Пылающая башня - Андрей Воронин

– Понятно. Брать Воробьева с собой или пусть покажет на бумаге и сидит дома?

– Сам решай, сам организуй. Чтобы спросить с тебя по полной программе, я должен дать тебе полномочия.

– А ты мужик осторожный. Давно таких не встречал.

Дорогин по звукам шагов уже узнал Кащея, но открывать глаза не спешил.

– На высоте нужно семь раз отмерить, – про-.. бормотал он, переворачиваясь на другой бок.

– Я не об этом. Отказаться от бабы, тем более от такого лакомого кусочка…

– С чего ты взял? Мы прекрасно провели время.

Вера не была заинтересована говорить правду, но, по всей видимости, ее раскололи. Или просто призналась подруге под большим секретом, а уже та растрезвонила всей компании.

– Чего ты испугался в самом деле? – прищурил Кащей свои и без того узковатые глаза. – Не думаю, чтобы у такого, как ты, в постели слишком размягчались мозги и развязывался язык.

«Или у них здесь „жучок“ стоит? Нет, тогда бы он не спешил демонстрировать свою осведомленность», – подумал Сергей.

– Меня, наверное, легче убить, чем заставить отчитываться за каждый свой шаг, – Дорогин потянулся на диване так, что позвонки хрустнули. – Прислал бабу, спасибо. Как мы с ней время проводили, это уж наше дело.

– Тогда отчитайся за работу.

– Рановато пока.

– Хватит валяться. Покажи мне карту.

Дорогин отвык, чтобы с ним разговаривали таким тоном. Он еле удержался от желания въехать кулаком в отчетливо выпирающую скулу или в надбровную дугу. Каждая косточка на лице Кащея фигурно выступала, туго обтянутая лишенной всякой жировой прослойки кожей.

– Какую еще карту? Я вышел из детского возраста и в эти игры не играю.

– Где ты помечаешь проверенные участки? Я должен это видеть.

– Все равно ничего не поймешь.

– Ничего, объяснишь.

– С какой стати? Я еще не получил от тебя ни копейки, – Муму счел нужным покачать права, прежде чем уступить.

– Ты получил аванс, половину месячной зарплаты.

– За работу проводника.

– Все в природе взаимосвязано. Хочешь получать бабки от «Эвереста» – слушайся нас.

– Где гарантии, что меня потом не вытурят?

– Потом? – оскалился в улыбке Кащей. – Да ты сперва дело сделай. Придется, братец, попотеть.

Дорогин решил, что сценку пора заканчивать, есть опасность переиграть. С недовольным видом он вытащил из кармана замусоленный блокнот. Похоже, Зыгмантович не оставил после себя подробного плана отсмотренных участков башни. Кащею и компании пришлось начинать все с самого начала, и повторять ошибки они не хотели.

– Все четко и понятно. Какие здесь нужны пояснения? Ты, видно, считаешь меня полным кретином.

– Что ж, тогда я рад за вас, – буркнул Дорогин, разыгрывая обиженного.

– Главное, чтобы ты за себя порадовался. Но каким же ты все-таки оказался осторожным! Чтобы не кинуться на такую девку, на такой кусок.

Человек по фамилии Воробьев был мастером на все руки. Когда будущий олигарх числился младшим научным сотрудником в советском НИИ мелиорации сельского хозяйства, Воробьев тоже трудился здесь, но получал гораздо большую зарплату. Его вклад в мелиорацию состоял в ежедневном уходе за четырьмя «Волгами» начальства, ремонте дач, квартир и бытовой техники этих же товарищей. Остальные сотрудники тоже могли обращаться к Воробьеву за помощью, но уже за наличный расчет.

Будущий олигарх умел завязывать контакты.

Воробей уважал его и ни на секунду не задумался, когда получил от Алефа приглашение перейти в его недавно открытый кооператив.

Со временем этот человек, не имея образования, стал главным техническим консультантом удачливого бизнесмена. Алеф не раз поражался тому, как может один человек разбираться и в замках сейфов, ив камерах скрытого наблюдения, и в устройстве фонтана в загородной резиденции.

Все изменилось после вынужденного отъезда Алефа за границу. В этот раз он не имел возможности вернуться обратно: по команде сверху Генеральная прокуратура открыла сразу несколько дел, по которым он проходил в качестве главного фигуранта. Постаревший Воробьев не вошел в число тех немногих, кто отправился вместе с олигархом в почетную ссылку. Он остался в Москве и вдруг обнаружил, что ровным счетом никому не нужен.

Для устройства в коммерческую фирму требовались диплом о высшем образовании, послужной список и возраст до сорока лет. Ничего этого у Воробья не было. Больше десяти лет он нигде официально не числился. Ссылаться на Алефа опасался. У опального олигарха оставалась еще тьма тьмущая врагов. Если не поверят, сочтут пустыми россказнями, дадут пинка под зад. Если поверят, будет еще хуже.

Воробей быстро нищал. Он никогда не откладывал деньги, веря в прочность своих отношений с хозяином. Теперь он понимал, что Алеф просто забыл о нем из-за своих проблем. Первый год за границей олигарх вел напряженный судебный процесс, нанял лучших французских адвокатов, чтобы доказать в суде политический характер запроса о его выдаче. Потом «волна» поутихла, но голова у Алефа все равно была занята перестройкой своей, не обозначенной ни на одной карте империи.

Если Напомнить о себе, Алеф, конечно нее, распорядится выплачивать ежемесячное содержание.

Но Воробей был человеком по-своему гордым. Всю жизнь он брал деньги за работу, никогда не просил милостыни.

Он жил одиноко в большой трехкомнатной квартире, которую ему в свое время отписал шеф. Сам Воробей не купил даже простенького табурета.

Квартира изначально была отремонтирована и обставлена, он поселился в ней, как в гостинице. Теперь постепенно продавал мебель, чтобы иметь деньги на хлеб насущный. В конце концов осталось только самое необходимое: газовая плита, холодильник, стол и стул на кухне, раскладушка и телефон в спальне.

Он ничего не делал, живя в ожидании звонка.

В этот день купил с утра буханку хлеба, пакет молока. Вернулся домой и погрузился в чтение. После продажи книжного шкафа и полок вся его библиотека лежала стопками на полу. Здесь не было ни одной книги как таковой. Только техническая документация. Воробей еще с юных лет собирал ее с тем же фанатизмом, с каким заядлый нумизмат собирает монеты, а филателист марки. Описание серийно выпускаемых устройств, патентов и изобретений, где возможно, забирал с концами, где делал ксерокопии, которые потом аккуратно переплетал.

Воробей не заимствовал ничего чужого. Но постоянно пропуская через себя чужие идеи и технические решения, он научился генерировать свои.

Точно так же молодой матери нужно пить много жидкости, чтобы в достаточном количестве вырабатывалось свое молоко. День походил на другие: Воробей сидел на полу, подстелив под себя квадратный протертый до дыр коврик и прислонившись спиной к стене. В этом углу на светлых обоях осталось пятно от волос на его затылке. Быстро, по диагонали, он прочитывал страницу за страницей, машинально откусывая хлеб от свежей буханки и отхлебывая молоко из пакета.

Неожиданно зазвонил телефон. Густая, начинающая седеть бровь шевельнулась, Воробей отложил листы и, не спеша, поднялся с пола. К третьему звонку он вышел в коридор, к четвертому вошел в спальню, к пятому взял трубку.

– Привет тебе из дальних краев.

Он узнал голос Никанора. Алеф держал разных людей для различного рода деликатных поручений, Никанор был одним из них.

– Спасибо. Давно приехал?

– Сегодня. Смотался туда и обратно. Вообще здесь торчу, как и ты. Встретимся там же, где в прошлый раз. Через час, лады?

– Лады.

Судя по определителю номера, Никанор звонил с телефона-автомата и был уверен, что разговор не прослушивается, что свою домашнюю линию такой человек, как Воробьев, надежно защитил.

Допив молоко, хозяин квартиры вошел в ванную и глянул на себя в зеркало. Вытер дрябловатые губы, намочил ладонь, чтобы пригладить редкие волосы. Несмотря на отшельнический образ жизни, он никогда не забывал побриться, сменить рубашку. С приближением шестидесятилетнего юбилея все больше следил за такими вещами – это был защитный барьер против надвигающейся старости.

Минута в минуту подошел к назначенному месту – последний раз они здесь виделись больше двух лет назад. Никанор ждал за рулем, и машина тронулась, как только пассажир опустился на сиденье.

– Тяжелые времена, – заметил посланец от шефа полуутвердительно-полувопросительно.

Воробей только пожал плечами. Он не собирался плакаться в жилетку, что вот уже два года брошен на произвол судьбы, невзирая на все заслуги.

– Ничего, будет и на нашей улице праздник, – продолжал Никанор. – Шефу надо забрать с Останкинской башни свое добро. Он сказал, что место знаете только вы с ним. Он, понятное дело, объяснять не стал. Не барское дело – грузить себя деталями.

Привычной для России неприязнью к начальству в этих словах и не пахло. Была констатация само собой разумеющегося обстоятельства.