Песнь крови - Энтони Райан

«Очередные ухищрения старика?» – подумал Ваэлин. Может быть, король знает о его привязанности к Шерин, и ее арест был еще одним способом оказать давление. Но нет, вряд ли. Янус ведь уже и так обеспечил себе его повиновение. Арест Шерин казался поступком, совершенным просто от страха. Уж конечно, возражения одного человека не могли бы остановить войну. Ваэлин хорошо знал, как жесток король, но публичный арест популярной в народе сестры Пятого ордена не был похож на один из тонких, вероломных ходов, к которым он был склонен. «Нет, должно быть, он предпринял что-то другое, – решил Ваэлин. – Попробовал найти способ заставить ее замолчать или купить ее послушание. Значит, у нее хватило сил противостоять ему, в отличие от меня».

– Король согласился отпустить Шерин только при условии, что ее закуют в кандалы и будут постоянно держать под стражей, – продолжал Френтис. – Кроме того, ей запрещено с кем-либо разговаривать без дозволения.

Френтис достал из-под плаща конверт и протянул его Ваэлину:

– Все подробности тут. Аспект Арлин сказал, что нам следует придерживаться…

Ваэлин взял конверт, бросил его в огонь и стал смотреть, как сургуч королевской печати пузырится и стекает в пламя.

– Судя по всему, король помиловал сестру Шерин и распорядился немедленно освободить ее из-под стражи, – сказал он Френтису тоном, не терпящим возражений. – За ее многолетнюю службу Королевству и Вере.

Френтис бросил взгляд на обуглившийся конверт и сразу же отвел глаза.

– Да, брат, конечно.

Он нервно заерзал, явно не решаясь сообщить что-то еще.

– Ну, в чем дело, брат? – устало спросил Ваэлин.

– Одна девушка пришла на пристань, когда мы уже готовились к отплытию. И попросила передать тебе вот это.

Его рука снова появилась из-под плаща с маленьким свертком, завернутым в простую бумагу.

– Хорошенькая такая. Я даже пожалел было, что вступил в орден.

Ваэлин взял сверток, открыл и увидел две тонкие дощечки, связанные голубой шелковой ленточкой. А внутри лежал одинокий зимоцвет, придавленный к белой карточке.

– Она больше ничего не сказала?

– Просила только передать тебе ее благодарность. А за что, не говорила.

Ваэлин с удивлением обнаружил, что улыбается.

– Спасибо, брат.

Он снова завязал ленточку и сунул дощечки в карман.

– Слушай, ты поесть не захватил, часом? А то я тут с голоду помираю.

Френтис сбегал вниз и через полчаса вернулся с Каэнисом, Баркусом и Дентосом. Они притащили еду и спальники.

– Я уж сколько недель не ночевал под звездами! – заметил Каэнис. – Соскучился.

– А то! – протянул Баркус, разворачивая спальник. – Моя задница уж так стосковалась по радостям жесткой земли и внезапного дождя!

– Вам что, делать нечего? – поинтересовался Ваэлин.

– А мы решили уклониться от обязанностей, милорд, – ответил Дентос, сделав ударение на слове «милорд». – Что, выпороть нас велите?

– А это смотря что вы мне пожрать принесли.

Они зажарили над костром козий окорок, разделили между собой хлеб и финики. Дентос откупорил бутылку кумбраэльского красного и пустил ее по кругу.

– Последняя, – скорбно сообщил он. – Я перед отъездом велел сержанту Галлису уложить двадцать бутылок.

– Похоже, на войне люди пьют больше обычного, – заметил Каэнис.

– С чего бы это, ума не приложу! – буркнул Баркус.

Некоторое время они чувствовали себя как много лет назад, когда мастер Хутрил, бывало, уводил их в лес и они ночевали под открытым небом, перекидываясь шутками и рассказывая истории у костра. Только теперь их стало меньше да шутки сделались невеселые. Даже Френтис, по-своему самая бесхитростная душа из них всех, и тот сделался склонен к цинизму. Он потчевал их рассказами о том, что тюрьмы нынче снова опустели, потому что король попытался набрать новые полки королевской стражи.

– Новые головорезы скоро останутся без головы.

– Ну и поделом им, – сказал Каэнис. – Тех, кто нарушил королевский мир, надлежит принуждать расплачиваться за это. И чем, как не военной службой? Должен заметить, из бывших разбойников выходят превосходные солдаты.

– Никаких иллюзий, – согласился Баркус. – Никаких надежд. Когда твоя жизнь – сплошные трудности, солдатское житье не так уж и плохо.

– Спроси-ка у тех бедолаг, что мы оставили на Кровавом холме, по душе ли им солдатское житье, – сказал Дентос.

Баркус пожал плечами:

– Солдатская жизнь часто подразумевает солдатскую смерть. Им-то хоть платят, а нам?

– А мы служим Вере, – вмешался Френтис. – Мне этого довольно.

– А, но ты-то пока молод душой и телом. А вот погоди-ка еще годик-другой, и сам потянешься за «братним другом», чтобы избавиться от этих гадких вопросов, как и все остальные.

Баркус опрокинул бутылку себе в рот и разочарованно скривился, когда оттуда выкатилось всего несколько капель вина.

– О Вера, зачем я не пьян? – проворчал он, швыряя бутылку в темноту.

– Так ты все же в это веришь? – продолжал Френтис. – В то, ради чего мы сражаемся?

– Мы сражаемся ради того, чтобы король мог удвоить свои доходы от налогов, о невинный отрок.

Баркус вытянул из-под плаща фляжку «братнего друга» и сделал большой глоток.

– Во-от, так-то лучше!

– Но так же не может быть! – возмутился Френтис. – В смысле, я знаю, что все эти байки насчет того, что альпиранцы будто бы детей крадут, – чушь собачья, но ведь мы же несем им Веру, правда? Мы нужны этим людям. Потому аспект и отправил нас сюда.

Он перевел взгляд на Ваэлина.

– Правда же?

– Ну конечно, правда! – ответил ему Каэнис со своей привычной убежденностью. – Наш брат просто видит самые низменные побуждения в самых чистых деяниях.

– Чистых?! – Баркус заливисто, от души расхохотался. – Что ты называешь чистым? Сколько трупов осталось валяться в пустыне по нашей милости? Скольких мы оставили вдовами, сиротами и калеками? А как насчет этого города? Думаешь, «красная рука» появилась здесь после того, как мы его взяли, просто по совпадению?

– Если бы мы принесли ее с собой, мы бы и сами заболели! – огрызнулся Каэнис. – Ты, брат, иной раз такую ерунду городишь!

Они продолжали грызться, а Ваэлин оглянулся на виллу. В одном из окон верхнего этажа горел тусклый огонек, смутные тени ходили за шторами. Шерин работает, скорее всего. Ваэлин ощутил внезапный приступ озабоченности, остро чувствуя ее уязвимость. Ведь если лекарство не подействует, она останется беззащитной перед «красной рукой», как сестра Гильма. Возможно, он отправил ее на смерть… и она так сердилась!

Он встал и подошел к воротам, не сводя глаз с желтого прямоугольника окна. В груди накипали беспомощность и чувство вины. Ваэлин обнаружил, что уже поворачивает ключ в замке. «Если подействует, это не опасно, а если нет, я не смогу жить, когда она умрет…»

– Брат?..

Каэнис. В его голосе звучало настойчивое предостережение.

– Мне надо…

И тут песнь крови взревела, взвыла у него в мозгу. Он рухнул на колени, ухватился за ворота, чтобы не упасть, почувствовал, как сильные руки Баркуса подхватили его.

– Ваэлин? Что, снова тот же самый приступ?

Невзирая на боль, пульсирующую в голове, Ваэлин обнаружил, что может стоять без посторонней помощи, и привкуса крови во рту не было. Он протер нос, глаза – они были сухие. «Нет, не тот же самый, но это песнь Ам Лина». Его настигло тошнотворное осознание происходящего, он вырвался из рук Баркуса, окинул взглядом темную массу города и сразу нашел его – яркий маячок, полыхающий над ремесленным кварталом. Горела мастерская Ам Лина.

Когда они прибежали, пламя вздымалось высоко в небо, крыша мастерской провалилась, почерневшие балки корчились в огне. Жар был так силен, что к двери нельзя было подойти ближе десяти ярдов. Горожане, выстроившись цепью, передавали ведра из ближайшего колодца, хотя вода, которую выплескивали в раскаленное горнило, помогала мало. Ваэлин метался в толпе.

– Где каменотес? – лихорадочно расспрашивал он. – Внутри остался?

Люди шарахались от него, на всех лицах были страх и враждебность. Ваэлин велел Каэнису узнать, где каменотес, и несколько рук указали на кучку людей поблизости. Ам Лин лежал на мостовой, голова его покоилась на коленях жены, жена плакала. На лице и руках багровели ожоги. Ваэлин опустился рядом на колени, бережно коснулся груди, чтобы удостовериться, что мастер еще дышит.

– Убирайся! – женщина отмахнулась, угодив ему по челюсти, и оттолкнула его руку. – Оставь его!

Лицо у нее было черным от сажи и бледным от горя и ярости.

– Это все ты виноват! Ты виноват, Убийца Светоча!

Ам Лин закашлялся, задергался, хватая воздух ртом, веки у него дрогнули, и глаза открылись.

– Нура-лах! – всхлипнула жена, притянув его к себе. – Эрха не алмаш…

– Безымянных благодари, а не богов, – прохрипел Ам Лин. Он отыскал глазами Ваэлина, поманил его к себе и шепнул на ухо: – Брат, мой волк…