Женщина с большой буквы Ж - Эльвира Барякина

Двери везде стеклянные, замки условные – приходи кто хочешь, бери что хочешь.

Баба Капа нас не любила. Мы ржали по вечерам, а у нее – мигрень. Она звала батюшку освящать дом, а мы ему руку не целовали. Поп пел, мы приплясывали: у нас где музыка – там дискотека.

Мою свекровь Капа доводила тем, что выкидывала продукты. Груши полежат три дня – выбрасывает. А зачем брала? Мы в Союзе из-за них по пять часов в очереди стояли.

Димочка просил у нее машину – не давала. Ругалась, что мы у нее на шее сидим, а сама на работу не пускала: за иждивенцев ей полагались налоговые льготы.

Однажды Аделаида сказала Капе:

– Они отправят тебя в дом престарелых. Все деньги заберут, а тебе ни цента не оставят.

Баба Капа начала кричать. Соседи шарахались от нас: она им говорила, что мы у нее по шкафам лазаем и ищем золото.

Через месяц мы с Димочкой переехали в Брайтон-Бич.

Капитал (мемуары)

Баба Капа родилась в 1900 году. Жила как все: стояла за керосином, ходила на танцы. Чтобы скопить на приданое, вышивала бирки «Собственность Николаевской Железной Дороги».

Но тут грянула революция, и Капина судьба враз переменилась.

Полковник Егорский, известный на весь фронт храбрец и кокаинист, разглядел Капу в синематографе. Целый год они вместе спасали Россию, но потом Егорский плюнул на это дело и застрелился.

Капе срочно пришлось влюбиться в армянина Гогу. Гога, конечно, не мог сравниться с его высокоблагородием: он сморкался при дамах и передавал им вшей. Но зато он служил по интендантской части, и в его вещмешке всегда была картошка.

Когда колчаковцы докатились до Тихого океана, Капа поняла, что на Гоге далеко не уедешь. И тут ей подвернулся Доналд, сержант союзнической американской армии. Красивый, беленький – как цветок подснежник. Вскоре Капа уже жила в Лонг-Биче, штат Калифорния. За время войны она так пропиталась боевым духом, что по инерции начала воевать со свекровью. Первой и единственной жертвой этих баталий стал Доналд: после очередной ссоры он выбежал из дома и попал под авто.

– Я до сих пор виню себя! – грустила Капа шестьдесят лет спустя. – Ведь он меня от гибели спас!

За рулем сидел видный голливудский актер, и, чтобы избежать скандала, вдове оплатили не только гроб, но и моральные страдания.

На похоронах Капа встретилась с адвокатом ответчика.

– Староват он был для меня… Да молодые тогда все без денег ходили. А я нищенствовать не собиралась.

По счастливой для Капы случайности, Великая депрессия совпала с сухим законом: народ хотел с горя пить, а пить было нечего… Выпросив у нового бойфренда денег, Капа открыла кафе, в задних комнатах которого наливали виски.

Сел за это адвокат. Срок ему впаяли приличный, ждать не имело смысла.

Следующий Капин муж, летчик-истребитель, погиб в Нормандии. От него ей досталась военная пенсия и компания по уборке мусора.

Воюя за подряд в муниципалитете, Капа познакомилась с владельцем конкурирующей фирмы – чернобровым красавцем Гектором, на двадцать лет ее моложе. Они соединили усилия и сердца и стали королями мусорного бизнеса на побережье.

– Но этот был кобель! – хмурила брови Капа. – Я как-то зашла в офис, а он с секретаршей обнимается.

– И что? – спросила я.

– Ну что, набила морды обоим… После этого Гектора уже никто красавцем не называл.

На восьмом десятке Капа решила сменить веру с иудаизма на что-то более христианское. Она числилась прихожанкой у православных, у баптистов, у католиков и даже в Арабской объединенной церкви. Ее везде принимали с распростертыми объятьями, ибо на счету у Капы скопилось три миллиона.

Но старушка не оправдывала людских ожиданий.

– Все, что я имею, мне дал Господь! – говорила она. – А подарки назад не возвращают.

Детей у Капы не было. Ее завещание переделывалось, наверное, раз сто. По настроению в список наследников вписывались: Республиканская и Демократическая партии, зоопарк, Аделаида, Аделаидины дети, дети Капиных мужей, Кегельбаны, хор мальчиков, школа фигурного катания и даже я.

Капа умерла от воспаления легких в госпитале Святого Бенедикта. Прочитав старушкино завещание, я позвонила Кегельбану.

– Ты чего на Капины похороны не явился?

– Что я идиот, что ли?

– Видать, да. Она завещала все тем, кто пришел.

Нас было двадцать человек. Я, могильщики, священник и куча докторов с супругами.

Двадцать лет спустя

Мама приехала! Каждый год, встречая ее в аэропорту, я волнуюсь. Она стареет, и это видно, но какой-то особой, праздничной старостью. Деловой костюм, наимоднейшая стрижка, куча чемоданов. Завидев друг друга, мы кидаемся обниматься и плачем.

Как долетела? Как Леля? Что у тебя с работой? Мы сыплем вопросами, на которые нельзя ответить здесь и сейчас.

Мы с мамой похожи, как шило и мыло – почти ничего общего. Но как же нам уютно друг с другом: болтать, молчать, смотреть телик и шить куклам одежки. У нас всегда так: как только мама приезжает – мы беремся за поделки.

Мама до сих пор велит мне следить за осанкой. Она давно уже не в состоянии решить ни одну из моих проблем, но она все равно над ними думает и потом предлагает: «А что, если тебе…»

Любит меня, и эта любовь из тех, что не сломится ничем. Попаду ли я в тюрьму, совершу государственный переворот или выйду замуж за шахида. Это видно, когда тебя любят. Это светится в глазах.

– Так, сейчас ко мне, а Леля с Джошом подъедут к семи, – объявляю я.

Машины текут двойной огненной рекой – мы несемся в красном потоке, навстречу нам – поток белый. Мама смотрит на башни небоскребов вдали.

– Могла ли я когда-нибудь подумать…

По закону природы она должна была стать классической старушкой в пальто и платке. Так было со всеми женщинами в нашем роду: сначала яркая молодость, потом дети, работа… А после пятидесяти пяти – обвал. Но в какой-то момент прежние законы перестали работать. В 59 мама катается по миру, она успешна и богата, и у нее масса планов на ближайшие сорок лет. Впрочем, мы все сошли с привычных рельсов. Раньше судьбы детей отличались от судеб родителей только датами. Сейчас мы понятия не имеем, что с нами будет через пару лет. Незаметно мир перевернулся вверх тормашками.

Пробка. Машины ползут еле-еле.

– Другая эпоха, – говорит мама, глядя в окно. – Ты заметила, когда она началась?

Я пожимаю плечами:

– Наверное, когда рухнул железный занавес.

– Или когда из телевизора исчезли ведущие? Помнишь, они сидели перед камерой с листком бумаги и зачитывали программу передач?

Мама достает из сумки блокнот и очки и включает свет.

– Я сейчас все это запишу!

На листке появляется крупный заголовок: «За последние двадцать лет выяснилось, что…»

Мы не виделись целый год и вроде бы должны говорить о важном. Но вместо этого мы вспоминаем всякую ерунду, спорим и хохочем. Нам просто хорошо вместе.

Мама старательно пополняет свой список:

Выпендриваться целлофановым пакетом с картинкой глупо.

Фотографировать, снимать фильмы, петь и писать книги может любой дурак.

Гражданский брак – это не смертельно.

Когда жена зарабатывает больше мужа – это нормально.

Секс до брака – тоже нормально.

Импорт бывает некачественным.

Если лямка от лифчика выглядывает из-под футболки, то это сексуально.

Кассетный магнитофон, даже если он видео, – не стоил наших слез.

Жизнь без Интернета и сотового телефона невозможна.

Арабы и кавказцы кажутся опасней, чем сигареты (хотя у нас гораздо больше шансов умереть от рака, чем от бомбы террориста).

Выборы президента Америки интересней наших собственных выборов.

За границей тоже люди живут.

Нефть – кровь экономики.

В русском языке появились такие словечки, как «голубой», «круто», «приколись», «сисадмин», «олигарх» и «суверенная демократия».

Владение валютой и порнокассетами ненаказуемо.

Человек имеет право быть пидорасом.

Капиталист – это звучит гордо.

Загорать – вредно.

Медицина может творить чудеса: исправлять зрение, увеличивать грудь, превращать бабушек в моложавых мадам, растить детей в пробирках и делать пересадку всего, кроме мозгов.

Рожать можно и в сорок лет. А некоторым – даже в пятьдесят.

Земля очень маленькая. Долететь из Москвы до Лос-Анджелеса можно за то же время, что доехать на поезде из Нижнего Новгорода до Санкт-Петербурга.

Автомобиль – это не роскошь, а средство передвижения.

Смотреть сериалы немного стыдно. Поэтому если смотришь, нужно всегда извиняться и говорить, что это «от нечего делать».

Религия – это не опиум для части народа.

В СССР секс БЫЛ!

Отсутствие школьной формы не влияет на успеваемость.

Братства народов не существует.

Джинсы все-таки не стоит надевать в театр.

Пейджер – это рекордсмен по переходу от новейшего достижения прогресса до антиквариата.