Хлопок одной ладонью - Василий Звягинцев

– Марка?

– Не знаю. На ящике написано – РПГ-9. Никогда не слышал.

«Конечно, откуда тебе слышать? – подумал Фест. – Я вот и видел и слышал, а стрелял только раз в жизни, на сборах. Главное, рот не забыть открыть, а то потом до вечера команду взводного не услышишь. Громко штучка бабахает».

– Господин полковник, не переживайте, – раздался за плечом спокойный голос поручика Ненадо. – Мы – знаем. Правда, изучали седьмой, но разберемся и с этим. Отводите людей, а мы им счас…

Ляхов-Фест тоже не имел случая наблюдать, как Шульгин и Берестин обучали рейнджеров работе с гранатометами, но слышал, что такое было.

– Действуйте, поручик. Мы ждем вас на той стороне, у железнодорожного моста. Только – без потерь. Стрельните по разу, и ходу.

Вадим по своей армейской службе знал, что гранатометный расчет живет в среднем до третьего выстрела. Вообще беспристрастная статистика признает, что один спаленный танк равен двум погибшим расчетам.

Конечно, это статистика для регулярного боя, а в уличной суматохе чего не бывает. Например, гибель Майкопской бригады у грозненского вокзала в декабре девяносто четвертого. От тех же самых РПГ.

Между прочим, на поле смертного боя мало кому дела до внешности старших командиров. Взводных, отделенных четко в лицо знают, а дальше… Погоны различают непременно, остальное теряется. Оба Ляховых почти одинаково руководили отходом своих бойцов, наплевав на собственное сходство. Кто там потом разберется из выживших, вспоминая горячку боя, одного он видел полковника или двоих и в каком именно месте?

Новиков-Прибой в «Цусиме» писал, что главной заслугой старшего офицера «Орла» Сидорова было умение одновременно находиться везде, где требовалось его присутствие. И в трюмах, и на батарейной палубе, на шканцах, вместе с пожарным дивизионом, и в боевой рубке, подменяя смертельно раненного командира. И ни малейших сомнений не возникало у матросов в технической возможности подобного.

А Ненадо командовал четко: «Поручик фон Мекк, на левый фланг! Прапорщик Оноли, на правый! Прапорщик Еропкин, со мной! Стреляем в упор, бросаем трубы и сматываемся!»

Ляхов-Секонд повел остатки своего отряда, измотанных, закопченных бойцов, с наскоро намотанными повязками, несущих товарищей на руках и на взятых за углы одеялах, к автобусу. По ним пока никто не стрелял.

Фест приостановился, чтобы посмотреть на работу гранатометчиков. Танки противника должны были выглядеть для офицеров той еще войны устрашающе. Но и не страшнее, чем английские «Виккерсы» и «Марка-5» в двадцатом году. Впрочем, все они проходили обкатку «САУ-сотками», умели пропускать машину над собой и поражать ее с кормы обычными «пятифунтовками Новицкого».[107]

«Нет, не «адамсы» это, – думал Ляхов. – Похожи, но не то!»

Танки выстрелили по разу из похожих на горизонтально поставленные буровые трубы стволов. Миллиметров по сто двадцать, если не больше. От дома, еще недавно бывшего опорным пунктом, полетели куски штукатурки и целые блоки спаянных в монолит старинным известковым раствором кирпичей.

И корниловцы ответили. Как учили, из-за укрытий и фактически в упор.

С одного танка мгновенной детонацией сорвало башню, и она долго вертелась в небе, будто умело запущенный бумеранг.

Еще четыре загорелись высокими дымными факелами. Резина, солярка, моторное масло, человеческая плоть – все вперемешку. Жутковатый коктейль. Но, как говаривал знакомый начальник тюрьмы: «У нас плохо, но мы ведь никого не приглашаем!»

– Отходим, отходим! – перекрывая шум и свистящий гул боя, командовал поручик Ненадо, глотка которого свободно выдавала сотню децибел.

Те офицеры, которые разрядили свои гранатометы, послушно перебегали назад, на голос командира, а вот те, у кого они еще были в порядке, отступать не захотели. Уж больно сладостное зрелище – горящие посередине улицы танки «красных».

Уцелевшие машины медленно сдавали назад, ведя беспорядочный и бесприцельный огонь из пушек и курсовых пулеметов. Но это – то же самое, что на улицах Берлина или Будапешта. Без прикрытия штурмовых групп пехоты танкам на узких улицах против «фаустников» не выжить. А там-то из «панцерфаустов» стреляли в основном фольксштурмисты преклонного возраста или пацаны гитлерюгенда. Здесь – иное.

Ляхов-Фест догнал пару рейнджеров, сноровисто перебегавших проходным двором, чтобы зайти в тыл сдуру приостановившемуся танку. Поручик, наверное, тот самый фон Мекк, имя которого случайно услышал Вадим, нес на плече гранатомет, второй, вахмистр, держал на изготовку трофейный ручной пулемет.

– Парни, постарайтесь, в корму ему засадите. Чтоб хоть один танкист живым выскочил. «Язык» вот так нужен…

Поручик, хищно оскалившись, с безуминкой в глазах, кивнул, тем не менее совершенно осмысленно.

– Сделаем!

Танк в очередной раз выстрелил, сильно дернувшись назад из-за отдачи, и в унисон с грохотом его пушки, от которого перехватило дыхание, нажал спусковой рычаг припавший на колено поручик.

С двадцати шагов кто не попадет?

Прямо на глазах кумулятивная ракета плавно погрузилась головной частью в желто-бурую броню, как в пластилин.

Двигатель взорвался, подбросив вверх сквозь решетку жалюзи все свои поршни, шатуны, цилиндры, куски моторного блока. Тут же вспыхнули и баки.

Но, как и надеялся Ляхов, не прошло и нескольких секунд, как через лобовой люк начал карабкаться контуженый механик-водитель, а через запасной, между гусеничными катками, полез заряжающий. Или стрелок-радист.

– Ребята, живьем, только живьем! Я прикрою, – Ляхов подхватил пулемет и высунулся из-за угла. Вражеской пехоты видно не было. А вдобавок справа тоже ударил гранатомет, и очередной танк обратился в погребальный костер.

«Братская могила пятерых», как выражались в ту еще войну.

…Лишь два уцелевших танка, продолжая беглый огонь из пулеметов, умчались задним ходом в сторону Солянки, а победители, пусть и сами изрядно потрепанные, разъехались по расходящимся направлениям.

Ляхов-Секонд, как и предполагалось, с освобожденным Максимом, тремя уцелевшими бойцами своего отряда, штурмгвардейцами Тарханова и пленниками из дома на Гороховском отправился в Кремль. Докладывать неизвестно о чем.

Фест, с так и не потерявшими ни одного ударника корниловцами поручика Ненадо и захваченными танкистами, двинулся на Столешников. Если там все более-менее в порядке, начнется интересное. Этот Вадим надеялся, что их с двойником некоторое пересечение для большинства местных осталось незамеченным, шульгинским же ребятам такой вопрос был абсолютно до фонаря. На фоне прочих чудес природы.

Глава 12

Ляхову-Фесту было проще. Он, как говорится, в этом мире никому ничего не был должен. На полной скорости его автобус пронесся по осевой линии Садового кольца. Корниловцы с оружием на изготовку приникли к открытым окнам, пленники лежали на полу, медленно приходя в себя.

Сумевшие покинуть горящую машину танкисты обычно довольно долго не в состоянии очухаться и в цивилизованных странах нуждаются в курсе реабилитации, чуть ли не в санаториях. В России, конечно, с этим попроще, но и здесь мало найдется ветеранов, отвоевавших на передовой год-другой, поменявших несколько машин и сохранивших полное душевное здоровье.

Картинка за окнами была странная, если не сказать – дикая. Совсем недалеко только что кипел кровопролитный бой, и грохот пушек и гранатометов непременно был слышен в центре города. Да и столбы неприятного даже на вид дыма отчетливо рисовались на фоне бледно-серого неба. А в то же время обыватели как бы и не замечали всего этого. Шли и ехали по своим делам, отнюдь не стремились к месту происшествия, узнать, что же там происходит. Только вот количество людей на улицах сократилось очень заметно по сравнению с обычным. Пожалуй, в десятки раз.

У Вадима мелькнула мысль – не использовано ли здесь какое-нибудь наведенное излучение, заставившее одних не обращать на происходящее внимание, а других просто сидеть по домам. Во избежание…

Вообще все происходящее настолько выходило за пределы его жизненного опыта, да и воображения тоже, что оставалось только апеллировать к фантастическим романам. Поздних Стругацких и нынешних молодых авторов. Правда, нынешние, талантливо раскручивая сюжеты, почти никогда не затрудняются сутью и глубинным смыслом происходящего.

Ну теперь и он сам действует внутри такого сюжета, и разбираться, что почем, придется самому. Или Александр Иванович объяснит.

С Самотечной автобус резко свернул налево, на Цветной бульвар, при этом опасно накренившись, что вызвало дружный мат офицеров в адрес водителя. Действительно, стоило в смертном бою выживать, чтобы по вине дурака перевернуться на пустой дороге.

Еще три поворота – и дома!

– Все целы? – не поверил Шульгин, когда Ляхов доложил ему о своих действиях.