По субботам не стреляю - Вера Михайловна Белоусова

что? – спросила я, совершенно неожиданно для себя заводясь. – Почему ты в таком отчаянии? Он тебе кто – сват, брат?

Костя глянул на меня удивленно:

– Что с тобой, Ирочка? Я не в отчаянии, хотя и радоваться нечему. Во-первых, вообще гадость. Во-вторых, я расстроился из-за тебя.

Вот-вот, вот оно! «Он расстроился из-за меня». А почему, позвольте спросить, расстроился? Выходит, он, как и все прочие, считал, что я пала жертвой Никитиных чар, и только притворялся, что верит мне?

– Почему ты из-за меня расстроился, скажи на милость? Ты что думаешь, для меня это такая уж трагедия? – продолжала наскакивать я.

Костя удивился еще больше.

– Трагедия – не трагедия, а веселого мало. Конечно, я думал, что ты будешь переживать, как же иначе? Но я не это имел в виду... Впрочем, поговорим потом. Устал я сегодня, целый день все вверх дном. И жара эта, дышать нечем... Дай мне попить и поедем.

«И в самом деле, чего я на него накинулась? – думала я, доставая из холодильника сок и минералку. – Надо взять себя в руки».

Костя с жадностью осушил один за другим два стакана, потом снял рубашку, отправился в ванную и сунул голову под кран. Минут через десять вышел оттуда и решительно объявил: «Я готов».

Надо сказать, что за последние полтора часа мне совершенно расхотелось ехать куда бы то ни было. Но когда он вышел из ванной, мотая черной кудрявой головой из стороны в сторону, отряхиваясь, как большой лохматый пес, я вдруг испытала прилив нежности. Ужасно захотелось немедленно уехать с ним вдвоем куда угодно – желательно как можно дальше от телефона, телевизора и удушающей московской жары.

В машине Костя неожиданно предложил:

– Хочешь, попробуем не говорить на эту тему? Хотя бы сегодня.

Он не уточнил, на какую, да это и не требовалось.

– Давай, – согласилась я, сильно сомневаясь, что из этого что-то получится. Я понимала, почему он так сказал. Всякое упоминание о Никите грозило превратить замечательный вечер вдвоем в вечер траура и выяснения отношений. Я сама этого боялась. Предложение «не говорить на эту тему» напомнило мне известный опыт: пять минут не думать о белой обезьяне. Хотя «не говорить» и «не думать» – совсем разные вещи, не говорить-то, наверное, и можно... Разговор наш в результате стал напоминать скольжение по тонкому льду: мы не столько разговаривали, сколько старательно обходили опасные места. Выяснилось, что налететь на них гораздо проще, чем кажется. Костя, к примеру, упомянул детектив, шедший накануне по телевизору, и внезапно смолк на полуслове, глядя на меня с неподдельным ужасом. Там, надо полагать, тоже кого-то застрелили в собственной квартире.

Костина дача еще в первый приезд очаровала меня правильной пропорцией природы и цивилизации. В двух шагах от дома – густой лес, сам дом – настоящий бревенчатый сруб, а внутри – горячая вода и туалет городского типа. На кухне – плита и холодильник, в гостиной – мягкие кресла и бар, набитый всевозможными напитками, а за окнами лес шумит – красота! Пока мы доехали, разобрали сумки и перекусили, успело стемнеть.

Было ужасно лень вставать с мягких кресел и выходить из дому, но при этом мы оба осознавали, что «для порядку» перед сном непременно следует прогуляться. В конце концов чувство долга победило, но из прогулки все равно ничего не вышло. Не успели мы отойти от дома, как началась гроза – и какая! Дождь хлынул сразу и с такой силой, что, пробежав десять метров, отделявших нас от дома, мы успели вымокнуть насквозь. Вбежав в комнату, сорвали с себя мок­рые тряпки и шагнули друг к другу...

Это могло бы быть упоительно: под грохот грома, под шум дождя и листьев. Могло бы... Если бы Никита задался целью испортить нам удовольствие, он не смог бы придумать лучшего способа. Я тысячу раз слышала, что близость – сложное сочетание физических и психических элементов, но все-таки не могла себе представить, что засевшая в голове посторонняя мысль может до такой степени все испортить.

У меня было время убедиться, что в постели у нас с Костей все в полном порядке. Но этой ночью было не то и не так. Потом Костя зажег бра, принес сигареты и два неизвестно когда смешанных коктейля. Мы закурили, и тут он, глядя куда-то в сторону, произнес фразу, которая ударила меня как обухом по голове:

– Что-то не похоже, чтоб ты была к нему так уж равнодушна.

– Костя! – задохнулась я. – Ты же сам говорил: «Как же иначе?» Это же твои слова! Конечно, я немного не в себе, я и не скрываю. Ты думаешь, это просто?.. Только что говорил с человеком – и на тебе!.. Это ж с ума сойти можно!

– Ладно, Ирочка. Ты права, – мрачно согласился Костя. – Я свинья. Извини меня и давай спать. Я тебя люблю. Спокойной ночи.

«Обидеться и не спускать ему, по крайней мере до завтрашнего вечера, – наверняка посоветовала бы сестра. – Пусть раскается как следует». – «Наверное, ты права, – мысленно ответила я ей. – Только если бы я так поступила, это была бы уже не я. Ну не умею я, понимаешь?»

И проворочалась до утра.

Глава 6

В следующий раз опасная тема возникла в нашем разговоре на обратном пути, причем в совершенно неожиданном для меня ракурсе.

– Слушай, Ирочка, – начал Костя, поймав мой взгляд в зеркальце, – скажи мне вот что... Ты понимаешь, что тебя обязательно будут тягать?

– Тягать? – растерянно переспросила я.

– Ну вызывать, беседовать – как тебе больше нравится.

– Мне никак не нравится, – уныло ответила я. – А ты уверен?

– Почти. Никита слишком афишировал ваши отношения... ну хорошо, хорошо, – поспешно поправился он, увидев мою гримасу, – не отношения, а знакомство – этого не могли не заметить.

– Погоди, Костя, – проговорила я, холодея. – Все гораздо хуже, чем ты думаешь. Я приходила к нему вчера утром.

– Очень интересно. Зачем, если не секрет?

– Костя! – взмолилась я. – Не говори со мной таким тоном. Я забыла у него в пятницу записную книжку. Мне не хотелось, чтобы он привозил ее сегодня: я боялась, что он что-нибудь выкинет. Он меня не впустил – у него была какая-то баба. Господи, у него же