Ленин. Человек — мыслитель — революционер - Воспоминания и суждения современников

Помню еще наши беседы за столом. Они носили простой, задушевный характер, и тогда мы могли уяснять всю привлекательность В. И. Стол у В. И. был очень скромным. Обед был из двух блюд; первое — простой суп и потом что-нибудь на второе. Сначала мы ночевали у него, потом нас поместили рядом в дом одного крестьянина. Мы, рабочие, собравшись вместе, часто шутили над тем, как мы ошиблись, думая, что В. И. живет в вилле;

затем нас очень поразило то, что В. И. ведет очень скромную жизнь. Мы говорили, что петроградские рабочие живут значительно лучше его, их обеды значительно сытнее и обильнее. Он, несомненно, имел возможность жить лучше, так как он в то время литературно много работал, писал статьи в «Правду», «Просвещение», «Металлист» и другие журналы. На тот гонорар, который высылался ему редакцией «Правды», он мог бы жить лучше, но так как партийная касса была чрезвычайно слаба, то В. И. все свои средства отдавал для партии.

После окончания всех дел, которые были на нас возложены ЦК, мы возвратились в Россию.

Впоследствии все мысли и предположения В. И. о металлистах, высказанные им как устно, так и письменно, оказались правильными и оправдали себя полностью.

Гигантскую, неоценимую роль сыграли металлисты в развитии нашей партии, профсоюзов и в развитии революционного движения рабочего класса, приведшего Россию к победоносной Октябрьской революции, и не одна еще славная страница в истории будет посвящена этому передовому авангарду рабочего класса, на который огромные надежды возлагал Владимир Ильич.

Ленин и металлисты (Статьи, воспоминания. фотографии). М., 1924. С. 30–35

К. КРЕЙБИХ

ВОСПОМИНАНИЯ О ЛЕНИНЕ

Напряженное и приподнятое настроение царило в рядах делегатов, съехавшихся в конце мая и начале июня 1921 года из всех стран мира в Москву на III Всемирный конгресс Коммунистического Интернационала. Атмосфера была как бы заряжена электричеством. Вмешательство Исполкома Коминтерна в итальянский партийный конфликт, и в особенности выступление его против Серрати, вызвало в январе этого года серьезный кризис в молодой «Объединенной германской коммунистической партии». Мартовское выступление и дело Леви превратили этот кризис в кризис всего Интернационала. Серьезные конфликты вспыхнули и во французской партии. А мы, делегаты чехословацкой Коммунистической партии, приехали в Москву расколовшимися на два враждебных лагеря. Уже в понимании мирового положения и перспектив его дальнейшего развития были разногласия, но главным предметом борьбы должны были явиться тезисы о тактике. Повсюду шли разговоры о том, что намечается «сдвиг вправо».

Наступил день пленарного заседания, на котором должны были огласить доклад о тактике русской партии *. Уже по чисто объективным соображениям, этого доклада ожидали с большим нетерпением, так как это было как раз время введения натурального налога и начала новой экономической политики. Докладчиком был Ленин, главный творец и инициатор этой политики. Если на предшествующие заседания Ленин являлся незаметно и не привлекая к себе внимания, как и все другие делегаты, то в этот день его ожидали с особенным нетерпением. Впервые всеобщее внимание сосредоточилось на самой личности Ленина.

Все делегаты уже собрались в роскошной, величественной и пышной зале Кремля, не хватает только Ленина. Впрочем, он не заставляет нас долго ждать. Как и все прочие делегаты, он предъявляет красноармейцу у входа в зал свой пропуск. Часовые вообще ни одним движением не реагируют на то, что мимо них проходит глава государства. Без всякой рисовки Ленин быстро входит в зал. На первый взгляд в нем нет ничего, что привлекало бы к себе внимание. Один наблюдательный депутат, стоящий возле меня, замечает, что его брюки в одном месте заплатаны, а его шляпа слегка потерта и облысела. Вместе с ним входит пожилая, скромного вида женщина, одетая так, как у нас одеваются скромные работницы или, скорее, крестьянки в праздничный день. Многие из женщин, входящих в нашу партию, постеснялись бы в таком платье выйти на Рейхенбергский рынок. Я спрашиваю одного товарища: кто эта женщина? Это— Крупская, жена Ленина, спутница его жизни. Со времени его ссылки в Сибирь, еще до первой русской революции, она ни на шаг не отходит от него. Ныне она стоит во главе огромного аппарата народных школ и народного просвещения Советской России.

При оглушительных аплодисментах и возгласах всего конгресса Ленин всходит на ораторскую трибуну. Столь бурные приветствия и овации на больших собраниях всегда вызывают некоторое чувство неловкости и смущения у тех, кто является их виновником: они не знают, куда смотреть, и начинают опасаться, как бы не разочаровать своей речью аудиторию. Для Ленина же ничего этого как будто не существует. Спокойно, дельно, без всякого пафоса и искусственного подъема, без красивых фраз и так называемых «импровизаций» он произносит свою речь. Его лицо, вся его фигура, его жесты, его холодный, синий, как сталь, пронизывающий насквозь взгляд — все это отнюдь нельзя назвать симпатичным, в обычном смысле этого слова. В особенности когда он улыбается своей саркастической насмешливой улыбкой, выражение его лица производит почти несимпатичное впечатление: в нем есть что-то демоническое, дьявольское. Когда люди, одаренные богатой фантазией, говорят о почти монгольском типе лица Ленина, то в этом есть доля правды. Внешность Ленина совершенно не подходит для мира добропорядочной демократии и благовоспитанного «рабочего движения», в котором мы выросли, для мира симпатичных бород и солидных усов, добродушных голубых или мрачных черных глаз наших вождей. Мы тщетно воскрешаем в памяти образы Виктора Адлера, Бебеля, Жореса и других представителей II Интернационала — все наши попытки подыскать аналогию не приводят ни к чему. Ленин — это другой мир, совершенно так же как и вся Советская Россия и Коммунистический Интернационал вообще.

Едва ли был когда-либо оратор, который без всякой помощи риторических приемов и средств умел достигать таких колоссальных результатов, как Ленин. В его словах всегда было только дело, ничего другого, кроме дела. Достаточно прочесть его доклад на III Всемирном конгрессе, в особенности безыскусственное начало этого доклада и его удивительно простой, лишенный всякой риторики конец. Однако это безыскусственное начало мгновенно вызвало в зале жуткую тишину, а лишенное риторических прикрас заключение вызвало бурные овации конгресса, с затаенным дыханием выслушавшего всю речь с начала до конца.

На следующий день после этого доклада начались совещания комиссии, которая должна была окончательно редактировать тезисы о тактике. Тут нам опять пришлось выдержать тяжелый бой с Лениным. И в этой борьбе за — истину, за отыскание правильного пути я впервые научился правильно ценить и уважать Ленина. С точки зрения тех порядков, которые существовали во II Интернационале в международной социал-демократии, мое выступление было неслыханною дерзостью. Легко представить себе, что было бы, если бы на подобном совещании II Интернационала против Виктора Адлера или Бебеля выступил человек, который всего лишь каких-нибудь три месяца тому назад вошел в Интернационал, а теперь с такой бесцеремонностью вступает в полемику, как это позволил себе я спустя три месяца после нашего вступления и лишь две недели после нашего принятия в III Интернационал! И так как в это время мне не было еще даже 40 лет, то очень легко можно было бы применить ко мне ходячее выражение о «молодом человеке», который, «едва пробравшись в общество», позволяет себе все, что угодно. Однако мое выступление ничего подобного не вызвало. Ни одного слова, ни одного самого легкого намека на подобные аргументы. Резко, едко, метко, безжалостно разбивал Ленин все наши аргументы, но ни малейшего следа личной полемики не было внесено им в спор. Ни малейшего следа той отвратительной, оскорбительной отеческой снисходительности, которая столь обычна у многих старых партийных «бонз» по отношению к более молодым деятелям. При этом Ленин был по отношению к нам, младшему и менее опытному поколению, гораздо более приветлив и обходителен, чем к своим старшим товарищам и соратникам. В полемике Ленина, которая за зеленым столом, в тесном кругу комиссии носила столь интимный и искренний характер, что в ней как бы открывалась вся душа этого великого человека, — в этой полемике сочетался тонкий, обезоруживающий всякую возможную бестактность со стороны противника такт благородной великой души с тщательным и серьезным анализом каждого аргумента оппонента. В Ленине можно было даже подметить некоторую тайную радость, когда он видел, что тот или другой выступает против него без смущения и страха, если только он чувствовал, что у противника есть налицо честное желание служить общему делу и что за аргументацией скрывается твердое убеждение. Если же он чувствовал неискренность, безыдейность, тщеславие и т. п. — словом, что-нибудь недостойное революционера, то он умел метать молнии, холодные, но тем более смертельные, и гнев его в эти минуты был страшен. Тогда невольно вспоминалась его уничтожающая, безжалостная, грубая и не отступающая перед самыми резкими словами экзекуция, которую он совершил над врагами революции — Каутским и К°. Враг пролетарской революции, человек по ту сторону баррикады был для Ленина вне закона: по отношению к нему возможна была только борьба не на жизнь, а на смерть. Вне революции и ее рядов человек не имеет права на существование, не может иметь притязании на честь…