Ревет и стонет Днепр широкий - Юрий Смолич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Аккорд саркастического смеха Владимир Кириллович адресовал штабу Киевского военного округа. Боже мой! Не слепа ли, бессмысленна, к тому же еще и нагла позиция штаба — защищать правительство, три дня тому назад сброшенное и ликвидированное бесповоротно? Разве не обидно, не оскорбительно это для всех украинцев, на Украине и за ее пределами сущих — нагло не признавать национального правительства страны, на государственной территории которой ты самочинно расположился?.. Винниченко требовал, чтобы штаб либо немедленно признал Центральную Раду парламентом, а генеральный секретариат правительством Украинского государства и убирался прочь, либо…
Это «либо» Винниченко произнес даже трижды — либо… либо.. либо, с каждым разом усиливая угрожающую интонацию, так что после третьего раза можно было ожидать, что он тут же выхватит из кармана бомбу и швырнет ее прямехонько во дворец на углу Банковой улицы, — однако как раз на этом слове он свою речь и закончил, с сардонической улыбкой спустившись с трибуны.
Дипломаты знают, сколь эффектна недоговоренность в условиях парламентских дебатов и сколь неотразимое впечатление производит она и на противника и на прочие парламентские группировки: ведь толковать ее можно и сяк, и так, а вместе с тем она будто бы и совершенно недвусмысленна. Однако судебной ответственности не подлежит.
Итак, Винниченко уселся на свое место в президиуме — под шиканье на правых скамьях и возгласы «слава!» на левых, — и настроение у него было как после хорошего ужина в отдельном кабинете ресторана Роотса. Он даже машинально вынул зубочистку и начал ковырять в зубах.
Поэтому, когда профессор Грушевский тут же наклонился к нему и уколол его бородой, Владимир Кириллович даже не подосадовал, как обычно, на чертова гнома. Приняв это за выражение восторга, он только отстранился и благодушно проворковал:
— Осторожно, дорогой Михаил Сергеевич! Вы опять хотите выколоть мне глаза! И вообще я предпочитаю принимать поцелуи от особ того пола, у которого борода не растет!
Но Грушевский вовсе не собирался целоваться. Он просто просил уважаемого и дорогого Владимира Кирилловича — поскольку сам он сейчас председательствует и не имеет права выпустить из рук ведение собрания — выйти на минутку в приемную и взять на себя миссию: побеседовать с парламентером, который, видите ли, так несвоевременно прибыл от бунтовщиков–арсенальцев.
Винниченко на миссию охотно согласился: действительно, кому же, как не ему, и разговаривать с парламентерами, кто бы они ни были!
Насвистывая, он вышел в приемную.
6
— Ба! — весело воскликнул Винниченко, увидев, что парламентер от бунтовщиков — не кто иной, как его вечный непримиримый оппонент на митингах. — Товарищ Иванов! Рад вас видеть! Как поживаете! Как там с восстанием? Знаете, задал я сейчас перцу всем этим буржуям и их мелкобуржуазным прихвостням! Будет теперь знать контрреволюционная свора!
— О восстании и речь, — сказал Иванов, делая шаг навстречу: он так и не присел на предложенный Софией Галечко стул и стоял посреди комнаты. — Ревком уполномочил меня обратиться к Центральной раде, в первую голову к ее социалистическим фракциям…
Винниченко всплеснул руками:
— Бог мой, вы так плохо выглядите! Восстание подавлено?
— Нет, о результате восстании говорить преждевременно… — кашель прервал речь Иванова.
— Ах, господи! Такой кашель! Вы же совсем больны!
— Пустяки! — Иванов подавил приступ кашля. — Судьбу восстания решит народ, и, понятное дело, все будет зависеть от его вооруженных сил, так что…
Винниченко снова всплеснул руками:
— Да у вас же на губах кровь! Вы ранены?
— Нет. Тбц. Кровохарканье… И как раз о вооруженных силах ревком уполномочил меня поставить вопрос перед Центральной радой…
Винниченко отступил на два шага; тбц, знаете, вещь заразительная! И вообще, всяких там бацилл да инфузорий Владимир Кириллович недолюбливал. От бацилл и инфузорий Владимир Кириллович предпочитал держаться подальше. И заговорил он сразу тоже более сдержанно:
— Так с чем вы пришли? Какой собираетесь поставить вопрос?
— Наши требования известны, — сказал Иванов. — Власть — Советам. Петроград победил. Пролетариат Киева выступил, чтобы добиться того же. Красная гвардия сейчас дерется на баррикадах. С нами революционные воинские части. Почему среди них нет воинских частей Центральной рады?
Глаза Винниченко укрылись за бровями.
— Понимаете… — начал он и остановился. — Понимаете, — еще раз начал Винниченко, — ситуация складывается такая… собственно, я хочу сказать, что ситуация как раз не такая, чтобы…
Владимир Кириллович говорил значительно и не спеша, а в голове его лихорадочно стучала мысль; черт побери, до чего несвоевременный разговор! И надо же этим сектантам–большевикам на Печерске поднять мятеж как раз тогда, когда Центральная рада готовит исторический государственный акт: пользуясь падением Временного правительства, фактическим безвластием на Украине, — провозгласить Украинскую державу на всех ее исторических территориях! Центральную раду — парламентом, генеральный секретариат — кабинетом министров, а его, Винниченко, персонально, — премьером!..
— Понимаете, — вымолвил наконец Винниченко, — мы накапливаем силы. Да, да! — Винниченко встал, ибо неучтиво хозяину сидеть, когда гость продолжает стоять, к тому же в эту минуту он уже понял сам себя до конца. — Мы, видите ли, накапливаем силы. Войск Центральной рады, дислоцированных сейчас в Киеве, еще слишком мало, чтобы… Ведь на помощь штабу идут части с фронта! А ваша Красная гвардия, знаете, еще не столь значительна, чтоб…
— Восставший пролетариат — могучая сила! — сказал Иванов.
— Разумеется, разумеется! — как вежливый хозяин Винниченко не мог противоречить гостю. — Мощь мирового пролетариата не вызывает сомнений, и если смотреть с точки зрения перспектив революции…
— Давайте и взглянем с точки зрения этих перспектив, — резко прервал Иванов. — Кто сейчас не с пролетариатом, тот против него, и пролетариат ответит ему тем же!
— Конечно, конечно, — с готовностью согласился Винниченко. — Так вот я и говорю! Украинизированный корпус генерала Скоропадского уже на подступах к Киеву — завтра, возможно, он будет здесь. Украинские «вильные козаки» атамана Тютюнника должны прибыть, очевидно, послезавтра. Второй украинизированный корпус генерала Мандрыки уже вышел из Шепетовки — мы ждем его через два–три дня. Таким образом…
Иванов стукнул кулаком по спинке стула, у которого он стоял.