Последний путь под венец - Елена Логунова

– Молодец, живая!

И тут же снова встревожилась:

– А эти-то как?

– Эти?

Я оглянулась и почувствовала, как защемило сердце.

Ирка, конечно, дама крупногабаритная, ее массы на троих хватило бы, но говорить о моей подруге во множественном числе могла только чокнутая старушка. Я-то знала, что Иришка – единственная в своем роде! Единственная и неповторимая!

«Да уж, другой такой подруги у тебя никогда не будет», – щедро насыпал соли на свежую душевную рану мой внутренний голос.

Хлюпая носом, я отвела бабушку Хлопову в ее квартиру, усадила в кресло, пообещала, что скоро к ней заглянет доктор, и вернулась к себе – горевать над неподвижным телом подруги и дожидаться прибытия ментов и «Скорой». Дверь своей квартиры я оставила открытой (и на этот раз бабушка Хлопова не сказала ни слова против), а сама устроилась на полу у самого порога, чтобы видеть лестницу.

Службы быстрого реагирования, как обычно, не спешили, зато вызванного в частном порядке товарища майора долго ждать не пришлось. Очевидно, мой звонок помешал ему обедать – перепрыгивая через две ступеньки, Лазарчук на ходу дожевывал пирожок.

– Ну, фто опять? – недовольно прошамкал он.

Я молча подвинулась, открывая вид на прихожую.

– Ой, ма…

Майор с видимым усилием проглотил остаток пирожка и явно невкусное ругательство.

Я горестно всхлипнула.

– И чего же вы не поделили, девочки? – спросил Лазарчук, присаживаясь на корточки.

– Ты что?! Ты думаешь, это я ее?! – задохнулась от возмущения я.

Серега потянулся и осторожно приподнял Иркины темные очки. Увидев под ними свежий фингал, он присвистнул и укоризненно посмотрел на меня.

– Это она сама себя ударила, – быстро сказала я. – Гимнастическим обручем!

– Как ударила, в сложной позе хатха-йоги? Ты бы еще…

Свободной рукой майор коснулся Иркиной шеи и замер, не договорив.

– Что? – я подползла поближе.

– Да она же живая! – не тая удивления, сказал Лазарчук.

– Жеживая, п-правда?! – заикаясь от волнения, повторила я.

И снова взглянула на кровавые ошметки, запятнавшие мой любимый кухонный фартук так, что, наверное, спасует даже разрекламированный «Тайд». Зрелище было жуткое, я не выдержала и отвела глаза. И вовремя – как раз увидела на пороге двух мужчин в салатно-зеленой форме экипажа «неотложки».

– Кто тут живой, кто мертвый? – без особого интереса спросил один из них.

– Кто «Скорую» вызывал? – добавил второй.

– Мы, – ответила я, не вдаваясь в уточнения.

Говорят, Ньютон открыл закон всемирного тяготения, увидев падающее с ветки яблоко. Не знаю, каким был бы результат, если бы увесистые плоды с яблоневого дерева посыпались градом, да не мимо, а непосредственно на гениальную голову ученого?

То есть, я не знаю, каким был бы результат у Ньютона. В моем случае удивительные открытия, последовавшие одно за другим слишком быстро, перегрузили мозг информацией и привели к временной недееспособности органа мышления.

Спустя примерно час после пробуждения я вновь сидела на своем диване, глядя на темный прямоугольник выключенного телеэкрана, как поклонник соцреализма на «Черный квадрат» Малевича – взглядом долгим, как жизнь после смерти, и столь же бессмысленным.

Угадывающееся в темном стекле отражение отвечало мне неотрывным взором, которому придавали ложную загадочность солнцезащитные очки. Их я надела вскоре после прибытий «Скорой», чтобы не сбивать с толку медиков, которые и меня с моими чудо-глазками запросто могли зачислить в пострадавшие.

Удивительное открытие номер один сделали именно медики, обнаружившие, что Ирка не просто жива, а даже цела и практически невредима! Поразительно убедительную имитацию страшной кровавой раны на груди моей подруги образовал всего лишь лопнувший помидор!

Зная непревзойденную крепость подружкиных нервов, я усомнилась в том, что ее могла повергнуть в глубокий обморок скоропостижная кончина томата. Иришка, конечно, трепетно относится к живой природе, но не настолько!

Я оказалась права. Вторую сенсацию преподнесли оперативники: помидор разнесло выстрелом!

Третье открытие – что в бескомпромиссной борьбе за стройность Ирка под одеждами заковала свои телеса в специальный корсет со стальными пластинами – меня лично не очень удивило. Зато Лазарчук и его коллеги были изрядно впечатлены, как они выразились, «фасончиком бронебелья». На эту тему прозвучало немало шуточек, за которые Ирка, будь она в сознании, запросто размазала бы в томатную пасту самих оперов.

Более гуманные медики лишь порадовались тому, что приняли на руки далеко не безнадежную пациентку – не с простреленной грудью, а всего лишь с динамическим ударом.

Я с запозданием сообразила, что тоже выгляжу, как жертва мордобоя, остро нуждающаяся в медицинской помощи. Никаких лечебных процедур (кроме разве что приема полусотни миллилитров коньяка перорально) мне не хотелось, поэтому я надела черные очки и этим спровоцировала открытие номер четыре.

– Ага! – веско произнес Лазарчук, соединив проницательным взглядом мои темные окуляры с Иркиными.

Подружка уже уплывала из моего немирного дома на носилках.

– Похоже, пуля предназначалась вовсе не Максимовой! – возвестил майор.

– Не помидору, – машинально поправила я, с прискорбием оглядывая безобразно замызганный и затоптанный пол.

Он слишком буквально иллюстрировал роман Стендаля «Красное и черное».

– А тебе! – торжествующе закончил Серега.

– Что – мне? – тупо повторила я.

И тут до меня дошло:

– Ты хочешь сказать, что убить хотели меня?!

– А кого же? Невинный томат?

Это прозвучало так, словно майор ничуть не сомневался: меня, в отличие от полезного плода семейства пасленовых, всегда найдется, за что убить.

Я нахмурилась.

Лазарчук пожал плечами, посмотрел на часы и зачастил:

– Слушай, мне сейчас позарез надо бежать, я к тебе попозже заскочу, и мы все обсудим, ладно? Ты дверь запри и никому, кроме меня, не открывай. Я скоро вернусь!

– Ладно.

И я осталась одна, если не считать внутреннего голоса. Он что-то невнятно бубнил, но у меня даже не было сил прислушаться.

Вздохнув, я закрыла дверь на засов, с безнадежной тоской посмотрела на грязный пол, махнула рукой, сделала себе кофе с коньяком и угнездилась на диване с видом курицы-несушки, сознающей неотвратимость и важность предстоящей ей миссии. Мне надо было успокоиться и подумать.

Первое получилось, а второе – не очень. Снести золотое яичко гениальной идеи не удалось. А так хотелось понять, у кого же это вырос на меня такой зуб? Не простой, не золотой, а смертельно ядовитый!

Логику майора я поняла: вероятно, киллер принял женщину, которая открыла ему дверь, за хозяйку дома. Почему? Да потому, что она была в темных очках! То есть мерзавец знал, что у меня нынче большая косметическая проблема с глазами и я постесняюсь показаться кому-то без окуляров. А еще он думал, что дома я одна как перст и, стало быть, двери открывать потащусь самолично…

Правильно, я тоже думала, что целую неделю просижу в квартире в гордом и упоительном одиночестве. Кто же мог предположить, что Ирка, у которой своих дел и забот полон рот, пожелает стать мне родной матерью? Никто. А кто мог пожелать мне, бедной, не здоровья и долгих лет жизни, а совсем наоборот?!

Битый час я честно вспоминала, кому и чем успела насолить в этой жизни, и в результате пришла к выводу, что убивать меня не за что. Нобелевскую премию за доброту и гуманизм мне вряд ли когда-нибудь выдадут, однако я все-таки не из тех мерзких личностей, которые поутру просыпаются с бодрящей мыслью «Что бы такого сделать плохого?», а вечером отходят ко сну, с удовольствием перебирая в уме смертные грехи, совершенные за день.

Обычно я очень даже милая особа, как правило, вызывающая у людей интерес и симпатию. Особенно если эти люди мужского пола…

Я не поленилась сходить в прихожую к большому зеркалу и еще раз убедилась: да, очень даже симпатичная! Фигурка – загляденье, а если еще праведные труды доктора Синельникова увенчаются ожидаемым результатом, то я буду и вовсе девочка-ромашечка!

И тут вдруг до меня дошло: ошибся Лазарчук! Ошибся! Не могли нас с Иркой перепутать, никак не могли! Подруга ведь на полголовы ниже и на сорок пять кило тяжелее! А в ее новые спортивные брюки олимпийской модели запросто поместятся две таких, как я, – по одной в каждую штанину!

«Точно!» – охотно согласился со мной внутренний голос.

Ему тоже очень сильно не нравилась гипотеза Лазарчука.

«Не мог же киллер не выяснить заранее, как выглядит его будущая жертва?»

Я немного подумала – мог или не мог? Убийцы – они ведь тоже разные бывают. Одно дело – педантичный и скрупулезный серийный маньяк, который загодя выбирает место преступления, ползая по разложенной на полу топографической карте местности с линейкой и циркулем, а для уточнения характеристики жертвы еженощно вдумчиво копается в ее мусорных пакетах. Другое дело – пьяный дядька с топором, способный снести башку ближнему своему спонтанно, из-за чепуховой обиды, которая бесследно развеется вместе с алкогольным угаром.