Заговор богов - Вадим Крабов

Застава перекрывала расщелину шириной в сто шагов, смыкаясь с неприступными, отвесными скалами, под которыми была пропасть. Горы стыковались со стеной посредством толстых высоких башен, которые переходили в скалы, сливаясь с ними. К вратам вела удобная мощеная дорога шириной от тридцати до сорока шагов — мост над пропастью. Боковые ограждения у него отсутствовали, причем не отрезались, а вроде как естественно становились все ниже и рыхлее, постепенно сходя на нет. Точнее, как бы скатывались в глубокий обрыв, казавшийся бездонным. Получалось, что к воротам заставы примыкал «мост» без перил. Штурмовать из такого положения — полное безумие. Но эндогорцев никто не считал дураками. А это были они — защитники рассмотрели штандарты с изображением белоголового горного орла.

— Дарки!!! — Пиренгул, потрясая руками, в сердцах топнул ногой, а глаза полыхнули так, что бумаги, с которыми он только что работал, пошли пузырями. Хвала богам, каганская бумага не горела, не уступала пергаменту в прочности и не выцветала. И при этом была такой же тонкой и легкой, как земная.

Пылающий, увидев результат своего гнева, обратив внимание на то, что он стоит, но не помнит, как поднимался, мгновенно «потух». Вспыльчивость — изначальная черта характера князя, которая акцентировалась под влиянием соответствующей Силы.

— Эрдоган, борковский выкидыш, — прошипел он напоследок, — ну почему в его смену, Могучий?! Гуран! — коротко выкрикнул и секретарь вырос, как из-под земли. — Ратмира ко мне. И передай, чтобы все его этруски, кроме охраны «стены жадности»[3] и Гелингин быстро подготовились к походу. Всех магов сюда, шаманов… только, чтобы дочь ничего не заподозрила. Пусть ждут в приемной. Все, не мешкай. — помощник исчез как же незаметно, как и появился. «Ему бы в гильдию убийц…», — привычно пошутил Пиренгул, создавая «жерло».

Князь с женой жил не в большом доме-дворце, где обитали Гелиния с мужем, и который одновременно являлся государственной канцелярией княгини Кальвариона, а в относительно скромном здании по соседству.

Глава 4

— Отиг — нос отстриг, — четко произнес князь, выпрыгивая из алого круга.

Через расслоения Тьмы можно было попасть куда угодно, в том числе и в любой Кальварионский дом. Если знать координаты, конечно. Это жутко не нравилось Пиренгулу и он неоднократно наседал на Руса, чтобы тот придумал блокировку, наподобие той, которая существовала в период настоящих Звездных троп. Зять горестно вздыхал и говорил, что сам этим обеспокоен и думает о том беспрестанно. Мол, как представит, что кто-то может появится в его спальне, так вздрогнет. И «по секрету» советовал тестю «не раздавать координаты кому попало — самостоятельно снимать их мало кто умеет». К такой смеси шутливости и серьезности князь никак привыкнуть не мог и это его до сих пор нервировало. Успокаивал себя только осознанием того, что Рус все же не просто князь далекого Кушинара и муж его любимой дочери, а «пасынок» и «побратим» Богов. От «побратимства», впрочем, зять всегда отнекивался.

Отиг же не стал дожидаться милости от пасынка, а сделал у себя в доме защиту: настороженную «каменную сеть» и придумал дезактивацию, глупую детскую дразнилку, которая точно никому в голову не взбредет.

— Отиг! Срочное дело! — громко говорил Пиренгул, поднимаясь по лестнице в столовую. В это время магистр обычно завтракал.

— Эх, князь, жаль, что ты всех Текущих в Тир отправил! — посетовал Отиг, выслушав краткий рассказ о нападении. Пиренгул досадно поморщился. Оправдываться, разумеется, не стал. — Я связался с Русом, скоро он появится здесь, — сообщил магистр и у Пиренгула отлегло от сердца. Только его зять знает пределы прочности обоих застав. В геянских реалиях, пятьдесят склонных к Силе могли взять практически любое укрепление, это лишь вопрос времени. Конечно, если крепость не обороняют. Но сотню Эрдогана к полноценной защите можно было отнести как раз с огромной, даже гигантской натяжкой.

И в очередной раз поразился скорости, с которой работает секретный «звонок». И снова позавидовал всем, кому зять его «пожаловал». Сам он из гордости не просил Руса «впускать себя в его душу» — Гелингин рассказала о «принципе связи»; но в то же время и желал, и опасался подобной возможности. Душа — дело темное и лучше держаться подальше… но интересно, дарки раздери!

После доклада Эрдогана прошел статер и Пиренгул, в ожидании прихода Руса, стал вызывать сотника. Он долго не отвечал. Князь уже всерьез забеспокоился, как вдруг из амулета раздался громкий растерянный визгливый голос:

— Они пошли на приступ, князь!.. Дарки, откуда у них лестницы?! — на этом связь прервалась. Скорей всего, Эрдоган убрал с амулета руку. Пиренгул вскочил, готовый в очередной раз вспыхнуть, как его охладил Отиг:

— Пиренгул! — имя прозвучало резко, громко, хлестко. Голос был усилен какой-то хитрой структурой. Дальнейшее проговорил уже без «мегафона». — Рус сказал, что взять заставу не-воз-мож-но. Я ему верю.

— Отиг — нос отстриг, — послышалось снизу. — Как приятно тебя дразнить, дарки меня раздери, учитель! — Пиренгул понял кто подсказал Отигу формулу деактивации и с усмешкой покосился на покрасневшего магистра, который буркнул: «Переделаю. Руки дойдут, видят боги, переделаю».

— Да продлят боги ваши годы! Уважаемый Отиг, — сказал Рус, войдя в столовую, и чинно поклонился хозяину дома. — Дражайший тесть, — перенес поклон на князя. Он был одет в свою любимую кольчугу поверх поддоспешника — куртки с косым воротом длиной по колено (вровень с кольчугой) из плотной, но тем не менее легкой каганской ткани неопределенного цвета, который сам Рус называл словом «хаки». Толстый материал имел свойство неплохо амортизировать удары. — Сразу хочу успокоить: повредить тем узорам никак не возможно! Я сам восхищен искусством древних каганов…

— У них осадные лестницы, Рус! Надо бежать туда без промедления! — перебил его Пиренгул.

— Да хоть сто лестниц! Их невозможно закрепить, они скатываются со стен, будь на них хоть тысячи самых цепких «кошек»! А пойдем мы туда непременно… всех созвал? — князь хмуро кивнул. — Отиг, дай что-нибудь попить, а то в Кушинаре сейчас последняя ночная четверть кончается. С постели сорвался.

Пиренгул не лез в семейную жизнь дочери, но частые ночевки зятя неведомо где, ему не нравились. Гелингин, разумеется, не жаловалась. И если бы посмела, то собственноручно бы её отшлепал — тирский семейный кодекс был строг и не терпел стороннего вмешательства. Однако переживать за любимое чадо не запрещал. Помогать, в том числе и отческим внушением, тоже.