Поднебесная - Гай Кей

Еще ему подарили сокрушительно большую сумму денег, церемониальные артефакты, нефрит, кораллы, жемчуга, слоновую кость и драгоценные камни, и два церемониальных меча, некогда принадлежавших императору Пятой династии.

Не произнеся ни слова (говорить было запрещено), Тай поднялся, повинуясь незаметному жесту высокого евнуха, и снова поклонился, девять раз, медленно пятясь прочь от трона.

Выйдя наружу с головокружением, Тай жадно дышал на залитом солнцем дворе и ожидал, что теперь ему передадут приказ немедленно отправиться за конями. Но все вышло иначе. Помешали события.

В тот же день пришло известие, что Еньлинь, второй по величине город империи, находящийся к востоку от них, с противоположной стороны от перевала Тэн, сдался Рошаню. Мятежный генерал объявил его столицей Десятой династии. Его солдаты, по сообщениям, не тронули рядовых жителей, но перебили всех гражданских чиновников, которым не удалось убежать, когда мятежники появились у стен города.

Новые призраки, подумал Тай. И их будет еще больше…

Глава 22

Ли-Мэй никогда раньше не думала о таких вещах, но она никогда раньше и не была в горах. Даже на горы к востоку от их дома не поднималась ни разу. Женщинам туда ходить не принято. Она помнит, как мечтала увидеть море, но это были другие мысли…

В первые дни пребывания здесь, когда нет никаких задач, нет нужды подниматься затемно и куда-то ехать, мечтая о несказанной роскоши распоряжаться собственным временем, она гуляет по широкой плоской вершине горы и зеленым террасам под ней. Ее никто не сопровождает. Здесь в этом нет необходимости. Каменный Барабан, одна из Пяти Священных Гор, отличается от всех, благодаря своему местоположению: она возвышается над почти совершенно ровной местностью во всех направлениях. Вершина выглядит так, словно какой-то бог взял меч и срезал ее, создав плоскую верхушку. Ли-Мэй далеко видно, в какую бы сторону она ни смотрела. Иногда она воображает, что видит даже Стену, но понимает, что это иллюзия.

Ее ничем не ограничивают, она бродит повсюду. Ли-Мэй одета в серую одежду каньлиньского ученика, хоть и не принадлежит к ним. Она наблюдает за их боевыми тренировками, или за стрельбой из лука, или за отработкой движений, больше похожих на танец, чем на бой. Смотрит, как мужчины и женщины взбегают вверх по стенам, перелетают через открытое пространство и устремляются вниз по другой стене, а потом повторяют все сначала.

Она слышит колокола, призывающие на молитву, и тоже идет туда, среди серых и черных фигур на зеленой горе.

Ей очень нравится звон колоколов на этой возвышенности. Она стоит в глубине храма, смотрит на обряды при горящих свечах, слушает песнопения, звучащие то громче, то тише, и ощущает такой покой, какого давно не испытывала.

То же самое чувство охватывает ее в сумерках, когда она находит тихое место на одной из террас и смотрит, как темнеет небо и зажигаются звезды.

Ее мучит чувство вины. Погружаться в покой в такой момент, несомненно, эгоистично, даже стыдно. Теперь они уже знают, почему опустела Длинная стена и гарнизоны за ней. Они знают, куда ушли армии Рошаня и куда они направляются.

Несмотря на это — или, возможно, честнее сказать — из-за этого, — к вечеру третьего дня на горе Каменный Барабан Ли-Мэй решила, что хочет остаться здесь на всю жизнь. Чтобы пройти обучение и стать одним из каньлиньских воинов или просто служить им.

На следующий день, рано утром, ее вызвали к триумвирату старейшин, правящих святилищем, и она узнала, что ей не позволят это сделать. Фактически она должна уехать почти немедленно.

Члены триумвирата не похожи на людей, склонных менять свое решение, думает она, стоя перед ними. Их лица суровы. Двое очень высоких мужчин, у третьего всего одна рука. Они одеты в самые строгие черные каньлиньские одежды, какие она только видела, и сидят на подушках, на возвышении, в павильоне, открытом свету и ветру. Восходит солнце.

У Ли-Мэй есть вопросы.

Она опускается на колени. Не уверена, правильно ли это, но чувствует, что поступает должным образом. И говорит, переводя взгляд с одного на другого:

— Неужели я настолько не гожусь для того, чтобы стать каньлиньским воином?

Неожиданно старейшина в центре, тот, у которого одна рука, громко смеется — высоким, веселым смехом. Оказывается, он не такой уж неприступный, думает Ли-Мэй. И другие тоже — они улыбаются.

— Не годитесь? Совершенно! — отвечает хохочущий мужчина, качаясь от смеха. — Точно так же, как и ваш брат!

Она изумленно смотрит на него.

— Вы знали моего брата?

— Я учил его! Мы старались. Он старался, — старейшина успокаивается, вытирает глаза рукавом и задумчиво смотрит на нее. — Его душа не предназначена для того, чтобы расти в рамках большой группы, делить с другими веру. И ваша тоже, дочь Шэнь Гао. — Он говорит добрым голосом. — Это не следует считать неудачей.

— Но я именно так это чувствую, — возражает она.

— Однако это не так. У вашего брата было слишком сильное чувство того, кто он такой, внутри. И у вас тоже. Это природа, а не недостаток.

— Я не хочу уезжать, — она боится, что говорит по-детски.

— Вы любите Гору потому, что спаслись от гибели, а здесь спокойно. Конечно, вам хочется задержаться здесь.

— Мне нельзя остаться? Даже в качестве служанки?

Один из высоких старейшин шевельнулся. Его это по-прежнему забавляет, видит Ли-Мэй. Он тихо отвечает:

— Вы — принцесса Катая, моя госпожа. Обстоятельства в мире изменились, и почти наверняка вы не вернетесь на север. Но вы, конечно, не можете быть служанкой. Слишком много людей знает, кто вы такая. Это опозорит и дворец Да-Мин, и нас.

— Я не просила делать меня принцессой.

На этот раз смеются все трое, хоть и необидно.

— Кто выбирает свою судьбу? — Это произносит третий, самый высокий. — Кто просит быть рожденным в свое время?

— А кто принимает мир только таким, каким он к нему приходит? — слишком быстро отвечает она.

Старейшины молчат.

— Я не знаю этого изречения, — наконец говорит тот, что в центре. — Оно принадлежит последователю учителя Чо?

Не пытаясь скрыть оттенок гордости, она отвечает:

— Нет. Оно принадлежит генералу Шэнь Гао. Мой отец говорил это всем своим детям. — Шэнь Ли-Мэй помнит, как он говорил это ей, своей дочери, не один раз. Она не случайно это услышала.

Трое мужчин переглядываются. Самый высокий склоняет голову:

— Эта мысль бросает вызов и возлагает бремя на тех, кто руководствуется ею. Но, простите меня, она делает еще более ясным то, что путь каньлиньского воина не для вас. У нас разные склонности и характеры, но наш путь — искать осуществления и гармонии в этой общей сущности. Вам это известно.