Чаша и Крест - Вера Семенова

Старый священник в последний раз обошел свою маленькую церковь, по размеру скорее похожую на часовню, проверил, надежно ли заперты двери, и пошаркал к лестнице, ведущей наверх, Он часто спал прямо в церкви, на крохотном балконе, где помещался клавесин с западающими педалями. На дощатом полу там как раз оставалось место для нескольких плащей, служивших ему постелью.

Как только он поставил ногу на первую ступеньку, в дверь постучали. Священник особенно не удивился — он замечал, что так происходит почти всегда. Он даже стал относиться к этой ступеньке с некоторым суеверием и когда особенно хотел спать, пытался перешагнуть ее, забираясь сразу на вторую. Потому что почти каждый день, как только он брался за перила лестницы и ставил ногу на первую ступеньку, кому-то от него что-то обязательно требовалось. Или рождался ребенок, или кто-то умирал, или в соседней деревне случалась драка, и его звали разнимать дерущихся. Это просто кажется, что Старая дорога заброшена и здесь ничего не случается.

Стучали настойчиво, но все же не так, как бывает, когда люди соприкасаются со смертью.

"Ребенок, наверно", - подумал священник и медленно побрел обратно открывать. Хотя в ближайшей округе никого в тягости не было.

За дверью обнаружилась странная компания. Молодой человек с костюме гвардейского офицера держал за руку рыжую девушку в мужских штанах и измятом камзоле. Девушка была, наверно, самым необычным существом из всех — в первую очередь поражал не только ее истерзанный и порванный мужской костюм, но необычный цвет светло-медных волос. В их деревне такие не рождались, и вообще рыжие волосы считались дурным знаком. За их спинами маячили двое, тоже в гвардейских мундирах — один маленький, с печально заломленными бровями, другой рослый и плечистый, с роскошными ухоженными усами, которые подходили скорее какому-то знатному дворянину, чем простому сержанту.

Священник повидал за свою долгую жизнь очень много людей. Когда церковь стоит поблизости от дороги, это несложно. И он на второй минуте заподозрил, что гвардейские мундиры на этих людях выглядят крайне неестественно. Гораздо более правильно смотрелся даже покрытый пылью и помятый костюм на непонятной девушке.

— Что вам угодно, господа? — спросил он кротко.

— Нам надо обвенчаться, — сказал первый молодой человек. С одной стороны, он внушал доверие, потому что его лицо светилось редкой красотой и благородством. Такие лица на Старой дороге встречались редко — больше или пьяные крестьяне, или купцы с бегающими от страха за свое имущество глазами. Или гвардейцы, которых священник не считал за людей и каялся в этом грехе перед алтарем каждый вечер. С другой стороны, было понятно, что все они замешаны в какой-то темной и запутанной истории.

— Ночью?

— Нам надо обвенчаться прямо сейчас, — терпеливо уточнил молодой человек.

Священник внимательно посмотрел на него. Сколько раз молодые пары, бежавшие от родителей, пытались венчаться тайно в его церкви. Он отказывал почти всегда. Но здесь было что-то другое. Ощущение опасности и дыхание смерти стояло у них за спиной. Они не смотрели друг на друга, но казалось, что их руки соединились навечно. У них даже было одинаковое выражение лица, словно они передавали друг другу настроение через сплетенные пальцы.

— Тридцать золотых, — сказал он буднично.

" Куплю новый клавесин", — подумал он про себя.

Девушка быстро сдернула с пальца кольцо с увесистым камнем.

— Это стоит больше, — сказала она чуть хрипловатым голосом. — А мы очень торопимся.

— Эти господа, — уточнил священник, кивая на застывших сзади спутников, — ваши свидетели? Они понадобятся чуть позже, пусть пока подождут. Пойдемте.

Довольно долго он отпирал алтарь, потом бормотал подобающие слова, не слишком стараясь — он видел, что им это в общем-то безразлично. Они по-прежнему держались за руки и теперь уже смотрели друг на друга.

Они были обречены. Они были счастливы. Они знали свою обреченность. Они были счастливы поэтому? Или вопреки тому? Священник в очередной раз порадовался, что давно дал разумный обет безбрачия.

— Ваше имя, сударь? — спросил он, открывая толстую книгу и беря в руки засохшее перо.

— Бенджамен де Ланграль, граф Вэйра, герцог Шанлорский, — он на секунду помолчал и неохотно выговорил: — Тридцать восьмой потомок короля Вальгелля по мужской линии.

— Ваше, сударыня?

— Женевьева де Ламорак, герцогиня Эрданта и Нижнего Сэнгара. Сорок четвертый потомок короля Вальгелля через его дочь Кристабель.

Священник тихо вздохнул. Он хорошо знал родословную королей Круахана. Людей такой крови можно было встретить в лучшем случае один раз в своей жизни. Потом… де Ламорак? Много лет назад из столицы привезли письмо с приказом произнести проклятие против подлых заговорщиков, посягнувших на власть. Это имя значилось там первым.

— Ваше родство настолько дальнее, что не препятствует заключению брака, — произнес он положенную формулу. — Согласно Закону, объявляю вас мужем и женой. Отныне у вас одна жизнь и одна смерть.

— Одна смерть… — прошептала Женевьева.

Она не знала, что эти слова повторяют всем молодоженам, когда-либо встающим перед алтарем в Круахане.

— Вы опять думаете о нехорошем?

— А вы?

Она повернулась к Лангралю.

— А я думаю о вас. Вы меня боитесь, Вьеви?

— Немножко, — прошептала она. — Сейчас будет положено целоваться.

— Если вдруг вам не понравится, — прошептал Ланграль ей на ухо, наклонившись совсем близко, — то скажите мне об этом сразу.

Он коснулся ее губ совсем легко, и на секунду задержался. В тот самый момент, когда она вздрогнула и напряглась в его руках, подавшись навстречу, он понял, что она вообще ни разу ни с кем не целовалась. Она знала ухватки наемников Айны, их словечки и обычаи, она размахивала шпагой лучше, чем его незабвенные друзья Люк и Берси. И при этом она не знала, куда деть язык и губы.

— Вьеви, — сказал он, ловя ее сбивчивое дыхание. — Не торопитесь. Если еще пару часов нам посчастливится остаться в живых, я осмелюсь это повторить.

Довольно сложная задача — остаться в живых, когда ты объявлен вне закона, и прямо на тебя смотрит сверлящим взором его светлость первый министр Круахана. Впрочем, это Моргану его собственный взгляд казался сверлящим. На самом деле он собрал кожу лба в глубокие складки и выпятил губы вперед от напряжения, надеясь, что его взгляд будет пригибать собеседника к земле. Женевьева только хмыкнула, выпрыгивая из седла. За три месяца в доме Скильвинга она немного чему научилась, но по крайней мере умела узнавать попытки магического воздействия, даже слабого.