Прыжок в легенду. О чем звенели рельсы - Николай Гнидюк

— Внимательней, Петя! Без моего сигнала не смей бросать!

Так мы двигались несколько часов. Наступали сумерки, а «гуся» так и не было. К вечеру пошел снег. Он слепил глаза, следить за дорогой становилось все тяжелее. «Наверное, сегодня уже ничего не выйдет, — подумал я, — придется ни с чем возвращаться в отряд».

Но что это? Впереди на дороге замелькали желтые огоньки. Меня будто кто булавкой уколол: желтые фары бывают не на всякой машине.

— Петя, наша! — крикнул я и выпустил вслед промчавшейся на предельной скорости автомашине целую обойму.

Еще мгновение — и раздался взрыв.

Петя бросил гранату с таким расчетом, чтобы взрывная волна опрокинула машину. Когда мы подбежали к ней, она лежала вверх колесами, продолжавшими все еще крутиться. Несколько автоматных очередей — и партизаны стали вытаскивать из машины перепуганных до смерти оккупантов.

Не успели мы очистить эту машину, как кто-то закричал:

— Ребята, еще одна! Петя, гранату!

Случилось непредвиденное. На такой же безумной скорости прямо на нас неслась еще одна немецкая машина.

Петя Дорофеев не растерялся. Едва автомобиль поравнялся с нами, он изо всей силы метнул под колеса гранату. Взрыв! Но машина мчится дальше. Еще одна граната, еще взрыв, но машина не останавливается. Неужели уйдет?

Вижу, как кто-то из наших выскакивает на середину дороги. Это Жорж Струтинский. Он выпускает по машине целый диск бронебойных пуль. Машина еще двигается, но уже видно, что подбита. Проковыляла несколько десятков метров и очутилась во рву.

Пока мы до нее добежали, гитлеровцы успели вылезти и даже начали отстреливаться. Но наши автоматы заставили их замолчать. Мы стали быстро очищать машину от трофеев. Вдруг вдалеке на дороге блеснули еще два огонька. Вот тебе на! То не было никого, а тут одна за другой шпарят.

— Приготовить гранаты! — крикнул Кузнецов.

Но пассажиры третьей машины оказались догадливее своих предшественников. Они, наверное, заметили нас издалека и почувствовали неладное. Машина остановилась, развернулась, и только ее и видели.

Собрав все трофеи, уложив живых и раненых оккупантов на подводы, мы свернули с дороги и поехали на партизанский «маяк».

Еще когда были подбиты машины, мы обратили внимание на то, что выстрелов было немного, а мертвых гитлеровцев оказалось порядочно.

— Мертвецов не брать! — приказал Кузнецов.

Но они уже лежали на подводах, и мы решили сбросить их где-нибудь в лесу. Мороз крепчал. Даже нам, хорошо одетым, было не очень-то тепло. Слышу, кто-то из ребят кричит:

— Николай Иванович! Труп шевелится!

«Ожил», значит. Мороз сделал свое. Проехали еще пару километров — мороз помог нам «оживить» и других фашистов, притворявшихся мертвыми.

«Трофеи», добытые в этой операции, оказались действительно ценными. С первой машины был взят майор гитлеровских войск граф Гаан, а со второй — имперский советник связи подполковник Райс. Другие пленные были тоже штабными офицерами. Вместе с ними к нам попали важные секретные документы, карты, оружие…

Одна из карт особенно привлекла наше внимание. На ней красной линией было соединено село Якушинцы под Винницей с Берлином.

— Что означает эта линия? — спросил Николай Иванович подполковника Райса.

Немец молчал.

— Я еще раз спрашиваю: что это за линия на карте?

Подполковник смерил холодным взглядом обер-лейтенанта, который в категорической форме требовал ответа, и сухо произнес:

— Это военная тайна, обер-лейтенант. Надеюсь, вам, как немецкому офицеру, должно быть известно, что такое военная тайна.

— Вы ошибаетесь, подполковник. Это было военной тайной, пока карта не попала в наши руки. А теперь… Не скажете вы, это сделает кто-нибудь другой. Но я советовал бы вам быть более благоразумным.

— Не забывайте, что я офицер великого рейха. Я дал клятву фюреру никогда, ни при каких обстоятельствах не предавать его. Меня удивляет, обер-лейтенант, как это вы так легко продались большевикам.

— Как видите, господин подполковник, я к тому же еще и вас пытаюсь навести на путь истины. И чувствую себя неплохо. Уверяю вас: все, что нам, офицерам, раньше говорили о большевиках, вранье. Русские — умные люди, они сильны, и правда на их стороне. Если б немцы это осознали, не было бы войны. Но давайте лучше вернемся к карте. Что все-таки означает эта линия?

Подполковник Райс молчал. Немецкому офицеру, если даже он и перешел на сторону партизан, он мог бы еще открыть военную тайну, но при их разговоре с обер-лейтенантом присутствовали партизаны.

— Смотрите, подполковник, — продолжал Кузнецов. — Все равно это уже не тайна. И не в ваших интересах молчать.

Наконец Райс сдался:

— Это подземный кабель, соединяющий Берлин со ставкой фюрера на Восточном фронте.

— Так. А когда он был проложен?

— Летом этого года.

— Кем?

— Русскими военнопленными.

— Как же вы могли доверить военную тайну русским пленным?

— Все было заранее предусмотрено.

— Что вы имеете в виду?

— Их… — Подполковник тяжело вздохнул и замолчал.

— Ну, договаривайте же, что «их»?

— Их расстреляли…

— Много их было?

— Точно не знаю, но тысяч десять или двенадцать…

Двенадцать тысяч! Когда гитлеровец назвал эту цифру, у каждого из нас, казалось, кровь закипела в жилах. Какое варварство! Какое страшное преступление!

Уничтожать фашистских извергов, беспощадно уничтожать! Мстить за кровь наших братьев и сестер, за муки наших отцов и матерей, детей, за сожженные села и разрушенные города, за родную землю! Нас называют народными мстителями. Так будем достойны этого высокого звания!

…Граф Гаан оказался менее податливым, чем подполковник Райс. На все вопросы Кузнецова он отвечал молчанием и лишь изредка высокомерно цедил:

— Удивлен, что среди офицеров немецкой армии есть такие, как вы, герр обер-лейтенант.

Потом он стал читать Кузнецову мораль:

— Стыдитесь, обер-лейтенант! Перед богом и фюрером стыдитесь! Где была ваша совесть, ваша честь, когда вы предавали фатерлянд? И главное: кому сдались? Бандитам из леса. Это просто невероятно. Это парадокс: немецкий офицер — большевистский партизан.

— Гитлер проиграл войну, — говорил Кузнецов, — его карта бита, и более благоразумные немецкие офицеры в этом уже убедились. Поймите, граф. Кому нужна эта война? Может быть, вам доставляет удовольствие мерзнуть тут, на захваченной земле, где каждый смотрит на вас, как на зверя? Не лучше ли отдыхать в мягком кресле у камина и не думать о том, что тебя завтра или даже сию минуту настигнет партизанская пуля?

— Не агитируйте меня, обер-лейтенант. От своих убеждений я не откажусь. Ваши слова о том, что благоразумные немцы бросают оружие, — это большевистская агитация! Я на нее не поддамся. И никто из моих коллег не поддастся. Уходите прочь от меня!

Граф замолк, отвернулся и перестал реагировать на вопросы. Его нахальство дошло даже до того, что при виде Кузнецова он начинал ругаться сквозь зубы, шипеть, как змея, и плеваться.

Николаю Ивановичу надоела такая напрасная игра, и он был вынужден ультимативно заявить Гаану:

— Господин граф, если вы не согласитесь отвечать на наши вопросы, мы вас сегодня же расстреляем.

И эти слова не подействовали на фашистского фанатика. Он сделал вид, что не слышит слов Кузнецова, и продолжал сидеть недвижимо, повернувшись лицом к стене.

— Ладно, — сказал Кузнецов. — Даю вам на размышления еще два часа. Меня удивляет лишь одно: из всех офицеров, которых мы взяли в плен, только вы оказались таким упрямым. Даже имперский советник связи подполковник Райс и тот не колеблясь обо всем нам рассказал…

Услышав о Райсе, граф вздрогнул, метнул злобный взгляд на Кузнецова и промолвил:

— Я допускаю, что среди офицеров армии фюрера могут найтись такие, как вы, негодяи и выродки, которые из боязни за собственную шкуру продались большевикам, изменили великому рейху, совершили самый тяжкий грех перед богом. Но я очень удивлен, что среди немецких офицеров нашлись, кроме того, такие примитивные лжецы, как вы, обер-лейтенант. Вы хотите так дешево меня купить? Кого? Меня? Стыдитесь! Прочь! Еще раз говорю: прочь от меня!

Лицо графа побагровело, он злобно зашипел, руки его затряслись. А Кузнецов, спокойно дождавшись, пока гитлеровец немного опомнится, сказал:

— Введите, пожалуйста, имперского советника связи. Пусть господин граф убедится, что не все немецкие офицеры такие тупые фанатики и идиоты, как он…

На пороге появился подполковник Райс. Увидев его, Гаан схватился за голову, начал рвать на себе волосы и, рыдая, закричал:

— О, майн готт! Майн готт! Что творится с немецкой армией? Что творится? Неужто вы, господин подполковник, так быстро сдались этим бандитам из леса? Неужто все это правда? А может быть, это сон?..