Викинги - Франс Бенгстон

Если здесь и вправду имеются в виду гребные скамьи, а не количество гребцов, то эти корабли долж­ны были выглядеть такими же монстрами для своего времени, как плавучие небоскребы эпохи Птолемеев. И функция их была б тогда единственная — устрашение. Но первый бой, скорее всего, стал бы для них и послед­ним. Другое дело — количество гребцов: двадцать-тридцать гребных банок на борт — это совсем близко к стандартам тех столетий, и эти корабли не выглядели бы белыми воронами и спокойно выполняли свою фун­кцию. Даже и в этом случае они прозвучали бы дер­зким вызовом могуществу Олава Святого, потому что, например, у Торольва и его компаньонов был «корабль на двадцать гребцов (не скамей! — А.С), хорошо сна­ряженный, на котором они раньше плавали викинга­ми». Но... выстрел оказался холостым. Как и еще один, вероятно последний, относящийся к XII веку. Здесь уже и автор саги не скрывает, что очередной «дракон» был прямым подражанием, и его вынужденные «пох­валы по заказу», обычные для саг, звучат довольно кисло: «Эйстейн конунг велел построить большой ко­рабль в Нидаросе (не на верфях ли Олава Трюггвасона? — А.С.). По размеру и постройке он походил на Змея Великого, корабль, который Олав сын Трюггви когда-то велел построить. На новом корабле тоже спереди была голова дракона, а сзади — его хвост, то и другое позолоченное. Борта у корабля были высокие, но нос и корма считались недостаточно высокими. Эйстейн ко­нунг велел также построить в Нидаросе корабельные сараи (для зимней стоянки судов.— А.С.), такие боль­шие, что они казались чудом. Они были из лучшего леса и отлично сплочены».

Свои боевые корабли викинги чаще всего называли поэтическими эпитетами кеннингами или хейти. Нап­ример — «конь волны» (при этом конская голова на форштевне вовсе не обязательна). Или — «зверь пу­чины». Или — «скакун корабельного борта». В кеннингах корабля можно встретить упоминания оленей и медведей, чаек и ветра, стапеля, лыж и корабельных катков. Особенно часто в них фигурирует священное дерево askr (ясень — потому норманнов, как уже говорилось, звали аскеманнами), bord (борт, щит) и skeid (щит, защита, убежище). Последнее было самым популярным, и произошедшее от него древнеанглийс­кое sket (быстрый, скорый), возможно, указывает на класс или тип особо быстроходных судов. Думается, то были снеккьи, и вот почему. Вряд ли случайно заме­чание автора саги о «Транине» Олава Трюггвасона: «Это была шнека». Значит, что-то отличало ее от других, обычных для той эпохи кораблей. Преслову­тые дракары отпадают: норманны такого слова не зна­ли, не встречается оно и в иностранных источниках, например русских.

Руссы упомянуты здесь неспроста: ведь после при­хода варягов они должны были неизбежно и очень близко познакомиться с их судами. В «Повести времен­ных лет» под 882, 945, 968, 971, 985-м годами есть лишь одно обозначение судна — лодья (и лодка — маленькая лодья). Слово это, безусловно, нерусское: на древнес­кандинавском lodr (концевое г в этом языке не читается) — кожа. Значит, его принесли скандинавы. Но ведь они никогда не пользовались плетеными судами!

И вот тут самое время вспомнить британско-ирлан­дскую карру. Поскольку ее владельцы долгие годы не имели никакого понятия об иных кораблях, то карра в их речи означала и просто судно, то есть служила также родовым понятием. И когда викинги впервые появились у берегов Англии на своих внушающих ужас кораблях, часть которых была, по-видимому, украшена драконьими головами, общеевропейское (в том числе и норвежское) слово drake, dreki (в древнеирландском эпосе драконы не встречаются) соединилось с местным, и в северных морях появилась «драконья карра» — дракарра, дракар. Именно упоминание в этом сложном слове карры ясно свидетельствует о том, что образо­вание «дракар» впервые прозвучало у британских берегов: дракон был священным животным и воинским тотемом саксов. Материковые саксы назвали бы такой корабль «дракскип».

Примерно так мог выглядеть «Великий Змей»

Норманны нового термина не восприняли, у них и без того было предостаточно слов для обозначения своих ко­раблей, в том числе и пиратских: во всей Се­верной Европе наиболее обобщающим понятием для корабля викингов без различия его типа и прочих деталей, как и следовало ожидать, было именно drakskip («корабль дракона»). Северян же поразило другое: гладкость обшивки кожаных судов. Норманнс­кие корабелы делали обшивку внакрой, клинкерным способом или близким к нему, как это практиковалось тогда повсеместно. К слову сказать, она и впрямь напоминала чешую или перья дракона. Гладкая же, по оценкам их экспертов, должна была значительно улуч­шить характеристики судна, хотя трудоемкость ее изготовления возрастала значительно: ведь каждую доску нужно было выстругать и плотно подогнать к соседней. Вероятно, древнеанглийское слово ceorfran (резать, строгать) и произошло все от той же карры. Может быть, как раз в то время и закачался на волнах «лучший струг», принадлежавший скандинавскому богу Фрейру и носивший имя «Скидбладнир» («сложенный из тонких досочек»). Это была первая из снеккий — змеев, отличающихся, как известно, от драконов глад­костью своей кожи и необыкновенной юркостью в воде. И принадлежал он богу. Вот почему в саге появилась фраза «Это была шнека». Кеннингов змеев, по свиде­тельству «Эдды», было четырнадцать, и первым в этом перечне значится дракон, а шестым — собственно змей. Видимо, эти понятия были синонимами.

Тогда же должно было появиться и второе имя снеккьи — карва: «струганая, резаная, долбленая». На Руси шнеки и струги стали известны одновременно — прежде всего в Новгороде, куда привел свою дружину Рюрик. На Белом море утвердилась форма «шняка», скорее всего через англичан: на древнеанглийском змей — snaca. В этой же транскрипции его заимствовали шведы. В сущности, шнеки и струги обозначали одно и то же.

И в это же время из византийских источников попал в русские летописи караб: в 907 году Олег и его люди плыли к Византии «на кораблех». Это были боевые лодки, выдолбленные из цельного ствола,— моноксилы, известные еще с античных времен. Во время своих походов к Дунаю с ними познакомился римский император Траян. На рельефах его колонны изображен моноксил, установленный на колесную по­возку и превратившийся в некое подобие арбы. Это же мы видим и в описании штурма Константинополя Олегом, только он снабдил корабли, кроме колес, еще и парусом, чем привел в ужас ромеев, незнакомых с «сухопутными парусниками». В XII веке слово «ко­рабль» встречается в русском «Сказании об Индийском царстве», в 1204 году — в «Повести о взятии Царьграда», а в 1280-х годах в «Житии Александра Невского» уже мирно соседствуют лодьи, шнеки и корабли. От карры, или карвы, новый тип обшивки получил в конце XI века особое название, до наших дней сохранившееся в немецком как karviel, в английском как carvel, а в голландском как kraweel. Но такая обшивка была ред­костью вплоть до XV столетия, случаи ее применения можно пересчитать по пальцам.

По расстоянию между отверстиями для весел (ruims) в верхнем поясе обшивки, позволявшими норманнам обходиться без уключин, — около метра — легко можно установить длину борта этих судов: он делался прямым и одинаковой высоты на всем своем протяже­нии, поэтому одинаковыми были и весла. Чтобы полу­чить общую длину военного корабля, к этой длине достаточно приплюсовать длину штевней. Некоторые штевни мы можем потрогать собственными руками благодаря стараниям археологов.

Самое раннее судно, тридцативесельное, датируе­мое примерно 800 годом и найденное в Усеберге, имело длину 21,4 метра и ширину 5,1, высота его борта оценивается в 1,4 — 1,6 метра, а осадка — 0,75.

Очень близко к нему по параметрам парусное судно того же времени, обнаруженное в Гокстаде: оно на два метра длиннее, борт его на тридцать сантиметров выше, и лишь осадка почти втрое превышает осадку его гребного собрата. Предполагают, что оно могло брать на борт до семидесяти человек и развивать скорость свы­ше десяти узлов.

Корабли времени двух Харальдов (Прекрасноволосого и Сурового) и двух Олавов (Трюггвасона и Святого) обнаружены в Скуллелеве и Туне, Ладбю и Хедебю, Фромборке и Ральсвике. Самое маленькое из них (Хе­дебю), парусно-гребное, имеет длину около шестнадца­ти метров и ширину два с половиной, им управляли восемь-десять пар гребцов. Длина самого большого (Скуллелев), гребного, достигала двадцати восьми мет­ров, а ширина превышала четыре.

Только корабли Вильгельма Завоевателя, судя по их изображениям, были заметно шире и не имели весел. Что же касается его флагманского корабля — «Моры»,— то здесь есть несколько любопытных деталей, в сагах не упоминаемых. Это — герб с изображением креста на топе мачты, фигура ангела, трубящего в рог, на ахтерштевне (возможно, она была вращающейся — по анало­гии с некоторыми скульптурами Александрийского ма­яка) и флагшток с тремя знаменами, одно из которых явно служило штандартом конунга.