Песнь крови - Энтони Райан

– Это все ты виноват! Ты виноват, Убийца Светоча!

Ам Лин закашлялся, задергался, хватая воздух ртом, веки у него дрогнули, и глаза открылись.

– Нура-лах! – всхлипнула жена, притянув его к себе. – Эрха не алмаш…

– Безымянных благодари, а не богов, – прохрипел Ам Лин. Он отыскал глазами Ваэлина, поманил его к себе и шепнул на ухо: – Брат, мой волк…

Он моргнул и потерял сознание. Ваэлин вздохнул с облегчением, видя, что грудь у него вздымается.

– Отнесите его в дом гильдии, – велел он Дентосу. – И найдите целителя.

Ам Лина понесли прочь. Жена шла рядом, цепляясь за его руку. Подошел Каэнис.

– Нашли человека, который это сделал, – сказал он, указав на другую кучку людей. Ваэлин подбежал, протолкался через оцепление и обнаружил на мостовой избитый труп. Он пинком перевернул тело на спину, увидел опухшее, совершенно незнакомое лицо. Альпиранец.

– Кто это? – спросил Ваэлин, обводя взглядом толпу. Каэнис перевел. Немного погодя смуглолицый мужчина выступил вперед и произнес несколько слов, опасливо поглядывая на Ваэлина.

– Каменотес – человек уважаемый, – перевел Каэнис. – Его труд считается священным. Этому человеку не стоило ждать снисхождения.

– Я спрашивал, кто он! – проскрежетал Ваэлин.

Каэнис передал его вопрос смуглолицему на своем неуверенном, но правильном альпиранском. Тот только головой покачал. Стали расспрашивать толпу – сведения оказались скудные.

– Его имени, похоже, никто не знает, но он был слугой в одном из богатых домов. Несколько недель назад, когда они пытались вырваться из города, его ударили по голове, и с тех пор он был не в себе.

– Известно ли, почему он это сделал?

Все заговорили в один голос.

– Его нашли стоящим на улице с пылающим факелом в руке, – перевел Каэнис. – Он кричал, что каменотес – изменник. Похоже, из-за того, что каменотес сдружился с тобой, пошли дурные сплетни. Но такого никто не ожидал.

Ваэлин все пристальнее вглядывался в толпу, побуждаемый песнью крови. «Угроза не миновала. К этому приложил руку кто-то из присутствующих».

Грохот рушащейся кладки заставил его обернуться в сторону мастерской. Огонь пожрал балки, и стены рухнули. Теперь сделались видны многочисленные статуи, оставшиеся внутри: боги, герои, императоры, безмятежные и недвижные среди пламени. Ропот толпы смолк, сменившись благоговейным молчанием. Некоторые принялись молиться вполголоса.

«Его нет, – понял Ваэлин. Он подошел ближе, вглядываясь сквозь пламя, и на лбу у него выступил пот. – Волк пропал».

Поутру он отправился на пожарище и принялся искать, просеивая пепел сквозь пальцы под бесстрастными взорами закопченных, но не особенно пострадавших мраморных богов. Миновало несколько часов, прежде чем пламя улеглось, невзирая на бесчисленное количество ведер воды, вылитых в огонь горожанами и согнанными солдатами. В конце концов, когда сделалось ясно, что соседним домам ничто не угрожает, Ваэлин махнул рукой и велел оставить догорать. Когда рассвет озарил город, Ваэлин принялся искать мраморную глыбу с хранящейся в ней тайной, но нашел только пепел и несколько обломков мрамора, которые могли быть чем угодно. Песнь крови звучала непрерывным погребальным звоном в основании черепа. «Впустую, – подумал Ваэлин. – Все это было впустую…»

– Вы выглядите усталым.

Шерин стояла неподалеку, кутаясь в серый плащ, бледная. Из обугленных руин все еще поднимались струйки дыма. Лицо у нее по-прежнему выглядело настороженным, но гнева Ваэлин не увидел, только усталость.

– Вы тоже, сестра.

– Лекарство подействовало. Через несколько дней девочка полностью оправится. Я решила, что стоит дать вам знать.

– Спасибо.

Она чуть заметно кивнула.

– Однако это еще не все. Нужно следить, не появятся ли новые случаи. Но теперь я уверена, что эпидемию удастся предотвратить. Еще неделя, и город можно будет открывать.

Она окинула взглядом развалины, потом как будто впервые заметила статуи. Ее взгляд остановился на массивных фигурах человека и льва, сплетшихся в схватке.

– Мартуал, бог мужества, – сказал ей Ваэлин. – Борется с Безымянным, огромным львом, опустошавшим южные равнины.

Она протянула руку, погладила небывало мускулистое предплечье бога.

– Красиво…

– Да. Я знаю, вы устали, сестра, но я был бы вам благодарен, если бы вы согласились взглянуть на человека, который это изготовил. Он сильно обгорел на пожаре.

– Конечно! Где он сейчас?

– В доме гильдии, у порта. Я распорядился приготовить там для вас комнаты. Я вас провожу.

– Да я и сама найду!

Она повернулась, чтобы уйти, потом остановилась.

– Губернатор Аруан рассказал мне о той ночи, когда вы взяли город и как вы добились его сотрудничества. Я считаю, что была неоправданно резка с вами.

Она посмотрела ему в глаза, и он ощутил знакомую боль в груди, но на этот раз боль его грела. Она развеяла погребальное гудение песни крови и заставила его улыбнуться, хотя, видят Ушедшие, улыбаться ему было особо не из-за чего.

– Вы отпущены на свободу по приказу короля, – сказал он. – Брат Френтис привез королевское распоряжение.

– В самом деле? – она вскинула бровь. – Можно взглянуть?

– Увы, оно пропало.

Ваэлин указал на дымящиеся руины вокруг, словно в качестве объяснения.

– Обычно вам подобная неловкость несвойственна, Ваэлин.

– О нет, я часто бываю неловок в поступках и в словах.

Лицо Шерин озарилось короткой ответной улыбкой. Потом она отвернулась.

– Пойду осмотрю этого вашего друга-художника.

Семь дней спустя ворота распахнулись. Ваэлин приказал также выпустить моряков, но только по одной команде за раз. Неудивительно, что большинство предпочли отплыть с первым же отливом, и «Красный Сокол» – одним из первых. Капитан Нурин лихорадочно погонял свою команду, как будто боялся, что Ваэлин передумает и в последнюю минуту отберет лазурит.

Некоторые горожане побогаче тоже предпочли уехать: унять страх перед «красной рукой» было не так просто. Ваэлину удалось перехватить бывшего хозяина человека, который поджег мастерскую Ам Лина: богато одетого, хотя и несколько пообносившегося торговца пряностями. Он томился под стражей у восточных ворот, пока Ваэлин не пришел его допросить. Его семейство с оставшимися слугами ожидало неподалеку, с лошадьми, навьюченными разнообразными ценностями.

– Насколько я знаю, его звали Плотником, – сообщил купец. – Не могу же я знать по имени всех слуг в своем доме! На то у меня специальные люди есть.

Языком Королевства купец владел безупречно, но Ваэлину не понравился его надменный тон. Однако купец явно так его боялся, что Ваэлин сдержался и не отвесил ему бодрящую оплеуху.

– Жена у него была? – спросил он. – Родные?

Купец пожал плечами:

– По-моему, нет. Кажется, он все свое свободное время проводил, вырезая из дерева изображения богов.

– Я слышал, что он пострадал, его по голове ударили.

– Большинство из нас пострадали в ту ночь.

Купец засучил шелковый рукав и продемонстрировал шов на предплечье.

– Ваши люди весьма вольно размахивали своими дубинками.

– Так плотник, значит, пострадал, – напомнил Ваэлин.

– По голове его ударили, и, похоже, сильно. Мои люди отнесли его домой, он был без сознания. По правде говоря, мы считали его мертвым, однако он протянул несколько дней, еле дыша. А потом взял и очнулся, и как будто ничего и не случилось. Мои слуги сочли это делом рук богов в награду за все его поделки. А на следующее утро он ушел. И так ни слова и не сказал с тех пор, как очнулся.

Купец оглянулся на ожидающее его семейство. Руки у него дрожали от нетерпения и страха.

– Я знаю, что вы тут ни при чем, – сказал Ваэлин купцу, отступая в сторону. – Удачного вам путешествия.

Человек уже заторопился прочь, командуя домочадцам трогаться в путь.

«Протянул несколько дней…» – повторил про себя Ваэлин, и песнь крови шевельнулась, пропев отчетливую нотку узнавания. Он испытал знакомое чувство, как будто ищет что-то на ощупь, некий ответ на многочисленные загадки своей жизни, но ответ, как всегда, нащупать не удалось. Его охватило разочарование, и песнь крови дрогнула. «Песнь – это и есть вы, – говорил Ам Лин. – И вы можете ее петь точно так же, как и слышать». Он попытался успокоить свои чувства, расслышать песнь более отчетливо, заставить ее сосредоточиться. «Песнь – это я, моя кровь, моя нужда, моя охота». Она разрослась внутри него, взревела в ушах какофонией эмоций, размытыми видениями, которые мелькали перед внутренним взором слишком стремительно, чтобы их уловить. Слова, произнесенные и непроизнесенные, сливались в неразборчивый гул голосов, ложь и правда сливались в смятенном вихре.

«Мне нужен совет Ам Лина», – думал он, пытаясь сфокусировать песнь, внести гармонию в этот нестройный гул. Песнь взмыла еще раз, потом успокоилась, превратилась в единую отчетливую ноту, и перед ним мелькнуло видение мраморной глыбы, резца, который вновь взялся за свою немыслимо стремительную работу, ведомый незримой рукой, и из камня проступило лицо, и обозначились черты… А потом все исчезло, и глыба почернела и рассыпалась под руинами дома каменотеса.