Как я воспринимаю, представляю и понимаю окружающий мир - Ольга Скороходова

Окрестности вблизи санатория были обычны — лес и горы, ничего достопримечательного или хотя бы сколько-нибудь любопытного для меня. Только недалеко был большой мост через расщелину между горами. Назывался он «Мостом коварства и любви».

Однажды мы с М. Н. и несколькими девушками ходили посмотреть этот мост. М. Н. вкратце рассказала мне легенду, которую поведали ей местные жители: на мосту одно время часто встречалась пара влюбленных. Как часто бывает в таких случаях, счастье этой пары было кем-то разрушено, и страстно влюбленная девушка бросилась с моста в глубокую пропасть и разбилась…

Сначала я с М. Н. прошла по середине моста, но это не произвело на меня никакого впечатления. Тогда М. Н. подвела меня к невысокому барьерчику, ограждавшему обе стороны моста, и я от одного конца до другого обошла мост.

М. Н. говорила, что пропасть очень глубокая и можно разбиться насмерть, если бросишься туда (она даже придерживала меня, опасаясь, чтобы я случайно не оступилась, ибо в некоторых местах мост был поврежден). Но у меня не возникало ни малейшего представления о глубине и мрачном виде пропасти. Зато я вспомнила пьесу Шиллера «Коварство и любовь», и мне так ясно, словно это происходило когда-нибудь в моей личной жизни, представились Луиза и Фердинанд, особенно милая, нежная, любящая Луиза, такая слабая и хрупкая, как маленькая птичка, подбитая неосторожно брошенным камнем.

И сознаюсь, я немножко расстроилась: не потому, что обошла этот мост с таким трагическим названием, а потому, что меня преследовал образ Луизы. Чудились мне ее тонкие, нежные, постепенно холодеющие руки…

Из санатория мы уезжали вечером. Ехали на станцию той же горной дорогой, но солнце уже зашло, наступила ночь, и запахи ночи отличались от запахов дня. Я ощущала только сырость и пронизывающую прохладу, отчего мне казалось, что я ощущаю темноту.

Я поддалась грустному настроению, не испытывая того восторженного состояния, с которым ехала в санаторий этой же дорогой. Цветы больше не благоухали (наверное, они отцвели), мне было чего-то досадно, чего-то жаль и не хотелось ничего воспринимать… не о чем было думать, а главное — меня ничто не волновало.

На даче

В прошлом году я отдыхала на даче за Голицыном — в некогда бывшем имени князей Голицыных. Мне сообщили, что Пушкин гостил у Голицыных и гулял в этих живописных местах. Дача, где я отдыхала, — Горловка — чудесный уголок природы. Существует легенда, что когда-то там была небольшая река (или пруд), на которой стояла мельница. Сюда Пушкин ходил будто бы писать свою «Русалку». Так ли это, не знаю, но когда я жила на даче, мне очень хотелось, чтобы это было именно так.

Гуляя по лесу, срывая цветы на лугу, собирая малину в малиннике, я все время думала о Пушкине, представляла его, мысленно беседовала с ним. Лицо его я знала благодаря скульптуре. Когда-то у меня была статуэтка: Пушкин во весь рост, со скрещенными на груди руками; эта его поза мне больше всего нравится, поэтому почти всегда я представляю его именно таким, медленно идущим по дороге, которая ведет неизвестно куда…

Меня очень заинтересовал рассказ о бывшей мельнице. Неоднократно я просила М. Н. пойти со мной к этому месту. Но она заявила, что там очень обрывистый спуск и она боится, как бы я не сорвалась вниз, а от мельницы там остались только сваи. Ни целой водяной мельницы, ни каких-нибудь частей ее я никогда не осматривала, но мельница представлялась мне в виде деревянного домика, с одним окошком со стороны пруда и узенькой дверью со стороны леса. Домик этот стоял на сваях, вбитых в дно реки. В той части пруда, где было поглубже, внизу под мельницей в воде вертелось небольшое колесо. Оно приводилось в движение быстрым течением воды, сильно вращалось, рассыпая во все стороны мельчайшие брызги… Внутри мельницы мне представлялись колеса различной величины; форму колеса я знаю и могу представить их и маленькими и большими, но жернова я никогда не видела и не имею о них точного представления. Под деревянными желобками были подвешены пустые мешки, в которые сыпалась чуть теплая мука… По мельнице с довольным видом расхаживал старый мельник.

И вот, пока М. Н. не говорила мне, что мельницы уже нет, эта некогда существовавшая мельница была цела и безостановочно работала — конечно, в моем воображении. Но когда я узнала, что её больше не существует, это сильно огорчило меня… Тогда я заинтересовалась судьбой мельника. Вспомнилось мне содержание «Русалки», и перед моим внутренним взором возникли сцены из этой драмы. Очень ясно представлялось мне, что я когда-то сама видела в лесу высохшее дерево, ветки которого покрыты сухими листьями, хотя вокруг него простирается большой густой лес с пышной зеленью. Вдруг с мертвого дерева сухим дождем посылались листья и на землю соскочил безумный старик мельник, он весь в лохмотьях, в перьях, с сухими листьями на косматой голове. За спиной у него привязаны два вороньих крыла. Я узнаю, что это бывший хозяин мельницы — отец опозоренной погибшей девушки.

Когда мы отправлялись гулять в лес, особенно если Мария Николаевна говорила, что мы идем по направлению к мельнице, вся эта картина вновь и вновь представлялась мне. Я потихоньку ворчала:

— Вот если бы можно было спуститься к этим сваям… Ну почему вы боитесь? Я не упаду.

— Боюсь, упадете, — отвечала М. Н. Однажды мы пошли гулять в ту сторону, где проживала в своем хозяйстве одна женщина, которую почему-то называли «мельничиха». Мне рассказали, что у нее есть ручной ворон. Как раз мельничиха вышла из дома в тот момент, когда мы проходили мимо. Вслед за нею выбежал большой ворон, об этом мне сказала М. Н. Мне очень хотелось прикоснуться к ворону, но М. Н. не осмелилась поймать его, а только сообщила, что он большой и черный. Даже наша кошка Зара, которая тоже отдыхала на даче и с большим энтузиазмом уничтожала птиц, в испуге попятилась назад при виде этого крылатого великана. Ворон сильно поразил мое воображение. Я готова была поверить, что существует какая-то таинственная связь между этим вороном и теми крыльями, что представлялись мне на спине мельника.

Бросившаяся в Днепр девушка представлялась мне неясным призраком, созданным из капель воды и тончайшей речной травы.

Когда же мы по вечерам ходили гулять и спускались к неглубокой речушке, мне представлялся шагающий по берегу мужчина, с головы до ног закутанный в длинный плащ, а к нему из воды, протягивая вперед худенькие ручонки, выходит маленькая девочка. У нее распущенные пушистые волосы, на которых обрисовываются бантики из морской тины, она без платьица, но местами ее тело покрыто водорослями, а на шее виднеется нитка с морскими ракушками. Иногда мне казалось, что головку девочки украшают не бантики из тины, а венок из водяных лилий, нежный запах которых я очень люблю.