История Византийской империи. Том 1 - Федор Успенский

Характеристика этого козацкого положения славянского элемента в Малую Азию рисуется из нескольких намеков, именно: царь выделил из 30 тыс. народ опричный, избранный (λαό ν περιούσιον), вооружил их и дал в начальники славянина же, старейшину их (Невула). Это замечание важно в том отношении, что византийские императоры, переселив славян в Малую Азию, не бросали их на произвол судьбы, но старались достигать определенных политических целей, предоставляя колонистам и средства для осуществления их: наверное, давали им самоуправление, право самосуда, не лишали даже туземной власти. Эта колония не оставалась, да и не могла остаться без заметного участия в судьбах Византийской империи в VIII и IX вв. Проследить во всей широте ее влияние невозможно, но есть на этот счет очень любопытные намеки. Арабы пользуются услугами славян, нанимают охотников-проводников из них для похода в Романию (Македонию и Фракию) и пр.: «И пошел Магомет на Романию, взяв с собой славян, как знакомых с Романией»{22}. Но несомненно, что политическая роль славянских колоний продолжалась и позже, т.к. славяне составляли значительный элемент в населении Малой Азии. В 754 г. в Малую Азию была направлена еще более обширная колония в 208 000 человек и была поселена у р. Артаны. Предполагая, что и эта колония была поставлена на военное положение, мы допускаем, что она должна была выставлять в византийскую армию отряд ополчения, по крайней мере, в 20 тыс. человек.

Таким образом, что касается Севера и до известной степени Малой Азии, то к половине VII в., в течение ста лет, совершился переворот громадной исторической важности: весь почти Балканский полуостров сделался достоянием славянства. Около того же времени часть мелких славянских племен, поселившихся на северо-востоке Балканского полуострова, подпала под власть пришлой азиатской орды болгар. Эти завоеватели сделали для этой части славянства то, в чем нуждалось западное славянство: они создали политическую организацию, даровали крепкое государственное единство. Как ее ни рассматривать – эту азиатскую орду, – но болгары являются сплоченным народом, выступают на историческое поприще грозной для Византии силою. Славяне же, оставшиеся в стороне от власти этого пришлого элемента, именно сербы, достигают политической организации чуть ли не во времена неманичеи, к началу XI столетия. Почти шесть веков они провели в состоянии политической незрелости, и как эти сербские славяне, так и их северные соплеменники много потеряли в течение своей истории в силу неизбежного закона, что позиции, значение которых не понято одной стороной и которые остались беззащитными и свободными, не могут долго оставаться в таком положении и занимаются другой стороной. Появление в северо-восточной части Балканского полуострова болгарской орды было, однако, чрезвычайно благоприятным для славянской истории обстоятельством.

Теперь обратимся к другому важнейшему вопросу византийской политики: отношениям империи к ее восточному соседу. Этот вопрос по единовременности своего возникновения с рассмотренным и по своей существенной важности для судеб империи составляет характерный признак VI–VII вв.

На севере противниками Византийской империи являлись неорганизованные славянские племена, на юге и востоке приходилось вести борьбу с могущественной державой, с централизованной государственной властью, обладавшею обширными материальными средствами. Войны Византии с персами продолжались целые столетия; со времени Юстиниана, задававшегося мировластительными целями, прочного мира между двумя империями не могло установиться, несмотря на многократные договоры о «вечном мире». Можно думать, что и в этом отношении религиозная исключительность и ревность о чистоте православия греческого духовенства много способствовала взаимной вражде. Множество добрых христиан переходило под власть персов; Византия постепенно теряла симпатии среди населения пограничных областей, которое часто служило проводниками персам во время их походов в гористых византийских провинциях. История взаимных отношений между Персией и Византией в конце VI и в начале VII в. и потому еще останавливает на себе наше внимание, что в это время на Востоке совершается не менее важный, чем на Балканском полуострове, процесс выделения новых этнографических элементов: происходит брожение между арабами в аравийской пустыне, начинают доходить до культурных стран известия о турках. Это именно те народы, которым принадлежит ближайшее будущее на Востоке.

Хотя в 562 г. между Юстинианом и Хосроем был заключен 50-летний мир, но ни та, ни другая стороны не обманывались насчет прочности этого мира. Прежде всего нужно помнить, что условием мира была плата значительной дани со стороны Византийской империи; Юстиниан согласился на эту унизительную жертву в видах сохранения мира, которого он так желал в преклонном возрасте и который был так необходим при расстройстве армии и истощении государственной казны. Но при Юстине II, в 572 г., когда предстояло выплатить долю взноса на второе десятилетие, настроение правительства было другое, и оно отказало персам во взносе дани.

Разрывая мир с персами, Юстин II должен был понимать, что предстоит новая война. И, действительно, в течение следующих 20 лет идет ряд военных столкновений частью на границе, вокруг крепостей Нисиби и Дара, частью в областях империи. Т.к. почти во всех войнах двух соседних государств военные действия большей частью зависели от того или другого положения пограничных полунезависимых арабских племен и турецких кочевых орд, а также от того обстоятельства, на чьей стороне станет пограничная горная Армения, то нужно думать, что решение императора Юстина II разорвать мир с Персией основывалось на благоприятных сведениях, имевшихся в Константинополе по отношению к упомянутым племенам и кочевым ордам. Более любопытные данные представляют начавшиеся тогда сношения Византии с народом, впервые выступившим в то время в истории под именем турок{23}.

Упоминаемые у китайских писателей с конца V в. турки составляли в это отдаленное время небольшое кочевое племя того же происхождения, что гунны, авары, болгаре, половцы и печенеги, венгры и монголы. Вследствие удачных наездов на своих соседей турки приобрели известность в V в. и вступили в сношения с Китаем. В VI в., овладев Бухарой, они сделались соседями Персии и составили план принять на себя посредничество в сношениях Византийской империи с Китаем и открыть прямой путь для торговых караванов из Индии в Европу. Т.к. сношения с Хосроем не привели к желаемой цели, то турецкий хан задумал соединить свои интересы с политическими видами Византийской империи. С этой целью он отправил в Константинополь торжественное посольство, которое явилось в столицу греческой империи в конце 568 г. и заставило о себе говорить тогдашних писателей[25].

Послы принесли Юстину II письмо от своего хана по имени Моканхан или Дизабула и сообщили грекам новые и любопытные сведения о турецком народе. Между прочим, они говорили, что авары, с которыми византийский царь находится в непосредственных сношениях, суть не что иное, как взбунтовавшиеся против турок подданные и рабы. Цель посольства, во главе которого стоял Маниак, состояла в заключении с греками торгового договора для свободного провоза на запад шелка, в установлении вечного мира и союза против всех врагов Византии. Юстин II, понимая все значение раскрываемых этими предложениями торговых и политических выгод, не решился, однако, пуститься в авантюру, прежде чем не собраны будут более точные сведения о турецком народе. С этой целью в 569 г. снаряжено было торжественное посольство с Зимархом, комитом Востока, во главе, которое отправилось в турецкую землю в сопровождении упомянутого выше Маниака. Целью была Согдиана, или нынешняя Бухара.

Византийское посольство прибыло в стан великого хана, когда он готовился на войну с персами. Здесь Зимарху удалось заручиться подтверждением статей договора, заключенного в Константинополе, и затем с богатыми подарками хана предпринять обратное путешествие в Константинополь. С этого времени начинается ряд ежегодных сношений турок с Византией. Менандр насчитывает семь посольств до 576 г. Эти сношения не имели, однако, существенных выгод ни для той, ни другой стороны и ограничивались восточными любезностями и обещаниями, исполнение которых никто не считал обязательным. Раз, когда византийский посол предстал перед ханом Туркешем и, сообщив ему о возведении Тиверия в сан кесаря, просил сделать диверсию против персов, хан сказал: «У вас, у греков, десять языков и одно мошенничество. Вот мои десять пальцев я вложил в свой рот, так и вы своими разными языками обманываете то меня, то аваров, моих рабов! Мы, турки, – продолжал хан, – не лжем и никогда не обманываем, а император посылает ко мне послов с лестными обещаниями и в то же время ведет дружбу с аварами, и это рабы, взбунтовавшиеся против своих господ. Авары возвратятся ко мне, когда я захочу, мне стоит только поднять бич, чтобы заставить их провалиться под землю. Зачем вы всегда препровождаете моих послов, идущих к вам, через Кавказ? Не думаете ли вы таким образом держать от меня в тайне ваши границы из опасения, чтобы я не захватил их? Я знаю очень хорошо, где текут ваши реки Днепр, Дунай и Марица, я знаю пути, которыми шли авары, мои подданные, чтобы напасть на ваши владения. Ужели вы думаете, что я не знаю прекрасно ваши силы?»