Хождение в Москву - Лев Колодный

О бывшей слободе Монетчиков напоминают шесть Монетчиковых переулков. В этой слободе молились в церкви Воскресения Словущего, помянутой впервые в 1673 году. Ее постигла та же участь, что Никиту Мученика, хотя по всем советским понятиям она считалась памятником архитектуры. Не пощадили большевики ни колокольни в стиле барокко, ни церкви середины ХVIII века, ни трапезной начала ХIХ века, ни старинных икон. Вывезли из ризницы по декрету Ленина, взвесив перед тем, как ограбить, 14 пудов 2 фунта 34 золотника изделий из золота и серебра. Все остальные бесценные сокровища искусства уничтожили. От храма осталась церковная ограда, на его месте – в 5-м Монетчиковом переулке, 7, стоит типовая школа.

Жизнь играет на всем протяжении многолюдной Пятницкой улицы, радуя сердца любителей прошлого. В отличие от своих переулков Пятницкая предстает редкостной для Москвы цельной картиной, сохранившейся с 1917 года. В истоке и до того угла, где на месте церкви кружится вестибюль «Новокузнецкой», сохранились все фасадные строения. На Якиманке, Полянке и на Ордынке ничего подобного не наблюдается.

Такую Пятницкую видел Лев Толстой, давний ее житель. Улицу помянул Лермонтов в поэме «Сашка», где фигурирует «старый дом», имеющий прямое отношение к сюжету нашего рассказа:

Давно когда-то, за Москвой-рекой,На Пятницкой, у самого канала,Заросшего негодною травой,Был дом угольный; жизнь игралаМеж стен высоких. Он теперь пустой…

Такой улица была и на рубеже ХIХ—ХХ веков, когда мостовую заливала в дни наводнений Москва-река. Затапливало крепко, пока товарищ Сталин с несколькими соратниками и бесчисленными заключенными не проложил канал Москва – Волга.

Сегодня «дом угольный», декорированный пережившими революцию «потомками поставщика его императорского величества П. А. Смирнова», выглядит как на старых открытках. Построил этот дом в середине ХIХ века купец по фамилии Морковкин, который оставил о себе память как «выходец из крестьян графа Шереметева». У него купил трехэтажный дом Петр Арсеньевич Смирнов, винно-водочный король, обновивший свою резиденцию на Полянке. Он украсил вход с улицы чугунным крыльцом-навесом на тонких столбиках, с взлетевшими над ним двуглавыми коваными орлами. Точно такие орлы на этикетках «Смирновской» водки. Она поставлялась в Зимний дворец и всем, у кого была возможность пить этот «нектар» крепостью 41 градус.

Дома Пятницкой на всем ее протяжении принадлежали богатым купцам, потомственным почетным гражданам, фабрикантам, ворочавшим миллионами. Они же на свои кровные обустраивали храмы, поражавшие великолепием. Классические портики с колоннадами украшают и церкви, и дома, такие, как «Городская усадьба начала ХIХ века» (№ 18), «Городская усадьба конца ХVIII – начала ХIХ века» (№ 19), «Дом Матвеевых» (№ 31), внесенные в реестр памятников московской архитектуры.

Кто владел домами – известно, кто, кому, когда их продавал – сведения есть, эта информация имела важное значение при наследовании, купле-продаже.

Но кто проектировал строения – никто толком не знает, документов нет. Многие замечательные здания Москвы эпохи классицизма, даже Пашков дом, остались в истории архитектуры без автора. Высказывалось предположение, что красивый дом на Пятницкой, 18, в стиле ампир создал Осип Бове, много строивший после пожара 1812 года. Но доказательств тому нет.

Пушкин Замоскворечье обошел стороной. Лермонтов, судя по поэме «Сашка», не только видел «дом угольный». Скорей всего, он и побывал в нем, что позволило подробно описать увиденную там безрадостную обстановку бывшего графского особняка.

Внизу живет с беззубой половинойБезмолвный дворник… Пылью, паутинойОбвешаны, как инеем, кругомКарнизы стен, расписанных огнемИ временем, и окна краской белойЗамазаны повсюду кистью смелой.

Эта картина осталась эпилогом незаконченной поэмы, где сверкают хрестоматийные строчки:

Москва, Москва!.. люблю тебя как сын,Как русский, – сильно, пламенно и нежно!Люблю священный блеск твоих сединИ этот Кремль, зубчатый, безмятежный.

Где-то у Пятницкой много лет жил «Колумб Замоскворечья» Александр Островский. Сохранился, как мы знаем, дом на Малой Ордынке, где родился автор «Грозы» и «Бесприданницы». То была съемная квартира. Когда сыну исполнилось два года, отец купил землю и построил собственный дом. Но где именно пролетели без малого десять лет жизни будущего великого драматурга, никто не знает.

Абсолютная точность начинается с Пятницкой, 12. На вид это маленькое строение даже рядом с домами начала ХIХ века. Возле него стоит одинокий столб с фонарем. Долгое время полагали, что этот дом купца Варгина снял молодой литератор граф Лев Толстой с сестрой, братом и тремя племянниками. Но вряд ли бы им всем хватило места под крышей этого уютного домика. Граф и его родные занимали квартиру в соседнем владении купца на Пятницкой, 16, трехэтажном доме, где семья прожила с октября 1857 года до конца 1858 года. Жизнь автора «Войны и мира» исследована чуть ли не по дням, чему поспособствовал Ленин, назвавший писателя «глыбой», «матерым человечищем», «зеркалом русской революции», при том что Лев Толстой призывал не противиться злу насилием… Советская власть чтила «зеркало русской революции» за обличение власть имущих. Это единственный классик русской литературы, у которого в Москве ТРИ музея: первый – в его усадьбе в Хамовниках, второй – в особняке на Пречистенке, третий – в домике на Пятницкой.

Молодой граф, поселившись в Замоскворечье, вел светскую жизнь, проводил время в Английском клубе, ресторанах, Большом и Малом театрах, литературных и музыкальных салонах. Надев трико, перепрыгивал через коня и отправлялся с Пятницкой в спортивный зал, где занимался гимнастикой и фехтованием. Толстой ходил на званые обеды и сам их устраивал. У него Фет прочитал перевод трагедии Шекспира «Антоний и Клеопатра» и своими разговорами, как записано в дневнике, «разжег меня к искусству». Спустя две недели на ответном обеде у Фета Толстой прочитал рассказ «Погибший», позднее переименованный в «Альберта».

Побывал Толстой на званом обеде в Купеческом собрании, устроенном по случаю рескрипта императора, начавшего процесс отмены крепостного права. Тот либеральный обед назвали «первым выражением свободы чувств». На нем богатейший промышленник, меценат, общественный деятель и публицист в одном лице – Василий Кокорев поднял тост «за людей, которые будут содействовать нашему выходу на открытый путь гражданственности». На этом пути московский купец, опередив американцев, первым в мире основал нефтяные промыслы на Кавказе, привлек в качестве эксперта гениального Менделеева. Кокорев рьяно утверждал «русский стиль» в архитектуре на улицах Москвы. Он построил в Замоскворечье крупнейшее здание своего времени – гостиницу «Кокоревское подворье» с торговыми помещениями. И писал слова, которые, кажется, сказаны вчера: «Пора государственной мысли перестать блуждать вне своей земли, пора прекратить поиски экономических основ за пределами отечества и засорять насильственными пересадками их на родную почву; пора, давно пора возвратиться домой и познать в своих людях силу».

Светская жизнь начиналась после полудня, длилась вечером и ночью. А с утра на свежую голову Лев Толстой писал. Что? Повесть «Казаки», рассказы, письма и дневник. Жизнь на Пятницкой он отразил 6 декабря 1857 года так: «Я живу все это время в Москве, немного занимаюсь своим писаньем, немного семейной жизнью, немного езжу в здешний свет, немного вожусь с УМНЫМИ, и выходит жизнь так себе: ни очень хорошо, ни худо. Впрочем, скорей хорошо».

Лев Толстой неоднократно описывал уличную московскую жизнь, которая протекала на его глазах. Тишину кабинета ранним утром нарушал скрип колес, звон Параскевы Пятницы, церквей в соседних переулках. Картина за окном переводилась на страницы «Казаков»:

«Все затихло в Москве. Редко, редко где слышится визг колес на зимней улице. В окнах огней уже нет, и фонари потухли. От церквей разносятся звуки колоколов и, колыхаясь над спящим городом, поминают об утре. На улицах пусто. Редко где промесит узкими полозьями песок с снегом ночной извозчик и, перебравшись на другой угол, заснет, дожидаясь седока. Пройдет старушка в церковь, где уж, отражаясь на золотых окладах, красно и редко горят несимметрично расставленные восковые свечи. Рабочий народ уж поднимается после долгой зимней ночи и идет на работы. А у господ еще вечер».

Замоскворечье после отмены крепостного права несколько лет оставалось патриархальным, каким его представил миру в пьесах Александр Островский. Путеводитель по Москве 1865 года не заметил новаций: «Замоскворечье – другой город; в нем мало жизни, движения… Похоже на губернский или хороший уездный город».

Спустя десятилетия путеводитель «По Москве» констатировал: «Теперь все это – уже прошлое. Все меньше становится провинциальных двориков… Сады вырубаются, деревянные домики либо уступают место богатым особнякам, либо многоэтажным доходным домам. И дореформенные типы Островского почти совсем исчезли: картуз и старомодный цилиндр сменился котелком, долгополый сюртук – смокингом и визиткой, вместо сапог бутылками мы видим американские штиблеты, вместо окладистых бород бритые лица либо по-европейски подстриженные бороды, даже знаменитые купеческие выезды с пузатым кучером и жеребцами хвост трубой вытесняются автомобилями».