Ее зовут Тьма - Келли Китон

Впрочем, не все в нем покорилось запустению. Мы прошли мимо дома, обжитого богемной компанией человек этак из двадцати. На крыльце сидел парень, виртуозно наигрывая на двенадцатиструнной гитаре что-то испанское, романтическое. Рядом с ним женщина в тюрбане рисовала на холсте картину. Из открытых окон доносились оживленные голоса и стук молотков по дереву. Какой-то тип развалился в старом гамаке, подвешенном между колоннами; он вяло поднял руку в знак приветствия, едва наметив пальцами букву V. Гитарист вскинул голову и кивнул Себастьяну.

Еще несколько особняков, и мы перешли на другую сторону Сент-Чарльз-авеню, на трамвайную остановку.

— В Благотворительную больницу, кажется?

— Ага. Как ты думаешь, нам удастся раздобыть записи обо мне?

Себастьян пожал плечами и запустил пятерню в шевелюру, придав ей непокорный и нечесаный вид.

— Не так уж это и трудно…

— Ты еще кого-нибудь знаешь в Новом-два по фамилии Селкирк?

Показался трамвай. Себастьян покачал головой и выудил из кармана мелочь.

— Билет стоит доллар двадцать пять.

— Ох… вот дерьмо.

Пока трамвай тормозил, я сбросила рюкзак на мостовую, расстегнула на переднем кармане «молнию» и достала два доллара. Себастьян ждал меня на ступеньках. Я быстро поднялась в салон, заплатила за себя и села на деревянную скамью наискосок от Себастьяна.

Некоторое время мы ехали молча, но мой спутник вдруг скользнул на сиденье рядом со мной, чем несказанно меня удивил. Я поспешно отодвинулась к окну. Следя глазами за водителем трамвая, он, понизив голос, спросил:

— Ну, ты не хочешь рассказать мне, что там за тип хотел тебя убить?

Наши плечи соприкасались, и я старалась вдыхать не слишком глубоко, потому что пахло от Себастьяна офигенно приятно.

— Не очень-то…

Я старательно таращила глаза в окно.

— Он жил в Новом-два, как считаешь?

— Не знаю, что и думать, — нахмурилась я. — По его поведению, так он вообще с другой планеты. — Я снова отвернулась к окну и пробормотала: — Я дважды выстрелила в него, а ему хоть бы хны. — В голове пронеслись видения прошлой ночи. — Мистика какая-то… И моя мать меня предупреждала. Она давно умерла, но заранее знала, что за мной будут охотиться. Она написала мне об этом в письме, вот он и явился, как по волшебству…

— И ты его прикончила, — торжественно произнес Себастьян, взглядом выражая сочувствие, что мне пришлось так поступить.

— Ага, его собственным кинжалом прикончила… Кажется, да.

Мне вспомнилось исчезновение моего обидчика. Я не могла с уверенностью сказать, куда именно он подевался. Может, он умер, а может, отправился куда-нибудь зализывать раны. Впрочем, Себастьяну о продолжении этой истории знать было не обязательно. Черт, мне вообще было не ясно, зачем я ему и начало-то рассказала.

Трамвай слегка качнуло, и меня прижало к Себастьяну. Наши лица сблизились. У меня мигом пересохло во рту, а внутри разлилось блаженное тепло. Мне как-то сразу стало так надежно, но не в смысле «спокойно», а напряженно и волнующе одновременно. Его взгляд прогулялся по моим чертам и застрял в районе губ. Я перестала дышать.

Трамвай резко остановился, и я вовремя опомнилась, иначе слетела бы с гладкой деревянной скамьи на пол.

— Кэнал-стрит! — объявил водитель.

Себастьян уже успел подняться и подойти к выходу. Я поспешно вскочила, мысленно задав себе крепкий нагоняй. Я приехала сюда по делу, а не для того, чтобы строить глазки какому-то парию только потому, что он в высшей степени таинственная личность и едва не сразил меня наповал своим обаянием, а на ударных играет, как никто другой. Если только он, как и я, обладает сверхъестественными способностями, мое дело — труба.

— Нам надо сделать пересадку. Здесь, на Кэнал-стрит. Тогда доедем почти до самой больницы. А там и пешком недалеко, — сказал Себастьян, когда я выскочила из трамвая.

На Кэнал-стрит мы сели на другой трамвай и остаток пути проделали в молчании, чему лично я была только рада. Я не могла оторвать взгляд от руин, оставшихся на месте бывшего делового квартала и центральной части города. Небоскребы и прочие здания, разрушенные, выпотрошенные, являли собой невыдуманные картины апокалипсиса. Было вполне очевидно, что Новем пока даже не касался этого района.

Выйдя из трамвая, мы еще около трех кварталов прошагали до Благотворительной больницы. Себастьян быстро перешел улицу, а я, наоборот, застыла на месте, взирая на вздымавшееся передо мной огромное здание. Именно здесь моя мать произвела меня на свет. Сердце у меня учащенно забилось. Пришел ли мой отец встречать ее? Входил ли он в эти парадные двери с цветами? Или с воздушными шариками? С белым плюшевым медвежонком?

— Ари! — Себастьян остановился на тротуаре, воздев руки в жесте, означавшем: «Что случилось?»

Да опомнись же ты! Я передразнила жест Себастьяна даже с большей язвительностью, нежели он того заслуживал, и, не обращая внимания на его вопрошающий взгляд, потрусила к главному входу. Он нагнал меня со словами:

— Тебе лучше подождать здесь.

— Тебе предстоит многое узнать обо мне. И я не собираюсь маяться ожиданием, — отворяя двери, усмехнулась я.

Я вошла первой, угадывая его протестующие мысли: «Очень мне надо что-то узнавать про тебя. Лучше я сам посижу в уголке и буду бычиться на всех, кто пройдет МИМО».

Мы миновали вестибюль и оказались в приемной.

— Здесь все документы в электронном виде.

— А я думала, что у вас и в помине нет…

— Компьютеры у нас как раз есть. Бумага долго не выдерживает в этом климате, поэтому, когда Новем выкупил Новый-два, все сохранившиеся записи были переведены в файлы.

Мы остановились у лифта. Себастьян нажал нижнюю кнопку, и створки немедленно раздвинулись. Мы вошли.

— И каков наш план? Просто пробираемся в архив и берем все, что нам надо?

— Да.

— Ух ты! Впечатляет… — Я восхищенно закатила глаза.

Лифт опустился на один этаж и, звякнув, остановился. Я выскочила наружу, даже не дождавшись, пока двери полностью разойдутся.

Нас встретило ледяное безмолвие. Шагая по коридору, где гулким эхом отдавались наши шаги, я старалась не слишком раздумывать о том, что обычно размещают в больничных подвальных помещениях, но по спине все равно пробегал неприятный холодок.

Себастьян свернул налево, отворил дверь с надписью «Архив» и зашел туда, словно к себе домой. Во мне шевельнулось подозрение: слишком уж просто все выходило.

В кабинете оказалось четыре письменных стола — два незанятых, а за двумя другими сидели сотрудницы. Они оторвали взгляды от мониторов и уставились на нас. Секунды через три, не меньше, до них дошло, что мы вовсе не из больничного персонала, а неизвестные подростки, причем престранные, в джинсе, во всем черном, то есть, без сомнения, злоумышленники. Впрочем, так оно и было. При этой мысли я невольно улыбнулась.