Суфии: Восхождение к истине - Лео Яковлев

Обычный человек, желающий узнать, что такое суфийский образ мышления, как правило, обращается к справочной литературе. Он может найти слово «суфий» в энциклопедии или же просмотреть труды специалистов по религии и мистицизму.

Если он это сделает, он поймет, что значит мышление, сформированное по методу «ощупывания слона в темноте».

Один из персидских ученых считает, что суфизм представляет собой искажение христианского учения. Профессор из Оксфорда думает, что он сложился под влиянием индийской Веданты. Профессор арабо-американского происхождения полагает, что суфизм был реакцией на интеллектуализм в исламе. Профессор семитской литературы усматривает в суфизме следы центрально-азиатского шаманизма. Немецкий ученый будет убеждать нас, что в суфизме следует искать элементы христианства и буддизма. Два очень крупных английских востоковеда видят в суфизме следы сильного влияния неоплатонизма, но один из них допускает, что суфизм мог развиваться и самостоятельно. Арабский ученый, публикующий свои труды через один из американских университетов, убеждает своих читателей, что неоплатонизм (который он считает частью суфизма) является результатом синтеза греческих и персидских влияний. Один из крупнейших испанских арабистов, говоря о возникновении монашества в христианстве, называет источником суфизма манихейство. Другой ученый, обладающий не меньшим авторитетом, находит в суфизме элементы гностицизма, а один английский профессор, который перевел суфийскую книгу, склонен видеть в ней «маленькую персидскую книгу». Другой переводчик усматривает мистическую традицию суфиев «в самом Коране». «Хотя в персидской и арабской литературе можно найти много интересных с исторической точки зрения определений суфизма, главная их ценность заключается в том, что они показывают, что дать определение суфизму невозможно».

В Пакистане считают, что Руми (1207—1273) был наследником практически всех великих течений древней мысли, существовавших на Ближнем Востоке. Для тех, кто поддерживал реальные контакты с суфиями и присутствовал на их собраниях, не требуется никаких особых доказательств и усилий воли, чтобы увидеть, что суфизм содержит в себе массу составных вещей, которые встречаются и в таких несуфийских системах, как гностицизм, неоплатонизм, аристотелианство и т.д. Мастер Хал-ки сказал: «Все бесчисленные волны, воспринимающие и тут же отбражающие лучи солнца, из одного моря». Человеку, которого приучили верить в ясность или в монополию идей определенных школ, будет нелегко совместить подобное понимание с суфийским размышлением.

Доктор Халифа Абду Хаким доказал, что он способен перечислить все философские школы, идеи которых разделял Руми, и при этом он не считает, что эти школы произошли друг от друга. Он пишет: «Его "Маснави" — это многогранный кристалл. В его гранях нашли свое отражение семитский монотеизм, греческий интеллектуализм, теория идей Платона и аристотелевская теория причинной обусловленности и развития. Единое Плотина и экстаз, который объединяет с этим Единым, спорные вопросы схоластов (мутакаллимун), проблемы теории познания Ибн-Сины и аль-Фараби, теория пророческого сознания Газали и монизм Ибн-аль-Араби.

Если моя позиция все еще не ясна, то я должен сказать, что все это еще не означает, что Руми создал мистическую систему, слепив ее из вышеназванных элементов. "Груши можно найти не только в Самарканде"».

Существует обширная мировая литература по суфизму; западные ученые перевели множество суфийских текстов. Мало кто из этих ученых (а может быть, и вообще никто) обладал суфийским опытом, знал его устное наследие или хотя бы порядок, в котором изучаются формальные суфийские материалы. Это, разумеется, не говорит о том, что их работы не имеют никакой ценности. Они были очень полезны востоковедам, но им часто не хватало последовательности. Подобно писцу из анекдота, который должен был сам доставлять письма, написанные им, т. к. никто не мог разобрать его почерк, многие из этих работ нуждаются в суфийских комментариях.

Воздействие переводов и непоследовательных книг по суфизму на неподготовленного читателя может оказаться весьма значительным, забыть о нем будет не так легко. В методах подхода к вопросу о переводах есть свои тонкости. Не говоря уже о различиях между переводчиками в смысле аккуратности и стремления к точной передаче смысла (что привело к хитрой, но совершенно неуместной деятельности в их среде), мы обнаруживаем, что с переводными материалами, предлагаемыми очарованному читателю, могут случаться странные вещи.

Иногда предпринимаются попытки сохранения размера восточных стихов, переводимых на английский язык, ибо переводчику кажется, что это помогает передать дух оригинала. Другие переводчики придерживаются совершенно противоположной точки зрения и тщательно избегают любых попыток воспроизведения ритма, утверждая, что добиться этого невозможно или нежелательно по каким-то причинам. Некоторые переводные тексты сопровождаются несуфийскими комментариями (обычно их авторами являются ортодоксальные мусульмане или даже формалистические христианские теологи). Существуют еще и неполные переводы, когда автор публикует только часть текста, а остальное считает себя вправе убрать, причем, чем меньше он знает о суфийской практике, тем смелее он допускает подобные сокращения. Нужно помнить о том, что суфийские произведения никогда не являются чисто литературными, философскими или техническими материалами.

Существует перевод одной персидской книги на английский язык, сделанный не с персидского языка, а с французского. Французский вариант появился в результате перевода с урду, а перевод с урду был сделан по сокращенному персидскому варианту арабского оригинала. Издания современных вариантов произведений персидских классиков подчас осуществляются только для того, чтобы убрать из них некоторые места, противоречащие нынешним религиозным представлениям, распространенным в Иране. К этому следует добавить труды христианских (миссионерских), индуистских, западных неоиндуистских и западных несуфийских авторов и популяризаторов, не обладающих академическим образованием. Таким образом, знакомство среднего образованного человека с суфизмом на Западе происходит в беспрецедентных условиях.

В этом калейдоскопическом процессе есть свои особые, правда случайные, приятные моменты. Эта порочная тенденция, для которой кажется невозможным даже подобрать название (хотя по аналогии с дихотомией ее можно назвать «полихотомией»), достаточно ярко проявила себя уже около 1000 лет назад, когда еврейский мыслитель Авицеброн из Малаги (1020 — 1050 или 1070) написал работу «Источник жизни», основанную на суфийской иллюминистической философии. Так как книга была написана по-арабски, многие авторитетные христианские деятели, воспринимая «арабское» учение, думали, что он араб. Какая-то часть из них посчитала его христианином, обладавшим «здравыми взглядами», о чем они стали заявлять во всеуслышание. Францисканцы приняли его теории, немедленно причислив их к христианской мысли. Они познакомились с этими теориями по латинскому переводу, сделанному с книги Авицеброна примерно сто лет спустя после смерти ее автора.

Некая ученая дама, автор солидных трудов по мистицизму Среднего Востока, сумела ощупать больше, чем одну из частей тела слона, т. к. она в одной и той же книге заявляет, что суфизм «мог испытывать непосредственное влияние [так и написано] буддийских идей», а в другом месте пишет, что ранние суфии «были мало знакомы с различной эллинистической литературой», но их идеи, тем не менее, были заимствованы из эллинистических источников. Свое исследование суфийского пути она завершает таким образом: «Подлинное начало и источник суфизма следует искать в извечном стремлении души человека к Богу». Суфийская деятельность оказала столь заметное влияние на христианский Запад, что в утверждениях суфиев о том, что объективная истина обладает динамической силой, существование которой трудно было бы отрицать, вряд ли можно было видеть лишь пустые слова. Однако проявление этой жизненной силы зависит от правильного восприятия ее людьми. Если отсутствует определенная подготовка, первоначальный суфийский толчок может в дальнейшем принимать довольно странные формы. Фрагментарный или выборочный подход к суфизму может привести к особенно сильным искажениям, о чем лучше всего может свидетельствовать судьба произведений Газали в Европе.

Газали написал книгу под названием «Опровержение философов», которая вскоре была частично переведена и использована апологетами католицизма в борьбе против мусульманских и христианских школ одновременно. Надо сказать, что та часть книги, которая попала на Запад, была посвящена только предварительному рассмотрению философских проблем. Если человек хочет понять Газали правильно, его труды следует читать целиком, учитывая при этом его взгляды на ценность суфийских упражнений. Эту книгу прокомментировал другой араб, Ибн Рушд из Кордовы (1126—1198). В Европе его называли Аверроэсом и также перевели его труд. Он не сумел опровергнуть Газали с помощью своих схоластических методов, хотя считалось, что ему это удалось. Однако идеи Аверроэса подчинили себе западную и христианскую схоластическую мысль и были доминирующими около 400 лет — с XII до конца XVI века. Взятые вместе фрагменты Газали и аристотелевские элементы учения Аверроэса представляли собой сдвоенное суфийское течение (действие и противодействие), которое питало христианство, ничего не знавшее (что касается, по крайней мере, схоластов) об истинной роли учений Газали и Аверроэса.