету. Никто не поможет мне подняться — почему, спрашивается, вы мне не помогаете? Помогите человеку встать на ноги, подайте ему руку!..