Ныряющие в темноту - Роберт Кэрсон

Чаттертон собирал свое снаряжение на юте и облачался, в то время как Нэгл пытался зацепиться за останки якорем-«кошкой». Когда якорь вошел в захват, Нэгл заглушил двигатели судна. «Искатель» и объект на дне океана теперь были связаны между собой. Нэгл спустился на ют, где Чаттертон еще раз проверял свои приборы. Вскоре все, кто был на борту, собрались вместе, чтобы получить последние инструкции Чаттертона.

«Дай мне шесть минут и потом слабину. Тогда у меня будет время, чтобы нырнуть вниз и осмотреться. Если эта штука никому не нужна или лежит слишком глубоко, я выброшу наверх два стаканчика. Когда вы увидите их, это будет означать, что я не стану ничего крепить. Вытягивайте якорь, а я поднимусь вместе с ним. Если же вы увидите один стаканчик, убирайте слабину, — значит, я уже закрепил „кошку“», — говорил он Нэглу.

Чаттертон обернулся к остальным ныряльщикам: «На всякий случай, чтобы не было никаких проблем: никто не ныряет, пока я не закончу декомпрессию, не вернусь на борт и все вам не расскажу. Всем ясно?»

Ныряльщики кивнули. Чаттертон прошел к краю судна, вставил регулятор в рот, натянул на лицо маску и сверил часы. Шесть минут. Нэгл сверил часы. Шесть минут. Нэгл вернулся в рулевую рубку, отключил питание системы LORAN-C, спрятал в ящик стола последние графики, которые начертил эхолот на термобумаге. Ему нравились эти парни; они были его пассажирами и друзьями, но он не хотел рисковать и показывать кому-либо координаты. Юрга, Бреннан и Хилдеманн вернулись на бак. Чаттертон встал коленями на леер и прыгнул в океан, боком.

Оказавшись под поверхностью, Чаттертон сразу же поплыл к якорному канату, затем схватился за него и выпустил немного воздуха из компенсатора, чтобы уменьшить плавучесть. Течение начало кружить и толкать его, причем в разных направлениях, так, что якорный канат изгибался в форме буквы S, и Чаттертону пришлось изо всех сил вцепиться в него и спускаться, держась двумя руками, силясь, чтобы его не оторвало.

В спокойных водах такой спуск может занять минуты две. Через пять минут после погружения Чаттертон все еще боролся. «Мне сейчас оторвет задницу, а они дадут мне слабину до того, как я доберусь до места», — бормотал он сам себе. Когда его часы отсчитали шесть минут, он приземлился на металлический объект, окруженный песком. Частицы белого вещества пролетали по диагонали мимо его глаз в бурлящей, темно-зеленой воде и напоминали рождественский снегопад в сентябре. В условиях слабой видимости (всего 5 футов) он видел только пятна ржавчины на металле, а над ним — закругленные поручни и какой-то овальный выступ. «Довольно странная обтекаемая форма для баржи», — думал он. Чаттертон посмотрел на свой глубиномер: 218 футов. Песок под ним был, похоже, на глубине 230 футов — крайний предел, на который могут погружаться люди. Он поискал высокую точку для крепления и заметил то, что показалось ему стойкой, примерно на глубине 210 футов. Пришла слабина, ей удалось добраться до него сквозь бурлящие сверху воды. Чаттертон взял якорь-«кошку», подплыл к стойке и привязал якорь к ней, обмотав всеми пятнадцатью футами цепи. Якорь был надежно закреплен. Он взял один пенопластовый стаканчик из сумки и выпустил его. Погружение состоится.

С борта «Искателя» команда всматривалась в волны. Когда появился сигнал от Чаттертона, Юрга бросился к рубке и настежь открыл дверь. «Он поднял один стаканчик! — кричал Юрга. — Мы будем погружаться!»

Команда убрала слабину якорного каната, крепко намотала канат на брашпиль и присоединилась к остальным ныряльщикам на юте «Искателя». Чаттертон проведет на дне, по всей видимости, двадцать минут, что будет означать для него потом час декомпрессии. Никто не двигался к своему снаряжению. Все ждали Чаттертона.

А на океанском дне Чаттертон прикрепил стробоскопический фонарь к якорной цепи. Белые частицы продолжали пересекать по косой линии черно-зеленую панораму океана, ограничивая зону обзора Чаттертона до десяти футов, не больше. В луче головного фонаря Чаттертон мог определить общие очертания корпуса судна. Однако этот корпус виделся ему плавно округленным, имеющим элегантную форму, созданную не для перевозки грузов или доставки припасов, а для незаметного скольжения. На глубине 205 футов он достиг верхней точки кораблекрушения и стал подтягиваться вперед, борясь с течением, крепко держась за конструкцию под ним, чтобы его не отнесло в сторону. С каждым новым футом продвижения вперед возникал новый кадр, выхваченный его пытливым головным фонарем, а предыдущая сцена уходила в черноту; таким образом, осмотр Чаттертоном объекта больше напоминал слайд-шоу, чем кинофильм. Он двигался медленно, чтобы запомнить каждое изображение. Значительная часть объекта была покрыта белыми и оранжевыми анемонами, скрывая силуэт того, что лежит внизу. Спустя несколько секунд, Чаттертон добрался до места, наполненного погнутыми и поржавевшими трубами, с путаницей обрубленных и обрезанных электрических кабелей, напоминавших всклокоченные волосы. Ниже этого вместилища сломанного оборудования, прилепившегося к останкам судна, лежали четыре неповрежденных цилиндра, каждый примерно шесть футов в длину. «Это трубы, — думал Чаттертон. — Это баржа для перевозки труб. Черт! Это, наверное, бункеровщик или баржа для вывоза отходов».

Чаттертон продолжал двигаться вдоль верхней части затонувшего судна. Наркоз начал гудеть в глубине мозга, как приглушенный музыкальный автомат. Через несколько секунд он обнаружил люк и остановился. (На баржах нет таких люков.) Затем подплыл ближе к люку, который располагался под углом к корпусу. Ему показалось странным подобное расположение люка: они предназначены для того, чтобы люди и предметы попадали внутрь судна, так что они должны вести прямо вниз. Чаттертон просунул голову в люк, и внутреннее пространство осветилось белым под лучом его головного фонаря. Это был отсек. Чаттертон был уверен в этом потому, что сохранились стены. Вспугнутая рыба с широкой головой и растопыренными усами проплыла мимо лица Чаттертона, быстро глянула прямо ему в глаза, развернулась и снова исчезла внутри обломков судна. Видимость в этом пространстве, защищенном от частиц, плавающих в океане, была отличной. Возле одной из стен лежал предмет. Чаттертон застыл, всматриваясь в его силуэт. «Эту штуку, — думал он, — не спутаешь ни с одним предметом в мире». Сердце Чаттертона отчаянно билось. Не привиделось ли ему все это? Может быть, наркоз действовал сильнее, чем он предполагал? Он закрыл глаза на мгновение и открыл их снова. Силуэт оставался на месте.

Стабилизаторы, винт, сигарообразный корпус… Силуэт из страшных книг и фильмов. Силуэт, пугавший его еще в детстве. Силуэт смерти!

Торпеда…

Целая, нетронутая торпеда.

Чаттертон напрягся всем телом. Он начал разговаривать сам с собой. Частично, чтобы проверить действие наркоза, частично — потому, что это было слишком важно, чтобы переживать это молча.

— У меня наркоз, — говорил он себе. — Я на глубине двухсот двадцати футов. Я выбился из сил, борясь с течением. У меня могут быть галлюцинации.

— Ты на субмарине, — отвечал он сам себе.

— В этой части океана нет субмарин. У меня есть книги. Я их изучал. Здесь нет субмарин. Это невозможно.

— Ты на субмарине.

— На меня действует наркоз.

— Такая форма присуща только торпеде. Помнишь эти обтекаемые края корпуса, которые предназначены для скольжения? Это подлодка. Ты только что обнаружил подлодку.

— Это потрясающее погружение.

— Нет, Джон, это больше, чем потрясающее погружение. Это как находка Священного Грааля.

Чаттертон убрал голову из люка. Минуту назад он понятия не имел, в каком месте кораблекрушения находится. Теперь торпеда стала для него маяком. Он знал, что подлодки выстреливали торпеды с обеих сторон, а это означало, что он был либо в районе носа, либо у кормы. Торпеда была ориентирована по течению. Чаттертон подумал, что если он отпустит руки и поплывет по течению, то вскоре доберется до одной из частей судна и легко определит, нос это или корма. Но как только он отпустил руки, течение внезапно очнулось и заревело, как бы изнутри самой субмарины — разъяренный выхлоп долго спавшей машины, теперь проснувшейся. Течение пронесло Чаттертона мимо якорного каната, стремительно таща его в конец затонувшего судна. Еще секунда, и его швырнет в пустоту. Он инстинктивно выставил перчатку, и тут что-то твердое ударило его по руке. Чаттертон ухватился за погнутый кусок металла в самом конце затонувшей субмарины. За этим металлом был только океан и песок… Он глубоко вздохнул и восстановил равновесие. Перед ним был край затонувшего судна.

Чаттертон видел раньше фотографии подлодок. Нос округлен и скошен вниз, в то время как верхняя часть кормы горизонтальна, чтобы можно было разместить под ней винты и руль. Он был впереди. Это был нос субмарины.