Вращение временной оси - Ибикус

class="p1">Спускались с холма мы быстро, не разговаривая друг с дружкой, только внимательно под ноги смотрели. Когда перешли на южную сторону, сразу увидели дорогу. Тут уж все сомнения отпали, дорога была асфальтирована. То, что мы в будущем, сомнению не подлежит, осталось узнать какой сейчас год.

На асфальтовую дорогу вышли быстро, и пошли по обочине, мимо прошел огромный самосвал, необычного вида. Я засмотрелся, а Анна даже головы не повернула. Затем навстречу нам прошла легковая машина, явно не из моего мира, а в Анькином мире я такие уже видел. Голосовать я не собирался, если она захочет — пожалуйста. Тут ближайший город, должен быть Павловск, если, конечно, его в мое время не переименовали. Надо как-то добраться до него. Денег здешних у меня нет, но в кармане брякают несколько серебряных монет двухсотлетней давности. Я их запросто превращу в здешние тыщи, надо только найти антикварный магазин, и стану богатым буратиной. А потом…

Додумать, что сделаю потом, я не успел, поскольку вдруг на обочине дороги оказалась автобусная остановка. Самая настоящая автобусная остановка, как и в моем времени. Мы, конечно, зашли под навес, я сбросил мешок Анны на скамью, и она тотчас стала в нем копаться, что-то выискивая среди всякого, уже не нужного, хлама.

— Деньги ищешь? — равнодушно спросил я.

— Вроде того, — напряженно ответила она, продолжая копаться в мешке.

Поиски увенчались успехом, и она извлекла небольшой мешочек, в котором лежал ее смартфон, еще какие-то прямоугольники из пластика и ее паспорт. Надо же! Сумела сохранить во всех наших перипетиях. «Молодец девочка, далеко пойдет, — мысленно похвалил я ее, — не то, что я». Мой настоящий паспорт остался в далеком 1919 году в общежитии города Павловска, а липовый дубликат, выданный начальником ВЧК Львом Борисовичем, остался в 1820 году в моем, опять же, липовом поместье в комоде у моей жены Ольги. Я, явно, далеко не пойду, скорее всего, меня поведут…

Тут появился автобус, опять же совершенно неизвестной марки. Импортная машина, сразу определил я, никаких наших машин я в этом мире еще не видел. Похоже, нас все же победили проклятые империалисты. Анна сразу кинулась в автобус. Я, прихватив мешок, отправился за ней, раз решил сдать ее с рук на руки, надо выполнять. Она, правда, обернулась ко мне, убедилась, что я вошел, и сунула водителю пластиковый прямоугольник. Тот приложил его к какому-то аппарату и из него выполз чек. Затем он повторил операцию, понажимав на кнопки этого аппарата. Теперь мы с Анькой стали полноправными пассажирами. Места в салоне автобуса были, и я плюхнулся рядом со своей подопечной. Впрочем, вру, какая она подопечная? Скорей уж наоборот. Теперь я от нее в зависимости. Но это дело поправимое, надо только найти точку, где берут антиквариат.

Прямо над кабиной водителя цветное табло, где был обозначен маршрут следования автобуса и конечный пункт — автовокзал города Павловска. Прекрасно. Но самое прекрасное то, что я прочитал ниже: год, месяц, день, день недели и текущее время. Было 2020 15 апреля 10–22.

Анна тоже увидела это и на лице ее играла наивная детская счастливая улыбка. Глядя на нее, я тоже заулыбался. На автовокзале она зарядит свой телефон, позвонит домой, ей вышлют денег, я посажу ее в самолет и мы попрощаемся, возможно, навсегда. Хотя, нет. Лететь нам надо вместе, ведь мне придется выбираться в свое время через те порталы, если они еще работают… Ну, да ладно, потом разберусь.

Если б я только знал, что будет потом, то сошел бы на первой же остановки, тем более, что до Павловска их было несколько. И ведь понимал уже, что дальше она и без меня легко доберется, просто попижонить решил. «Обещал вернуть в целости. Вот, пожалуйста, получайте!» А ведь мог догадаться, что произойдет… Да, не дал бог ума. Короче… Пока ехали до Павловска, Анька пребывала в мечтах, о бытовых удобствах, наверное, а я готовил пафосную речь для ее папаши.

А на автовокзале в Павловске нас сразу взяли под руки дяденьки милиционеры, а вернее полицейские, поскольку уже прошло очередное переименование правоохранительных органов. Мы даже сказать друг дружке ничего не успели, как сильные мужики в камуфляже увели нас в сторонку и усадили в разные автомобили. На мой глупый вопрос: «В чем дело, товарищи?» никто не ответил, а дальше я перестал спрашивать. Поскольку правоохранительные органы любят спрашивать сами, а на вопросы задержанных отвечать не любят.

Но о своей судьбе, я особо не беспокоился, да и о судьбе Анны, тоже. В этом мире мы ничего плохого не натворили. Вот если бы нас задержали в моем времени, другое дело. А здесь мы чисты как ангелочки. Вот такие наивные мысли бродили в моей немытой и нестриженой голове.

Прошла неделя, после моего задержания, а вернее уже ареста, кстати, за это время меня вымыли постригли и переодели, и следователь объяснил мне, что меня подозревают в похищении девицы: Анны Постольской, с нехорошими целями и грозит мне за это соответствующая статься уголовного кодекса, которая предусматривает семь лет лишения свободы. Дело мое совершенно ясное, за исключением одного нюанса. Кто я такой никому не ведомо. После многочисленных допросов и проверок выяснилось, что такого человека, как Максим Петрович Савельев девяносто седьмого года рождения (тут мне пришлось соврать), не существовало ни в Ельске, откуда я родом, ни где бы то ни было.

Был и еще один нюанс, так сказать, следователь, теперь уже не полиции а, ФСБ домогался: в какой горячей точке я получил пулевое ранение в ногу и рубленую рану на лице и на груди. Мое неуклюжее вранье о бандитских разборках, тут не прокатило. Бандиты такими винтовками не пользуются и саблями не машут… Знатоки, однако. По зажившим шрамам оружие определить могут.

Время шло, я понял, что ФСБ-шники от меня отказались и передали полиции. По части ФСБ я ничего не натворил, а вот по ведомству МВД мне есть что предъявить. Правда, насчет похищения, разговоры прекратились. Осталось нарушение паспортного режима и тут полная загвоздка: никак не удается установить мою личность. Ну, никто никогда меня не видел и знать не знает. Правда, есть исключения: Анна, ее мать, отец и бабушка. Но и тут проблемы. Родня жертвы похищения меня видели несколько часов и ничего обо мне не знают, кроме того, что я им сам наплел. А сама Анна уже давно требует моего освобождения. Но и это ни о чем не говорит. «Стокгольмский синдром», знаете ли. Не знаете? Это когда