Т. 19. Ночь света. Отче звёздный. Мир наизнанку - Филип Фармер

Кэрмоди нахмурился и тихо присвистнул сквозь зубы. Он понял, что должен рассмотреть еще одну возможность, которая ему страшно не нравилась. Мэри могла и не быть его женским аналогом.

Она могла возродиться как Мэри.

Впрочем, об этом он узнает при встрече с ней. Тогда придется немного подкорректировать первоначальный план с учетом ситуации и ее настроения. Оружие в кармане куртки заставляло его испытывать редкостное, ни с чем не сравнимое возбуждение.

В этот момент в пурпурном полумраке, который создавали уличные фонари, Кэрмоди разглядел мужчину и женщину. Женщина была одета, а мужчина — абсолютно голым. Они вцепились друг в друга; мужчина страстно льнул к женщине, прижимая ее к фонарному столбу. Неужели насиловал? Да нет, она сама тянула его к себе.

Кэрмоди рассмеялся.

Услышав хриплый смех, разорвавший плотное молчание ночи, мужчина резко повернул голову и уставился на землянина широко раскрытыми глазами.

Это был Скелдер, но почти неузнаваемый. Его длинное лицо вытянулось еще больше. Голый череп покрылся нежным пушком, который даже в сумрачном свете казался ярко-золотистым. Обнаженные ноги чудовищно деформировались и сделались чем-то средним между человеческими ногами и звериными. Кости невероятным образом изменили строение, и теперь колени прогибались назад. Ступни вытянулись так, что он мог передвигаться только на носочках, словно балерина, и на них появились светло-желтые наросты, которые поблескивали как копыта.

— Козлоногий! — громко выкрикнул Кэрмоди, будучи не в силах сдержать злорадства.

Скелдер выпустил женщину из объятий. В его лице проступали козлиные черты; в теле угадывалась очаровательная омерзительность сатира.

Кэрмоди хотел еще раз рассмеяться, но внезапно осекся и застыл на месте с открытым ртом.

Там, у столба, стояла Мэри.

Ошарашенный, Кэрмоди не мог поверить своим глазам. Она улыбнулась ему и весело помахала рукой. Потом обняла Скелдера за плечи и, покачивая бедрами на манер уличных проституток, стала удаляться вместе с сатиром в темноту. При других обстоятельствах это показалось бы довольно комичным, поскольку фигура Мэри выглядела так, словно женщина была на шестом месяце беременности.

Кэрмоди вдруг ощутил незнакомое ему прежде влечение к Скелдеру и вдруг сообразил, что смеется над собой. Он чувствовал неодолимую плотскую страсть к козлоногому священнику и в то же время понимал, что стоит на углу перекрестка и хохочет над своим идиотским желанием. А где-то в глубине его вскипала медленная волна, угрожавшая захлестнуть все другие чувства. Его сжигала неуемная страсть к Мэри, смешанная с ужасом от мысли о вожделении.

Против этих посягательств был только один вид защиты, и Кэрмоди тут же воспользовался им. Выскочив из машины и обежав ее спереди, он выхватил оружие и начал расстреливать красный туман, который сменил фиолетовую дымку.

Скелдер жалобно заскулил, упал на землю и, покатившись кубарем, как скомканная серая простыня, уносимая ветром отчаяния, исчез в непроглядном мраке за огромной опорой углового здания.

Мэри резко обернулась. Ее рот превратился в темную дыру на бледном лице. Руки белыми птицами простерлись в мольбе, и она упала наземь.

Внезапно Джон Кэрмоди споткнулся, получив тяжелый удар в грудь, а затем еще один, в живот. Он почувствовал, как его сердце и внутренности словно разрываются на части. Он начал падать в каскаде кровавых брызг в бездонную темноту, ловя обрывки последних мыслей. Кто-то выстрелил в него, и это был конец… прощай, туда тебе и дорога… А потом Вселенная захохотала ему в лицо…

Через какое-то время сознание вернулось. Он лежал на спине и, перебирая вялые воспоминания, смотрел на пурпурный шар луны — эту огромную рукавицу, брошенную в небо рыцарем-велика-ном. Так что же, сэр Джон Кэрмоди, маленький толстячок, одетый в доспехи из тонкой кожи, готов ли ты сразиться на турнирном поединке?

— Всегда готов, — ответил он себе, с трудом поднимаясь на ноги.

Он недоверчиво ощупал себя, выискивая дыры, которые ожидал найти. Однако их не было. Тело оказалось невредимым, и на одежде не осталось ни капли крови. Да, ткань была влажной, но влажной от пота.

«Так вот, значит, как умирают люди, — подумал Кэрмоди. — Смерть ужасна, потому что приносит с собой абсолютную беспомощность. Наверное, так чувствует себя ребенок в железной хватке взрослого убийцы. Смерть выжимает из тебя жизнь, но делает это не из ненависти и не от злобы. Просто она должна убивать, ибо Таков порядок вещей. И она наводит этот порядок, выжимая из нас наши жизни».

Постепенно сквозь заторможенность и отупение к нему вернулась способность размышлять. Очевидно, все эти странные ощущения, которых он хотел бы избежать любой ценой, испытали на себе и Скелдер, и Мэри. Когда пули разрывали ее тело, она каким-то образом передала ему свои чувства, и потрясение оказалось настолько сильным, что он потерял сознание. Надо же! А ведь он думал, что умирает.

Интересно, а если бы он продолжал так думать? Неужели умер бы на самом деле?

Хотя какая разница?

— Не будь дураком, Кэрмоди, — сказал он себе. — Ты можешь делать все что угодно, только не будь дураком. Ты просто испугался — испугался до смерти. Тебе даже хотелось позвать кого-то на помощь. Кого? Малышку Мэри? Я, конечно, так не думаю, но все может быть. Или ты звал маму? Ее тоже звали Мэри. Ну хватит! Довольно! — Он ощупал свой череп и прошептал: —Я не отвечаю за все то, что здесь произошло. Это кричал маленький мальчик, спрятанный во мне. Маленький Джонни, который напрасно звал маму, когда та бросала его и уходила с большими пьяными дядьками. Она всегда оставляла меня одного и никогда не думала о том, каким чудовищем вырастет ее ребенок…

Он подошел к Мэри и перевернул ее тело.

Внезапно раздавшийся в темноте крик заставил его отпрыгнуть назад. Кэрмоди развернулся, сжимая в руке оружие, и тихо позвал:

— Эй, Скелдер!

В ответ послышался ужасный вопль, похожий скорее на звериный, чем на человеческий.

Улица тянулась прямо ярдов на сто, а затем сворачивала направо. На углу стоял высокий дом, каждый из шести этажей которого нависал над предыдущим. Здание напоминало телескоп, воткнутый острым концом в землю. Из затененной ниши выбежал Рэллукс. Его лицо искажала гримаса боли. Увидев Кэрмоди, он замедлил шаг.

— Иди своей дорогой, Джон! — крикнул монах. — Ты не должен заходить сюда. Уходи! Это место мое! Я должен снова в него войти! Здесь место только для одного, и оно приготовлено для меня!

— О чем ты говоришь, черт побери? — сердито рявкнул Кэрмоди, на всякий случай держа монаха на мушке автоматического пистолета. Одному Богу было известно, к чему мог привести этот сумасшедший разговор.