Достоевский и предшественники. Подлинное и мнимое в пространстве культуры - Людмила Ивановна Сараскина

Правда, еще нужно было поэффектнее обставить эпизод сдачи рукописи романа «Игрок» хитрюге Стелловскому, который уже предвкушал победу. По фильму, Достоевский идет в участок вместе с Н.Н. Страховым (Егор Перегудов), хотя на самом деле писатель действовал один. Малая толика вымысла была вполне безобидна, так что эксперт даже заметил: «Мне лично очень нравится эпизод, придуманный Хотиненко, в котором квартальный надзиратель, надеясь на вознаграждение, приносит Стелловскому рукопись “Игрока”, а тот восклицает: “Ну и болван же ты, братец! Без ножа зарезал!” Этот колоритный эпизод сделан точно “по Аристотелю”: нет ни одного источника, свидетельствующего, что это было именно так, режиссер воссоздает не документальный факт, а разворачивает художественный вымысел, но смотрится эпизод как достоверная реальность»40.

Трудно не согласиться с коллегой, но все же остается вопрос, для какой цели развернут этот вымысел? Посылая Достоевского в участок вместе со Страховым и при этом зная, что писатель шел туда один, какую художественную задачу решал режиссер? Достоевский один бы не справился? Не хватало решительности? Вдвоем веселее и убедительнее? И почему именно со Страховым? В картине А. Зархи «Двадцать шесть дней из жизни Достоевского» в аналогичном эпизоде с писателем в участок идет Анна Григорьевна, называет себя женой писателя (еще до предложения руки и сердца), действует наступательно и добивается желаемого. Но там понятно: Достоевский был слишком взволнован, мог сорваться и испортить дело.

Повторюсь все же насчет безобидности вымысла, случая редкого для этого сериала. На фоне пресловутой безобидности вопиюще безобразными выглядят эпизоды двух встреч Достоевского с И.С. Тургеневым в Баден-Бадене, когда биографическую реальность завернули (первый эпизод) в нелепую подмену, во втором эпизоде – в злокозненную ложь и клевету. В 1863 году, когда Достоевский путешествовал с Аполлинарией Сусловой, он действительно навестил Тургенева и напомнил о публикации его повести «Призраки» в журнале «Время», который, ввиду закрытия, будет выходить под названием «Эпоха». Однако авторы сериала вынуждают Достоевского с места в карьер поделиться с Тургеневым своими сокровенными переживаниями – о том, как на каторге, в разгар Крымской кампании, он вместе с товарищами своими, «несчастненькими и солдатиками, ощутил себя русским, желал успеха оружию русскому» (29, кн. 1: 145). С какой бы стати ему говорить о своих патриотических чувствах с либералом Тургеневым, который не мог разделять и не разделял этих чувств? Но Достоевский и не говорил с Тургеневым о Крымской кампании; слова о русском оружии и товарищах по каторге были адресованы в письме 1870 года другу и единомышленнику Аполлону Майкову.

Но и это еще не предел допустимого.

При второй случайной встрече в том же Баден-Бадене (1867 год), едва поздоровавшись с Достоевским и в присутствии его молодой жены, Тургенев бросает ему в лицо обвинение в преступном педофильском прошлом.

Приведу фрагмент их беседы – о романе «Дым», который, как сообщает Тургенев, «везде отхлестали» и даже подписи протеста собирали. Писатели обсуждают название: «Дым» – туман в природе или в головах людей? В беседу, начавшуюся вполне миролюбиво, уже на третьей минуте вползают ноты раздражения и враждебности. «Подрывником», провокатором оказывается как раз Достоевский, грубо «зацепивший» собеседника.

«Тургенев: Как, по-вашему, какая главная черта в русском народе? Злопамятство, жестокость? Каков ваш герой Раскольников? Раскроил несчастной старухе голову топором и пошел думать о мировых проблемах?

Достоевский: Я не спорю, не спорю. Раскольников Вам совсем чужой человек, трудно понять вам его. Вам скорее Свидригайлов душою ближе, не так ли, Иван Сергеевич?»

Лицо Тургенева темнеет, голос обретает зловещий металл, и он наносит ответный удар.

«Тургенев: Разве? А не вам ли, Федор Михайлович, если мне память не изменяет, вы еще до своей каторги похвалялись Григоровичу о том, как в пьяном виде девочку маленькую…

Достоевский: Как ты смеешь! Как ты смеешь!»

Достоевский в ярости бросается на противника с кулаками, хватает его за шарф, рвется влепить оплеуху ему в физиономию. От драки его едва удерживает Анна Григорьевна, стоявшая на шаг позади, но все слышавшая: на лице ее оторопь и ужас.

«Тургенев: Зря, зря. Поверьте, я вас все равно на дуэль вызывать не стану».

Тургенев медленно, с гордо поднятой головой, уходит, отомстив Достоевскому за сравнение с распутным Свидригайловым. Ф.М. остается оплеванным – кулаки в расчет не идут; подозрение в гадком и преступном прошлом повисает на усмотрение зрителей.

Что здесь вымысел, а что – биографическая реальность?

Летом 1867 года в Баден-Бадене между писателями действительно произошел тяжелый спор. Но то было идеологическое столкновение, закончившееся разрывом отношений. Встреча была с глазу на глаз, и о ней Достоевский подробно рассказал жене – та записала содержание спора в своем дневнике. «По его словам, Тургенев ужасно как озлоблен, ужасно желчен и поминутно начинает разговор о своем новом романе… Федя, по обыкновению, говорил с ним несколько резко, например, советовал ему купить себе телескоп в Париже, и так как он далеко живет от России, то наводить телескоп и смотреть, что там происходит, иначе он ничего в ней не поймет. Тургенев объявил, что он, Тургенев, реалист, но Федя говорил, что это ему только так кажется. Когда Федя сказал, что он в немцах только и заметил, что тупость, да кроме того, очень часто обман, Тургенев ужасно как этим обиделся и объявил, что этим Федя его кровно оскорбил, потому что он сделался немцем, что он вовсе не русский, а немец… Странный это человек, чем вздумал гордиться, – тем, что он сделался немцем? Мне кажется, русскому писателю не для чего бы было отказываться от своей народности, а уж признавать себя немцем – так и подавно. И что ему сделали доброго немцы, между тем как он вырос в России, она его выкормила и восхищалась его талантом. А он отказывается от нее, говорит, что если б Россия провалилась, то миру от этого не было бы ничего тяжелого. Как это дурно со стороны русского говорить таким образом!»41.

Согласно воспоминанию А.Г. Достоевской о рассказе мужа, смысл столкновения выглядел как спор западника и русофила, без «свидригайловских» оплеух. Откуда же они возникли в картине, где их след? И кто более оскорблен нарочитым вымыслом сериала: Достоевский ли, который, будь такой разговор в действительности, должен был бы вызвать обидчика на дуэль, Тургенев ли, преступивший все писаные и неписаные правила приличия, Анна Григорьевна ли, услышавшая возмутительную клевету в адрес мужа, или зрители, которых заставили присутствовать при этой бесчестной сцене?

Источник клеветы, тем не менее, давно известен – грязное, скандальное письмо Н.Н. Страхова Л.Н. Толстому, написанное вероломным критиком вскоре после смерти Достоевского. «Он никогда не каялся до конца во всех своих пакостях. Его тянуло к пакостям, и он хвалился ими. Висковатов стал мне рассказывать, как он похвалялся,