Опасайтесь лысых и усатых - Юрий Коваль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Здесь и вправду дождик уже перестал. Откуда-то из-за пригорка на берег вышла лошадь. Верхом на ней сидел человек, слишком уж толстый для верховой езды. Около столба лошадь остановилась, и всадник вдруг на глазах раздвоился, превратился в двух человек — большого и маленького. Маленький побежал по берегу к лесу, а большой крикнул:
— Эй на катере! Спичек нету?
— Разве ж это катер? — сказал я, подгребая к берегу. — Это лодка, самая легкая в мире. Назвал бы еще баржей.
Мы вылезли на берег. Всадник сидел на травке, а лошадь привязана была к столбу. На боку у лошади висела табличка, на которой нарисован был череп, пронзенный молнией. Вокруг черепа вилась надпись: «Не влезай — убьет!»
Глава III. ЧЕРЕП, РАЗБИТЫЙ МОЛНИЕЙ
Привязав нос «Одуванчика» к раките, я вылез на берег и хотел было присесть рядом со всадником, как он сказал:
— Трава сырая. На вот, подстели.
Из черной хозяйственной сумки он вытянул табличку с черепом и надписью «Не влезай — убьет!» и протянул мне. Потом достал еще одну, отдал капитану. Сам он, по-видимому, тоже сидел на табличке «Не влезай — убьет!».
Мы уселись на черепа, и всадник протянул мне свою твердую, как лодочное весло, руку.
— Натолий, — сказал он.
Почтительно пожавши весло, мы познакомились, закурили. Натолий внимательно разглядывал нас.
— Веслаетесь? — спросил он, начиная разговор…
— Веслаемся, — согласился я. — Веслами гребем…
— А я обколачиваю, — сказал Натолий. — Да вот погода сегодня…
Мы с капитаном дружно кивнули, соглашаясь, что погода — никуда, и я невольно подумал, что странная собралась на берегу компания — двое веслаются, один обколачивает.
— А что вы обколачиваете? — спросил капитан.
— Столбы, чего же еще. Вон табличками с черепушкой. — И Натолий кивнул на то, на чем мы сидели.
— Это специальность у вас такая, обколачивать?
— Специальность у нас монтер. Вначале столбы ставим, потом линию тянем, а уж в конце обколачиваем. Не вылезай, мол на столб, а то током дернет.
— Неужели на каждый столб табличка? — спросил капитан.
— Через раз, — пояснил Натолий. — На первом столбу он прочтет — на второй уже не полезет. Ну а пока до третьего дойдет, может и позабыть, что написано. Возьмет да и полезет на столб. Так что на третьем опять приколачиваем.
— Да неужели есть такие люди, которые на столбы лазят? — наивно спросил капитан.
— Бывают.
— Да чего ему там делать-то, на столбе?
— А ничего, — сказал Натолий. — Залезет и сидит.
Капитан искоса глянул на столбы, стоящие вдоль берега, — не сидит ли кто? Но пусто было на столбах, только на пятом или шестом от нас сидела ворона. Заметив, что мы глядим на нее, ворона неуклюже вспорхнула и полетела над озером.
— Сами-то нездешние, что ли? — спросил Натолий.
— Из Москвы.
— То-то я гляжу — нездешние плывут. Вид у вас, что ли, такой, нездешний?
— Вид, наверно, — согласился я и глянул искоса на капитана. Ничего, абсолютно ничего здешнего не было в его виде. И взгляд какой-то нездешний, и вельветовые неуместные брюки. Да и откуда, скажите на милость, возьмется у здешнего человека такая тупорылая борода?
А сам-то я, наверно, еще более нездешний, чем капитан. А где я, собственно, здешний? В Москве, что ли? Вот уж нет, в Москве я совершенно нездешний, нет-нет, я не москвич, я не тамошний. Приехал сюда — и опять нездешний. Тьфу!
— А с вами кто на лошади ехал? — спросил я. — Здешний или нездешний?
— Со мной? Со мной никто.
— Да как же! Двое слезли с лошади.
— Ах, вон ты чего! — засмеялся всадник-монтер. — Так это здешний. Сын это мой, Пашка. Увязался за мной, а теперь и побежал куда-то.
— Не заблудится?
— По столбам найдет. Я ведь только по столбам езжу.
— А мы на Багровое озеро пробираемся, — сказал капитан.
— Не проплыть, — сказал Натолий и покачал головой.
— Да ведь протока есть. По протоке проберемся.
— Нету протоки, — сказал Натолий-всадник-монтер. — Откуда ей быть?
— Как же нету протоки? — сказал капитан-фотограф, оборачиваясь ко мне. — Говорили же — есть протока.
— Нету, парень, нету протоки, а макарка совсем заросла.
— Какая макарка?
— А какая на озеро ведет.
— А как она выглядит, эта макарка-то?
— А никак не выглядит, — сказал Натолий. — Я ж говорю, заросла.
Разговор запнулся. Печально и растерянно глядел на меня капитан, перевел взгляд на всадника и вздрогнул. Тут, между прочим, и я заметил, что всадник наш усат. Насчет же лысины пока было неизвестно, мешала монтерская кепочка.
— А где она, эта макарка, которая к Багровому озеру вела? — спросил капитан.
— Там, где мост Коровий, — ответил Натолий. — Оттуда шла макарка к Багровому, а уж из Багрового другая макарка — к Илистому. А уж из Илистого в Покойное.
— Значит, тут не только Багровое? Тут еще Илистое озеро есть?
— И Илистое есть, и Покойное, а вот макарок нету. Заросли.
— У нас лодочка легкая, — сказал капитан. — На ней можно хоть по болоту плавать.
— Засосет, — сказал Натолий. — В черную чарусью попадете — и засосет. Там, в макарках, чарусьи есть. Ямы черны, бездонны, засасывающи.
И всадник-монтер печально вздохнул, сокрушенно покачал головой и снял для чего-то кепочку, обнаружив наконец свою лысину.
Глава IV. ПАШКА И ПАПАШКА
До Коровьего моста капитан-фотограф пошел берегом, а я повел «Одуванчик» через озеро. Легко и быстро пересек я середину и под лесом, на другом берегу, увидел черные сваи, торчащие из воды. Это и вправду оказался мост, старый, прогнивший, и я понял, что названье — Коровий — к нему вполне подходит. Скользкие его сваи были непомерно толсты. Они лоснились масляной торфяною чернотой, лениво выказывая из воды неповоротливые бока. На мосту лежал толстенький опавший лист. Подпрыгнув и шлепнувшись в воду, он оказался лягушкой.
Под мостом, между бревен, набилось так много коряг и обломков, что продираться через этот озерный хлам на «Одуванчике» не стоило. Лодку надо было перетаскивать. Сразу же за мостом вела в глубину заболоченного леса узенькая струя черной воды — та самая макарка. Было видно, как петляет она среди таволги и тресты, пропадает неподалеку. Здесь, поблизости, макарка казалась вполне судоходной, но что делалось впереди, в серых и белых болотных травах, угадать было невозможно.
Столбы, которые обколачивал всадник-монтер, перешагивали через макарку, проносили над нею свои провода. С одной стороны макарки столбы были обколочены табличками, а с другой — нет. Видно, там начинался чужой участок, и монтеры с этого участка были настроены более философски. Если какой дурак и залезет на столб — полагали они, — пускай его убивает.
Поджидая капитана, я решил половить рыбу. Из тростников поднялась цапля. Вобравши в грудь свою гордую корабельную голову, она полетела над макаркой к Багровому озеру.
«Где цапля, там и рыба», — подумал я и закинул удочку. Тут же клюнуло, я подсек и вытащил маленького окунька. — Будет уха, — обрадовался я.
Окунька я отпустил, слишком уж он был мал, снова закинул удочку и снова вытащил того же самого окунька.
Раз за разом закидывал я удочку, а ловил все одного и того же окунька.
Вставши на колени, я заглянул под мост. В прозрачной воде я увидел сотни и тысячи окуньков. Они плавали над песчаным дном, то собираясь в стайки, то рассыпаясь в стороны. Я заметил, что они разбегаются, как только я шевельнусь. Подниму руку — рассыпаются, опущу — опять собираются в стайку. Мне понравилась эта игра, и так, махая руками, я стоял на коленях и глядел под мост.
— Окуней гоняешь? — послышался голос.
На мосту стоял мальчик лет шести, очень похожий на окунька. В руке у него была жестяная короткая сабелька, в которой я с интересом узнал подрезанную табличку «Не влезай — убьет!». По табличке я и догадался, что это та самая часть всадника-монтера, которая в свое время отделилась от лошади.
— Тебя Пашкой звать?
Окунек моргнул, разглядывая меня. Необычная лодка и мой нездешний вид сильно его удивили, но расспрашивать, кто я такой, он не решился. Как-то это некрасиво сразу спрашивать, кто ты, мол, такой да откуда. И я молчал, потому что сразу болтать, что я такой-то, плыву туда-то, тоже не очень красиво. Мы молчали. Пашка-окунек глядел на меня, а я достал трубку, закурил.
— Слушай, парень, — сказал Пашка. — А как это ты дым из носа пускаешь?
Я захлебнулся дымом, закашлялся, выпуская из носу немалые между тем клубы, — вопрос оказался неожиданным.
— Само как-то получается, — ответил я и, набравши дыму, повторил этот нехитрый номер — выпускание из носу табачных струй.
— Здорово, — сказал Пашка, — Змей Горыныч, а?