СС. Орден «Мертвая голова» - Хайнц Хёне

Практический вывод из данной теории состоял в том, что в Германии следует подавлять все влияния, чуждые мифу о нордической расе, от масонства, которое нацистская пропаганда наделила атрибутами господствующей в мире силы, до христианства с его проповедью мира и добрых отношений между странами и людьми. Гиммлер был покорен этой философией: она вполне отвечала его собственным настроениям.

Дарре со своей доктриной «крови и почвы» открыл Гиммлеру глаза, и то, что он увидел, было величественно и прекрасно: элита нации, новые боги германских племен – словом, люди его ордена СС.

Движение артаманов кануло в Лету: крупные землевладельцы восточных областей быстренько приспособили городских мечтателей к делу. Но Гиммлер помнил о своем долге перед ними и перед Дарре. Позднее он ввел Дарре в СС и поставил во главе управления расселения арийской расы, который для Дарре стал ступенькой на пути к нацистскому аграрному министерству.

А Гиммлер теперь сам начал проповедовать миф о «крови и почве» в своей организации – среди эсэсовцев Нижней Баварии. Крестьянский теоретик в форме СС не мог не обратить на себя внимание заправил партии. Перед ним открывалась перспектива стать во главе всех СС в целом. Но Гиммлер не был еще уверен, с чем связать свое будущее, – с землей или СС. И он думал, что нашел женщину, с которой можно разделить радости и тяготы крестьянской жизни.

Это было в 1926 году в Бад-Рейхенхалле. Спасаясь от внезапного ливня, он заскочил в вестибюль гостиницы и едва не сбил с ног какую-то молодую даму. Подняв глаза, Генрих увидел перед собой богиню из своих грез – светловолосую, голубоглазую, ну просто валькирию. Ее звали Марго – Маргарита Боден. Дочь помещика из Западной Пруссии, во время Первой мировой войны она работала сестрой милосердия, ненадолго «сбегала замуж», а после развода купила на отцовские деньги небольшую частную больницу. Гиммлер влюбился в нее с первого взгляда, однако его родители не очень одобрительно отнеслись к выбору сына: девушка была на восемь лет старше Генриха, к тому же протестантка и, главное, разведенная! Поэтому он долго колебался, прежде чем представить ее своим родителям. Однако родители решили не вмешиваться, и Гиммлер женился на Марго 3 июля 1928 года. Они планировали вместе поселиться на ферме и начать разводить птицу. Маргарита продала свою больницу, они купили участок земли в Вальдтрудеринге около Мюнхена и построили там небольшой деревянный дом: три комнаты наверху и две внизу. Они купили 50 кур-несушек, но затея с фермой провалилась: и денег не было, и партийная карьера не давала возможности сосредоточиться на курятнике. В качестве сотрудника НСДАП он получал 200 марок в месяц – явно меньше, чем требовалось для птицефермы. 6 мая 1929 года жена писала ему: «Куры несутся очень плохо – два яйца в день, и я беспокоюсь о том, на что мы с тобой будем жить дальше и сможем ли накопить денег на Троицын день». В другой раз она писала: «Ты мне не пишешь. Это очень скверно. Если завтра деньги не поступят, то Берта [служанка] не сможет заплатить за твои туфли».

Их брак дал трещину гораздо быстрее, чем кто-то из них мог ожидать. И не только из-за денежных трудностей. Марго оказалась холодной, раздражительной женщиной, и уж никак не жизнерадостной. Она так сильно донимала своего чувствительного супруга, что он старался пореже бывать дома. После рождения дочери, их единственного ребенка, Гиммлеры жили порознь.

Марго напрасно надеялась, что муж оторвется от своей национал-социалистической деятельности и вернется к ней. Она писала: «Когда выборы, наконец, завершатся, мы сможем несколько лет пожить спокойно, и ты всегда будешь со мной». И в другом письме: «Пусть ты приезжаешь на два дня, все же ты приезжаешь».

Постепенно она поняла, что теряет его. Маргарита писала мужу: «Мне грустно, что приходится все время сидеть дома одной. Милый, может быть, нам вместе сходить, например, на выставку? Мы никогда нигде не были». И снова о том же: «Мне плохо и одиноко. О, дорогой, что же со мной будет? Я все время только и думаю, что теперь со мной будет».

Генрих Гиммлер не думал о том, что будет с ней. Он был весь во власти чар своего фюрера. 6 января 1929 года Гитлер сказал, что он должен возглавить СС, где он состоял под номером 168. Теперь для Гиммлера настала пора показать, чему он научился у Штрассера и Дарре. По его мнению, СС как раз не хватало крепкой руки, чтобы превратить эту организацию в орден немецких рыцарей, в элиту национал-социализма. Однако вскоре новый рейхсфюрер СС понял, что его фюрер вовсе не требует от него чистоты идеологии. Гитлеру тогда был нужен не орден верных рыцарей, а просто слепо послушная охрана, орудие личной власти. Нацисты подошли к перепутью. Экономический кризис конца 1920-х годов приводил все больше озлобленных немцев в их стан, а это одновременно и укрепляло позиции Гитлера как партийного лидера, и усиливало опасность соперничества. Требовалось устоять перед любой угрозой. Начиналась самая кровавая глава в германской политической истории.

Глава 3

ОТ ЛИЧНОЙ ОХРАНЫ ДО ПАРТИЙНОЙ ПОЛИЦИИ

Во время нацистского периода борьбы глава местной организации в южном Ганновере Людорф Хаазе направил в центральный орган партии докладную, в которой утверждал, что партия распалась после «пивного путча» потому, что у нее не было когорты лидеров, а у лидеров не было инструмента власти. По его мнению НСДАП нуждалась в своеобразном ордене в своих рядах, тайном обществе, которое стало бы железным ядром, способным вновь сплотить ее воедино. Этот орден мог бы действенно наводить порядок в партии, включая смежные формирования, и в то же время получать достоверную информацию о планах и действиях врагов. В целом орден призван стать орудием фюрера партии, «если он хочет рассчитывать на успех в политической борьбе». В своей записке Хаазе пророчески изложил концепцию будущих всесильных СС, но в то время на меморандум не обратили внимания, и он был забыт.

Однако в январе 1929 года в мюнхенскую штаб-квартиру НСДАП прибыл человек, мысливший так же, как и Хаазе. Это был Генрих Гиммлер, новый рейхсфюрер СС. Правда, тогда еще партийная верхушка относилась к его амбициям снисходительно-высокомерно. О Гиммлере иные говорили как об эксцентричном чудаке, который решил применить свои знания в области животноводства к расовой доктрине партии. Вдобавок претензии Гиммлера казались явно не соответствующими масштабам организации, руководство которой он тогда принял на себя. В СС в то время состояло всего 280 человек, и они были подчинены «главнокомандующему штурмовиков» Францу Пфефферу, который не жаловал это подразделение.

Но Гиммлера все это не смущало. Он имел далеко идущие планы быстрого роста рядов СС и превращения этой организации в элиту НСДАП. В апреле того же года он представил Гитлеру и Пфефферу проект устава будущего ордена СС. Согласно замыслу Гиммлера, отныне в эту организацию можно принимать только тех кто соответствует самым строгим расовым критериям в духе теории «крови и почвы». Гиммлеру, в свойственном ему мистико-романтическом духе, виделся орден, сплошь состоящий из «нордических героев». Если бы Гиммлер начал тогда же придерживаться этих принципов, то ему пришлось бы уволить добрую половину своих эсэсовцев, поскольку это были в большинстве своем выходцы из германского среднего класса, мало похожие на германских рыцарей. Но он вовсе не собирался проводить подобных разрушительных акций и объявил, что новый устав не коснется старых кадров СС. Пока он ввел только одну норму для новых кандидатов – рост не ниже 5 футов и 8 дюймов, поскольку полагал, что определенный рост является «в какой-то мере показателем чистоты крови».

Каждый кандидат должен был представить фотокарточку, которую Гиммлер потом изучал под лупой, чтобы проверить, нет ли признаков неарийского происхождения, например монголоидных скул или чего-нибудь славянского. Объясняя эти действия своим офицерам, Гиммлер говорил: «Я хотел бы обратить ваше внимание на уроки прошлого. Вспомните тех типов, которые были членами солдатских советов в 1918–1919 годах».

Это заявление показывает, что Гиммлер настаивал на биологических критериях, основываясь не только на фантазиях расиста. Он также взывал к чувствам бывших офицеров, которым солдатские советы живо напоминали о мятежах в конце войны, когда левые экстремисты из этих советов срывали с них офицерские знаки отличия (хотя те же офицеры тогда и пальцем не шевельнули, чтобы защитить имперского главнокомандующего от революции). Сам Гиммлер в то время был лишь кадетом и не имел подобного личного опыта, однако бывшим офицерам настойчиво твердил: «Вы, конечно, согласитесь, что такого рода личности выглядели несколько странно, не как настоящие немцы, а как люди с признаками чуждой нам крови».

Это было точно рассчитанное обращение к чувствам того социального слоя, откуда он набирал своих первых эсэсовцев. Помимо бывших военных в этот контингент входили безработные, а также специалисты, чья карьера была разрушена инфляцией. Пройдя через вольные корпуса и прочие организации самообороны, они вновь искали, куда бы прибиться, а тут Гиммлер со своей теорией расовой избранности. Он мог обещать им дом и избавление от унижений их теперешней неприкаянной жизни. До сих пор слово «элита» означало узкий круг лиц, занимающих определенное положение в обществе, получивших соответствующее воспитание и образование. Но для «потерянного поколения», повзрослевшего на фронте, все двери были уже закрыты. Гиммлер открыл им существование совершенно другой элиты – расовой и идеологической.