Воин мочика - Лин Гамильтон

Наконец я пришла к хоть какому-то связному умозаключению — сама не знаю, как это не сделала его раньше. Возможно, потому, что купила коробку на аукционе очень солидной фирмы. Суть в том, что в наши дни никто не может позволить себе создать подобный маленький шедевр — будь то реплика или не реплика. А если бы даже кому-нибудь хватило терпения, времени и умения, обычному смертному было бы не под силу купить его. Не знаю, были ли подлинными ваза и орешек, — их украли, так что я не могла ничего сказать. Но этот вот маленький человечек являлся самым настоящим изделием индейцев мочика.

А значит — Эдмунду Эдвардсу предстояло объясниться со мной, а возможно, и не только со мной.

Перед тем как выйти из музея, я зашла в сувенирный магазин, купила большую булавку с кельтским узором и, сказав, что она предназначена в подарок, попросила подобрать коробочку побольше. Продавщица весьма любезно подобрала именно то, что нужно. Едва выйдя на крыльцо, я приколола брошку на блузку, а маленького человечка, обернутого в мягкую бумагу, спрятала в коробочку. Вложенная туда карточка удостоверяла, что это репродукция кельтской фибулы. Никого, хоть мало-мальски разбирающегося в подобных вещах, это не обмануло бы, но я слишком нервничала, расхаживая по Нью-Йорку с такой дорогой и редкой вещью в сумочке.

Без десяти двенадцать я уже заняла наблюдательную позицию неподалеку от «Дорог древности», на противоположной стороне улицы. Стоял душный августовский день, в воздухе чувствовалось скорое начало дождя, а может, даже грозы. Без пяти двенадцать дряхлый седовласый старичок неровной походкой прошаркал по улице и не без труда отворил решетку перед дверью. Как водится у стариков, несмотря на жаркий день, он был закутан в невероятное количество одежек. Издали казалось, что он страдает сильным артритом. Он отпер дверь и тотчас же зашел внутрь, но табличка «Закрыто» так и осталась висеть на прежнем месте.

Наконец примерно в двадцать минут первого старичок вышел, отпер парадную дверь и перевернул плакатик другой стороной, возвещая, что галерея открыта для деловых посетителей. Я перешла через улицу и потянула за дверную ручку.

Даже по моим стандартам — а мне никогда не получить премии «Идеальная домохозяйка», — кругом царил кромешный беспорядок. Старый, вытертый и откровенно грязный ковер. Стойка завалена всяким хламом, повсюду разбросаны бумаги, учетная книга и все вокруг нее в пятнах кофе. Старикан как нельзя лучше вписывался в общую картину: пиджак его выглядел так, точно он хорошенько облил его мясной подливой, а волосы — точнее, то, что от них осталось, — судя по всему, давным-давно не знали ни шампуня, ни расчески. Из-под пиджака виднелся изъеденный молью серый вязаный жилет. Пока я стояла в дверях, разглядывая помещение, зазвонил телефон и старик начал перерывать груды бумаг в поисках аппарата. К тому времени, как он его нашел — на полу под стойкой, — телефон уже умолк.

Зато выставка товаров производила совершенно иное впечатление. Вдоль стен тянулись стеклянные шкафы, доверху набитые сокровищами. На верху каждого шкафа лежали экспонаты побольше: весьма многообещающие с виду африканские статуэтки, в том числе даже бенинская бронзовая скульптура, и премилые деревянные резные идолы. Экспозиция, насколько я могла судить, не придерживалась никакой конкретной тематики, разве что все вещи были очень-очень старыми и, по крайней мере на мой взгляд, подлинными. В центре комнаты стоял большой стол, также заваленный товарами.

Я наобум взяла какую-то маленькую фигурку, симпатичную синюю фаянсовую статуэтку дюймов шести в вышину. Это оказалось ушебти — изображение усопшего, вероятно, какой-то значительной персоны. Такие фигурки клали в египетские гробницы много сотен, если не тысяч лет назад, чтобы они служили мертвому господину. Всегда испытываешь фантастическое чувство, когда держишь в ладонях несколько тысячелетий истории, но при таких обстоятельствах поневоле задаешься вопросом — а легально ли это? Я перевернула статуэтку — сзади чернилами были выведены какие-то крошечные циферки. Музейный номер. Возможно, списанный, а возможно, и нет.

Я повернулась к стойке и обнаружила, что на меня устремлены глаза хозяина, почти скрытые за толстыми стеклами очков. На стене позади него висело несколько старинных гравюр, а прямо над головой, на фоне черной ткани — необыкновенный клинок, отделанный золотом. Не нож и не кинжал, как мы их себе представляем: тонкое лезвие и рукоять. Этот клинок был сделан из одного куска и формой напоминал колокол, с толстой рукоятью и кривым лезвием. Примерно шести дюймов в длину, золотого цвета, в отверстие на рукояти была продета нитка тонких бирюзовых бус. Я почти не сомневалась, что это «туми», церемониальный жертвенный топор древних народов Перу.

— Здравствуйте, — сказала я, подходя к столу. — Вы Эдмунд Эдвардс?

— А кто спрашивает? — раздраженно отозвался он.

Я протянула ему визитку. Сама не знаю, зачем я это сделала, разве что инстинктивно почувствовала, что надо сперва войти в доверие к старикану. Однако впоследствии мне пришлось еще горько пожалеть об этом жесте. Старик внимательно воззрился на карточку, а потом вскинул взгляд на меня.

— Я торговый агент из Торонто, — пояснила я на случай, если он не смог прочесть визитку. — Приехала в Нью-Йорк делать закупки для одного моего клиента, который, с вашего позволения, останется безымянным.

— Интересуетесь чем-то конкретно?

— Мой клиент коллекционирует почти исключительно искусство доколумбова периода.

— Широкое поле. Трудно достать. Дорого, — предупредил он.

— Деньги — не препятствие, — ответила я.

Он открыл коробочку с карточками и принялся просматривать их одну за другой, подслеповато всматриваясь в каждую. Коробочка была забита до отказа, и в какой-то момент, когда он пытался вытащить очередную карточку, еще несколько выпало и разлетелось по всему столу. Наконец старикан с видимым усилием поднялся с кресла и заковылял к столу посередине комнаты. Похоже, несмотря на полное отсутствие четкой системы каталогизации, он превосходно знал, что где лежит. Он тяжело оперся о стол и попытался было заглянуть под него, но не сумел справиться с задачей.

— Внизу, — пропыхтел он. — Посередине. Камень. Кусок стелы из Копана. Великолепный экземпляр.

Я присела и вытащила указанный предмет — большой тяжелый камень с чудесным барельефом, скорее всего, как и сказал старик, и впрямь работы индейцев майя из Копана. А еще, скорее всего, этот камень находился здесь незаконно.

— Очень мило, — сказала я. — Но…

— Или вот это, — перебил старик, открывая один из стеклянных ящиков и вынимая изумительного терракотового ацтекского божка, скорее всего, тоже подлинного.

— Тоже очень мило, — произнесла я. — Однако у моего клиента весьма специфический интерес. Мочика. Любые изделия мочика: терракота, металл. Вы когда-нибудь сталкивались с подобными предметами?

— Трудно достать, — промямлил он.

— Что верно, то верно, — согласилась я. — Именно потому я и здесь. Меня послал А. Дж. Смиттсон из Торонто. Вы его помните? Антон Джеймс Смиттсон.

Телефон зазвонил снова, и старик неловко зашарил вокруг.

— Он на полу, — подсказала я. — Под столом.

Старик недоуменно воззрился на меня.

— Телефон, — пояснила я.

В глазах старикана забрезжил свет, он потянулся вниз. Как и в прошлый раз, телефон перестал звонить, едва тот схватил его и астматически засопел в трубку. Должно быть, у звонящего кончилось терпение. Старик взялся за вторую коробку с карточками и принялся ее пролистывать. Я решила, что в этот раз он не подыскивает мне экспонат, а ищет фамилию Смиттсон. Рука его замерла. Ох, подумала я, это безнадежно.

— Как Антон? — осведомился старик.

«О, боже, — подумала я, — и что теперь?»

— Не так бодр, как бывало.

— Со всеми нами та же история, — прошелестел он. Что верно, то верно, но даже Эдмунд Эдвардс, пожалуй, был сейчас побойчее А. Дж. Смиттсона.

— Пожалуй, — согласилась я.

Мы молча глядели друг на друга. Я уже знала про Эдвардса больше, чем пару минут назад. Он не принадлежал к числу близких друзей Смиттсона. Сэм Фельдман говорил, что друзья называли того Эй-Джеем, а не Антоном.

— Антон говорил мне, что как-то вы достали для него кое-что из культуры мочика. Два года назад вы послали ему несколько предметов, если не ошибаюсь, три, в коробке со всякой всячиной.

Манеры старика сделались настороженными и резкими.

— Не знаю, о чем вы говорите. Мочика — это незаконно. Нельзя вывозить из Перу.

— Как я уже сказала, именно потому я здесь. — Я попыталась изобразить заговорщический взгляд.

— Как, например, насчет туми? — спросила я, показывая на висящий клинок и делая вид, что разбираюсь в подобных вещах. — Это ведь мочика или, может, инки?