Аборт. Исторический роман 1966 года - Ричард Бротиган

— Давай, когда вернемся, поедем и поживем некоторое время в пещерах, — сказала Вайда. — Скоро весна. Там должно быть красиво.

— Грунтовые воды, — сказал я.

— Что? — переспросила Вайда. — Я не расслышала. Я смотрела, что будет делать вон тот "шевроле" впереди. Что ты сказал, милый?

— Ничего, — ответил я.

— Как бы то ни было, — сказала она. — Нужно вытащить тебя из библиотеки. Может, самое лучшее — просто бросить все это, забыть о пещерах и начать заново на новом месте. Поехать в Нью-Йорк или поселиться в Милл-Вэлли, или снять квартиру на Бернал-Хайтс, или я восстановлюсь в университете Калифорнии и получу степень, и найдем себе место в Беркли. Там славно. Ты будешь героем.

Казалось, Вайду гораздо больше волнует, как вытащить меня из библиотеки, чем аборт.

— Библиотека — это моя жизнь, — сказал я. — Не знаю, что бы я без нее делал.

— Мы сварганим тебе новую жизнь, — сказала Вайда.

Я посмотрел вдоль автотрассы туда, где нас поджидал международный аэропорт Сан-Франциско: раннее утро средневековья, замок скорости в недрах космоса.

Международный аэропорт Сан-Франциско

Вайда оставила фургон неподалеку от статуи Мира Бенни Буфано[12] — та ждала нас, гигантской пулей возвышаясь над машинами. В море металла статуя выглядела покойно. Стальная штука с тонкой мозаикой и мраморными людьми сверху. Люди пытались нам что-то сказать. К сожалению, у нас не было времени слушать.

— Ну, вот мы и приехали, — сказала Вайда.

— Ага.

Я вытащил сумку, и мы оставили фургон на стоянке в такую рань, рассчитывая, что если все пойдет по плану, то вечером мы его заберем. Рядом с другими машинами фургон выглядел одиноким бизоном.

Мы прошли к терминалу. Из самолетов входили и выходили сотни людей. Воздух был увешан сетями дорожного возбуждения, люди путались в них, и мы тоже попались в улов.

Терминал международного аэропорта Сан-Франциско невероятно огромен, похож на эскалатор, на мрамор, вылитый робот, он хочет сделать для нас то, к чему мы, кажется, пока не очень готовы. К тому же он сильно напоминает "Плэйбой".

Мы подошли — это оказалось очень большим расстоянием — и забрали билеты у стойки "Тихоокеанских Юго-западных Авиалиний". Молодые красивые мужчина и женщина за стойкой свое дело знали. Девушка хорошо смотрелась бы и без одежды. Вайда ей не понравилась. На груди у той пары были приколоты полукрылышки — словно ястребы после ампутации. Я положил билеты в карман.

Мне захотелось в туалет.

— Подожди меня здесь, милая, — сказал я.

Туалет оказался настолько элегантен, что мне стало не по себе: чтобы отлить, следовало надеть смокинг.

Пока меня не было, к Вайде клеилось трое мужчин. Один хотел на ней жениться.

До вылета в Сан-Диего оставалось минут сорок, поэтому мы пошли выпить кофе. Странно снова оказаться среди людей. Я забыл, как это трудно, когда их много.

Все, разумеется, глазели на Вайду. Я никогда раньше не видел, чтобы девушка привлекала столько внимания. Все было точно так, как она и говорила — и даже хуже.

Молодой симпатяга в желтой тужурке, точно чертов метрдотель, провел нас к столику под растением с большими зелеными листьями. Он неимоверно заинтересовался Вайдой, хотя старался не подавать виду.

Лейтмотивом ресторана было красное с желтым, поразительное количество молодежи и громкий лязг посуды. Я и забыл, что тарелки могут быть такими шумными.

Я посмотрел в меню, хоть и не проголодался. Я уже много лет не заглядывал в меню. Меню сказало мне "доброе утро", и я ему ответил: "Доброе утро". Вот так и жизнь может закончиться — разговорами с меню.

В ресторане все мгновенно обратили внимание на красоту Вайды — женщины тоже, но с изрядной долей ревности. Они испускали зеленую ауру.

Официантка в желтом платье и симпатичном белом фартуке приняла у нас заказ на пару чашек кофе и ушла за ним. Она была хорошенькой, но Вайда ее затмила.

Мы видели в окно, как прилетают и улетают самолеты, прибавляя Сан-Франциско к миру, а затем снова отнимая его со скоростью 600 миль в час.

На кухне работали негры в белых униформах и высоких белых колпаках, но в самом ресторане ни однин негр не ел. Наверное, негры не летают на самолетах в такую рань.

Официантка принесла кофе. Поставила на столик и ушла. У нее красивые светлые волосы, но все напрасно. Меню она забрала с собой: до свиданья, доброе утро.

Вайда догадалась, о чем я думаю, и сказала:

— Ты видишь все это впервые. Пока я не познакомилась с тобой, мне это здорово мешало. Ну, ты все знаешь.

— Ты когда-нибудь хотела сниматься в кино или работать тут, в аэропорту? — спросил я.

От этих слов Вайда расхохоталась, парнишка лет двадцати опрокинул на себя кофе, а хорошенькая официантка кинулась к нему с полотенцем. Он варился в собственном кофе.

Подошло время посадки, и мы ушли из ресторана. У выхода я расплатился с хорошенькой кассиршей. Взяв у меня деньги, она улыбнулась. Потом посмотрела на Вайду и улыбаться перестала.

У работающих в аэропорту женщин много красоты, но Вайда гасила ее так, точно ее никогда и не было. Ее собственная красота, словно живое существо, была безжалостна.

Мы шли к самолету, а пары толкали друг друга локтями, чтобы вторая половина тоже обратила внимание на Вайду. Красота ее стала причиной миллиона синяков: ах, де Сад, медовые соты твоих утех.

Двух четырехлетних карапузов, шедших следом за мамашей, парализовало от шеи до макушки, когда они поравнялись с нами. Они не сводили глаз с Вайды. Не могли.

Мы дошли до зала ТЮА, вызвав смятение среди всех мужчин, что попались нам по пути. Я обнимал Вайду за плечи, но это было необязательно. Она почти полностью преодолела ужас собственного тела.

Я никогда не видел ничего подобного. Человек средних лет, по виду коммивояжер, курил сигарету. Он бросил на Вайду взгляд и промахнулся сигаретой мимо рта.

Он стоял, вылупившись, как идиот, не сводя с Вайды глаз, и не обращая внимания на то, что красота заставила его утратить контроль над миром.

ТЮА

Приземистый самолет ухмылялся и хвостом походил на акулу. В аэроплане я впервые. Странно влезать внутрь этой штуки.

Когда мы садились на свои места, Вайда вызвала обычную панику среди мужской части пассажиров. Мы немедленно пристегнулись. Все, кто садится в аэроплан, вступают в братство нервозности.

Я выглянул в окно — мы сидели над крылом. Потом я с удивлением обнаружил на полу аэроплана ковер.

На стенах висели картинки с видами Калифорнии: трамваи, Голливуд, Койт-Тауэр, телескоп на Маунт-Паломар, калифорнийская миссия, мост Золотые Ворота, зоопарк, яхта и т. д. — а также здание, которое я не узнал. Я очень пристально всматривался в это здание. Наверное, его построили, пока я был в библиотеке.

Мужчины продолжали таращиться на Вайду, хотя в самолете было полно симпатичных стюардесс. Вайда делала стюардесс невидимыми — наверное, для них это редкость.

— Я в самом деле не могу поверить, — сказал я.

— Пусть забирают, если так хочется. Я ничего не делаю специально, — сказала Вайда.

— Ты — настоящая награда, — сказал я.

— Только потому, что я с тобой, — ответила она.

Перед взлетом с нами из динамиков поговорил какой-то мужчина. Он приветствовал нас на борту, потом долго рассказывал о погоде, температуре, облаках, солнце, ветре и о том, какая погода ждет нас на калифорнийской земле. Нам вовсе не хотелось столько слушать о погоде. Видимо, что это был пилот.

За бортом было серо и холодно — и никакой надежды на солнце. Мы уже взлетали. Мы двигались по взлетной полосе — сначала медленно, затем быстрее, быстрее, быстрее: господи боже мой!

Я смотрел на крыло. Заклепки в нем выглядели ужасно хрупкими — им же ничего не стоит сломаться. Крыло время от времени вздрагивало — очень мягко, но с весьма прозрачным намеком.

— Как тебе? — спросила Вайда. — Ты что-то позеленел по краям.

— Как-то странно, — сказал я.

Когда мы взлетали, с крыла свисала пола средневековых лат — металлические кишки какой-то птицы, втягиваемые и иллюзорные.

Мы пролетели над клубами тумана и вырвались на солнце. Просто фантастика. Белые прекрасные облака росли, как цветы, на верхушках холмов и гор, лепестками скрывая от нашего взора долины.

На своем крыле я разглядел что-то похожее на кофейное пятно — словно кто-то поставил на плоскость чашку. Круглый след от донышка, а потом — густая плотная клякса, точно чашка все-таки опрокинулась.

Я держал Вайду за руку.

Время от времени мы натыкались в воздухе на невидимые предметы, и самолет вставал на дыбы, будто призрачная лошадь.

Я снова взглянул на кофейное пятно, и так высоко над миром оно мне даже понравилось. Меньше, чем через час мы приземлимся в Бёрбанке, Лос-Анжелес, высадим пассажиров, возьмем новых и полетим дальше, в Сан-Диего.