Герой должен быть один - Генри Олди

Второй, стоявший рядом, поднял на Иолая пустые глаза.

– Почему ты приехал так поздно, папа? – тихо спросил он, нарушая давний уговор.

Иолаю нечего было ответить.

Амфитриону нечего было ответить, и старое имя дырявым плащом повисло на его плечах.

Стоявшие рядом понурые люди то ли не расслышали, то ли не задумались над смыслом этих слов.

Умирающий медленно разлепил тяжелые веки. В ясных глазах не было ни страха, ни боли; только склонившиеся над ним лица брата и отца сливались в одно знакомое лицо, словно он глядел на самого себя в чистую, незамутненную реку.

Слабая улыбка на миг тронула запекшиеся губы.

– Герой… должен… быть… один, – чуть слышно прошептал он и снова закрыл глаза.

– Ификл, ты? – так же тихо спросил Амфитрион.

– Я… Геракл, – выдохнул умирающий.

– А ты? – Амфитрион вгляделся в лицо второго и впервые понял, что не может различить сыновей.

– Я – Геракл, – как эхо, прозвучал ответ.

Уткнувшись лбом в ствол вяза, беззвучно содрогаясь всем телом и уже не стыдясь этого, плакал Лихас.

– Он… он спас нас всех, – пробился сквозь рыдания его срывающийся голос. – Прикрывал… раненый… меня отшвырнул – а сам… они отступили, и только тогда… он упал… Это я, я должен был! Вместо него…

«Герой должен быть один», – раскаленным молотом стучало в мозгу Амфитриона. Герой. Должен. Быть. Один. И гибнет под обломками «Арго» Язон, умирает от странной лихорадки Дедал, Тезея «призывает к себе» его отец Посейдон, обезумевшие вакханки разрывают на части безутешного Орфея… в Иолке остывает труп Акаста, Амфиарай-Вещий идет на Фивы, как на казнь, убит в сражении Кефей Аркадский… и вот теперь здесь, в захолустном Фенее, преданный людьми и богами, умирает один из его сыновей – все только потому, что:

Кто так решил?

Он узнает это. Но – потом. Сейчас это не имеет значения, потому что здесь, в восточной Элиде, на площади Фенея под вязом умирает его сын.

И никто не в силах спасти его от смерти. А если кто-то и в силах – ему не позволят этого сделать.

Герой должен быть один.

И где-то далеко, на самом краю сознания, глухо звучат слова Геракла:

– Они убили нас обоих, брат, – и поэтому мы оба еще живы. Геракл умер. Да здравствует Геракл! Теперь для меня больше нет законов – ни людских, ни божеских. И они скоро узнают об этом. Очень скоро. А мы… мы еще встретимся.

«Мы еще встретимся», – эхом отдалось в сознании бывшего лавагета, лучше многих знающего, что такое смерть.

Или это прошептал умирающий?

Вокруг стояли воины с мрачными в своей решимости лицами. Те, кого этот человек спас ценой жизни.

Их больше не интересовала добыча.

Страх покинул их сердца.

И в жажде мести они не различали отныне людей, чудовищ и богов.

К вечеру Геракл умер.

9

Была уже ночь, когда к сидевшему у костра Амфитриону подошел Буфаг – пожилой фенеец, в доме которого умерший нашел последний приют перед завтрашней огненной тризной.

– Позволь мне посидеть с тобой, Иолай, – он тронул сидящего у костра человека за плечо, – и хоть отчасти разделить твое горе. Сегодня умер твой отец, великий герой Ификл, брат богоравного Геракла, – и все мы скорбим вместе с тобой.

Амфитрион медленно поднял голову и посмотрел на Буфага.

– Если ты знаешь это, ты знаешь больше меня, – ответил он. – Садись.

Так они просидели до рассвета.

10

Этот праздник с легким привкусом истерии, охвативший три из шести областей Пелопоннеса, мало походил на обычные торжества.

Скорее он напоминал вызов.

И имя празднику было – разгром Геракла.

Басилей Авгий забыл о жадности и вспомнил, что он сын не то Гелиоса, не то Посейдона (ну уж никак не мятежного богохульника Форбанта-лапифа!), мигом сделавшись хлебосольным хозяином. Земледельцы в долинах рек Алфея и Пенея, освобожденные от доброй трети податей, хором славили мудрого элидского басилея. Пастухи с обильных травой низменностей утирали рты, измазанные сладким жиром дареных телят и ягнят, и громогласно возносили хвалу щедрому Авгию. Жрецы из священной рощи Олимпия, расположенной на территории Элиды, не успевали загружать подвалы дарами благочестивого басилея и истолковывали молчание богов нужным образом.

Даже попрошайки-нищие, наводнившие в те дни разгулявшуюся Элиду, усердно жевали лепешки с козьим сыром и, подобрев на сытый желудок, шепотом говорили друг другу:

– А ты знаешь, приятель, этот сукин сын Авгий, пожалуй, и не такая уж сволочь!..

Потом нищие вскидывали на плечо свои дырявые котомки и отправлялись на север, в Мессению.

Во владения Нелея Пилосского.

Где подаяния были не менее изобильными.

О Мессения!.. о золотые нивы ячменя и пшеницы, о провисшие под тяжестью плодов ветви фруктовых деревьев в садах, о хмельное детище лозы виноградной и густое масло – дар мессенских олив!

О мудрейший из мудрых, ванакт Нелей Пилосский!

Как прав ты был, отказав некогда в очищении безумному Гераклу!

И пели сладкоголосые рапсоды на улицах и площадях Пилоса, не избегая, впрочем, и Нелеева дворца:

– В доме своем умертвил им самим приглашенного гостяЗверский Геракл, посрамивши Зевесов закон и накрытыйИм гостелюбно для странника стол, за которым убийствоОн совершил, чтоб коней громозвучнокопытных присвоить.И на тиринфской стене прекратил сын Зевесов,Геракл беспощадный,Жизнь благородному Ифиту, Эврита славному сыну…

С душой пели рапсоды, вспоминая былое, перебирая струны кифар, – и ванакт Нелей отворял обширные кладовые, приказывал разводить костры во внешнем дворе и колоть быков с овцами, заливая землю дымящейся кровью.

Гуляй, Мессения, в честь победы над Гераклом!

Дым возносился к небу с пилосских алтарей, дым щекотал ноздри бессмертных – правда, в Пилосе и раньше обходили молитвами Зевса-Тучегонителя, предпочитая его братьев, мятежного Колебателя Земли Посейдона и мрачного Аида, а также хранительницу очага Геру и буйного Арея-Убийцу.

Ну а сейчас Зевса избегали славить вдвойне: негоже, разгромив сына, молиться отцу!

Зато остальным богам, выступившим за Пилос против самого Геракла, – жертвуем от чистого сердца!..

Дым плыл над Мессенией, дым стелился на восток, к высокому горному хребту Тайгету, где смешивался с другим жертвенным дымом, текущим с той стороны Тайгета, со спартанских алтарей.

Спарта и вся Лакония ликовали не меньше своих союзников.

Но буйному спартанцу, грозному басилею Гиппокоонту, было мало мирного празднества. Накормить нищих – пожалуйста; снизить подати – сколько угодно; воздать богам – ради бога, тем более, что кто старое помянет, тому – сами знаете…