Тайник - Элизабет Джордж

Это было уже слишком. Дебора встала и подошла к стулу, на котором сидела подруга. Встав у нее за спиной, она обняла Чайну, прижалась щекой к ее макушке и сказала:

— Перестань. Перестань сейчас же. Я клянусь тебе…

Но не успела она закончить, как за их спинами распахнулась входная дверь и поток ледяного декабрьского воздуха ворвался в квартиру. Они обернулись, и Дебора сделала шаг к двери, чтобы закрыть ее. Но застыла, увидев того, кто вошел.

— Чероки! — воскликнула она.

Вид у него был жалкий: небритый, одежда измятая, но на лице тем не менее сияла улыбка. Он поднял руку, предупреждая их восклицания и вопросы, и снова вышел за дверь. Рядом с Деборой медленно встала Чайна. Она замерла, схватившись обеими руками за спинку стула.

Чероки появился снова. В руках он держал спортивные сумки, которые забросил в квартиру. Затем откуда-то из куртки достал две тонкие синенькие книжицы с золотым тиснением на обложке. Одну бросил сестре, а другую поцеловал.

— Наш обратный билет, — пояснил он. — Давай-ка свалим отсюда по-тихому, Чайн.

Она посмотрела на него, потом на паспорт в своих руках.

— Что… — начала она, но тут же бросилась через всю комнату обнимать его. — Что случилось? Что?

— Понятия не имею, да я и не спрашивал, — ответил ее брат. — Какой-то коп пришел ко мне в камеру со всем нашим барахлом минут двадцать назад. Сказал: «Все кончено, мистер Ривер. Чтобы к завтрашнему утру вас не было на этом острове». Или что-то в этом роде. И даже снабдил нас билетами до Рима, «если вы не раздумали туда лететь», как он сказал. Ну и прибавил, конечно, что государство Гернси приносит свои извинения за причиненные нам неудобства.

— Он так сказал? Неудобства? Да мы засудим этого мерзавца к чертям собачьим, и…

— Тихонько, тихонько, — сказал Чероки. — Лично меня интересует только одно: как быстрее попасть домой. Если бы сегодня был рейс, поверь мне, я уже был бы на нем. Один вопрос: ты в Рим хочешь?

— Я домой хочу, — ответила Чайна.

Чероки кивнул и поцеловал ее в лоб.

— Должен признаться, моя изба в каньоне еще никогда не казалась мне такой привлекательной.

Дебора наблюдала эту сцену между братом и сестрой, и на сердце у нее становилось все легче. Она знала, кто ответствен за освобождение Чероки Ривера, и благословляла его. Саймон не однажды приходил ей на помощь, но никогда еще результаты его вмешательства не были столь блестящими. Но дело было не только в этом. Дело было в том, что он прислушался к ее интерпретации фактов. Даже больше: он наконец услышал ее.

Рут Бруар завершила медитацию, ощущая душевный покой, которого не знала уже многие месяцы. Со смерти Ги она совсем забросила свои ежедневные тридцатиминутки спокойного созерцания, и результат не замедлил сказаться: ее мысли перескакивали с одного предмета на другой, а тело впадало в панику от каждого приступа боли. В таком состоянии она носилась по адвокатам, банкирам и брокерам, а в свободные минуты рылась в бумагах брата, чтобы понять, как и почему он изменил свое завещание. Эти занятия разнообразили лишь визиты к врачу, с которым они подбирали лекарство для более эффективной борьбы с болью. В результате все ответы и решения, в которых она нуждалась, оказались внутри ее самой.

Этот сеанс показал ей, что она еще не утратила способности к сосредоточенному созерцанию. Одна в своей комнате, со свечой, горевшей на столе рядом с ней, она сидела и сосредоточивалась на своем дыхании. Усилием воли гнала снедавшую ее тревогу. На полчаса ей удалось отпустить горе.

Увидев, что дневной свет сменился темнотой, она встала с кресла. В доме стояла полная тишина. Давно знакомые приветливые звуки, наполнявшие дом при жизни ее брата, затихли с его смертью, оставив пустоту, в которой она чувствовала себя как человек, выброшенный внезапно в космическое пространство.

Так все и останется до ее собственной смерти. Остается только желать, чтобы это произошло поскорее. Она неплохо держалась, пока дом наполняли гости и надо было готовиться к похоронам Ги и проводить их. Но ей предстояло дорого заплатить за это — усталость и боль предъявили свой счет. А наступившее одиночество давало возможность оправиться от пережитого. И отпустить былое.

Теперь ей не перед кем разыгрывать здоровье, подумала она. Ги умер, а Валери все знает, хотя Рут не обмолвилась с ней ни словом. Но это ничего, ведь Валери всегда умела держать язык за зубами. Рут не жаловалась на болезнь, а Валери ни о чем не спрашивала. Чего еще требовать от женщины, которая большую часть времени проводит в одном доме с тобой.

Из ящика комода Рут достала пузырек и вытряхнула из него на ладонь пару пилюль. Запила их водой из графина, стоявшего на столике у кровати. От пилюль ей захочется спать, но в доме все равно никого нет, так зачем бодрствовать. Она может спать хоть за обедом, если захочет. Или у телевизора. Да что там, она может уснуть прямо здесь, в своей спальне, и не выходить из нее до рассвета. Вот только примет еще пару пилюль. Это была соблазнительная мысль.

Но вдруг она услышала шелест гравия под колесами автомобиля, подъезжавшего к дому по аллее. Подойдя к окну, она успела заметить лишь задние огни машины, огибавшей дом. И нахмурилась. Она никого не ждала.

Она пошла в кабинет брата, к окну. Через двор увидела, как кто-то ставит огромный автомобиль в бывшую конюшню. Задние фары еще горели, точно водитель раздумывал, что делать дальше.

Она смотрела и ждала. Казалось, человек в машине тоже ждет ее ответного хода. И она решилась.

Покинув кабинет Ги, подошла к лестнице. От долгой неподвижности во время медитации у нее затекло все тело, так что спускаться пришлось медленно. Запах обеда, оставленного на плите Валери, щекотал ноздри. Однако она шла на кухню не потому, что хотела есть, а потому, что это казалось ей разумным.

Окна кухни, как и окно кабинета ее брата, выходили во двор, Под предлогом того, что собирает себе обед, она посмотрит, кто это приехал в Ле-Репозуар.

Ответ на свой вопрос она получила, одолев последнюю лестницу. По коридору, ведущему в заднюю часть дома, она пошла к полуоткрытой двери, из которой на ковер косо падал луч света. Толкнув дверь, увидела, что у плиты, энергично помешивая содержимое кастрюльки, оставленной Валери томиться на дальней конфорке, стоит ее племянник.

— Адриан! Я думала…

Он обернулся.

— Я думала… Ты здесь. Но ведь твоя мать сказала, что уезжает…

— И ты подумала, что я уеду тоже. В этом есть смысл. Обычно я следую за ней, куда бы она ни направлялась. Но не в этот раз, тетя Рут.

И он протянул ей длинную деревянную ложку, чтобы она попробовала блюдо — кажется, говядину по-бургундски.

— Ты готова? Где будешь обедать: в столовой или здесь?

— Спасибо, но я не хочу есть.

По правде говоря, у нее кружилась голова, возможно, это был результат пилюль, принятых на голодный желудок.

— Это заметно, — сказала Адриан. — Ты сильно похудела, Разве тебе никто этого не говорил?

Он подошел к буфету и взял оттуда супницу.

— Но сегодня ты поешь.

Он начал накладывать в супницу мясо. Потом закрыл ее крышкой и достал из холодильника зеленый салат, тоже приготовленный Валери. Из духовки вынул еще одну кастрюльку — с рисом — и начал расставлять все это на столе посреди кухни. Добавил стакан для воды, тарелки и приборы на одного.

— Адриан, зачем ты вернулся? Твоя мать… Конечно, она ничего конкретного не сказала, но, когда она собралась уезжать, я решила… Дорогой, я знаю, как разочаровало тебя завещание отца, но он был непреклонен. И как бы там ни было, по-моему, я должна уважать…

— Я не жду от тебя никаких изменений ситуации, — успокоил ее Адриан. — Отец все доходчиво объяснил. Садись, тетя Рут. Я принесу тебе вина.

Рут испытывала тревогу и озабоченность. Дожидаясь его возвращения, она слушала, как он рылся в кладовке, которую Ги давным-давно превратил в винный погреб. Адриан выбирал вино из отцовской коллекции дорогих бутылок. Вот одна из них звякнула о мраморную полку, изначально предназначенную для сыров и мяса. В следующий миг Рут услышала журчание текущего из горлышка вина.

Она задумалась над его поступком, удивляясь, что он затеял. Когда через несколько минут племянник вернулся с откупоренной бутылкой бургундского в одной руке и стаканом вина в другой, она заметила, что бутылка старая: этикетку покрывала пыль. Ги ни за что не выбрал бы ее для столь незначительной трапезы.

— По-моему… — начала она, но Адриан пролетел мимо и церемонно выдвинул из-за стола стул.

— Садитесь, мадам, — сказал он. — Обед готов.

— А ты разве не будешь?

— Я перехватил кое-что по дороге из аэропорта. Кстати, мама улетела. Она уже, наверное, на месте. Мы с ней наконец-то умыли руки по отношению друг к другу, чего Уильям — это ее нынешний муж, если ты забыла, — не сможет не оценить. Да я его и не осуждаю. Он ведь не планировал приобрести постоянного жильца в лице пасынка, когда женился на ней, правда?