Диск - Джордже Менюк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он даже не заметил, когда вернулся Ясек, они продолжали молча толкать брус, словно враги, которые вынуждены скрывать свои мысли друг от друга.
Когда небо прочертили бомбардировщики, оба приостановились, проводили их глазами. Самолеты шли на восток. Где-то в невидимой отсюда дали вздрагивала потревоженная земля. Судьба сбросила свою каждодневную маску, настежь открылись ворота ада, им же досталась нелепая доля кружить по кругу и слушать скрип колеса, который заглушал все, даже мысли…
Ясек то уходил к ручью, то снова оказывался рядом, и Адриан слышал его тяжелое дыхание. Раз или два уходил пить воду и Адриан, но без его помощи и понуканий лошадь останавливалась, а "Ясек тяжело повисал на брусе. Тогда со стороны башни слышались крики немцев, и он торопился назад, к колесу.
Казалось, день не кончится, но наконец стали вырисовываться тени: их с Ясеком и клячи. Адриан тащился по кругу и смотрел на эти тени. Они удлинялись, густели. Когда надолго исчезла третья тень, он поднял голову и посморел в сторону ручья. Ясека там не было. Адриан отпустил брус, распрямился и вдруг увидел, что Ясек ничком лежит на траве, обхватив руками голову. Лошадь, почуяв, что ее больше не понукают, остановилась, скрип колеса затих, и в этой тишине отчетливо послышалось рыдание. Плакал Ясек – хрипло, надсадно, раздирающе. Потрясенный, Адриан бросился к товарищу. Услышав шаги, Ясек перевернулся на спину, плач и всхлипы оборвались, и на Адриана глянули широко открытые, немигающие глаза. Их выражение было таким же безучастным, как там, на морском берегу, когда Адриан впервые увидел поляка. Он присел на корточки, спросил:
– Что с тобой? Что с тобой, Ясек?
– Слышишь, Адриан, как жалобно кричат чайки? – тихо проговорил Ясек. – А море… какое оно гневное и пустынное, видишь его?
Адриан, не зная что ответить, снова спросил:
– Да что случилось?
Он понимал, что гневное море бушевало в смятенной душе товарища, возбужденная память возвращала его к той ночи, ужас которой все еще владел больным сознанием.
– Встань! Встань, Ясек!
– Значит, ты ничего не видишь? Даже этого черного, сердитого неба?…
Но Адриан уже поднимал его за плечи, и Ясек вяло повиновался.
– Небо потемнело потому, что вечереет, – говорил Адриан, держа товарища за плечи. – Я думаю, нам можно прекратить работу.
Он повел Ясека в сторону домика, видимо бывшей сторожки, все время ожидая окрика со стороны башни. Но там молчали. В хибарке было сухо, пахло сеном, которое кто-то натащил сюда. Ясек обессиленно повалился на сено. «Нам надо бежать этой ночью, – лихорадочно думал Адриан, глядя на Ясека, – надо бежать, а он совсем расклеился». В памяти всплыли пароход, бомбежка, гибель людей, и он содрогнулся. Этого не забыть, и Ясеку, видимо, такие страдания не по силам. Не зная что делать, он вышел из хибары. Крадучись, ползли сумерки. На башне было тихо, – ни человеческих голосов, ни гармошки. Но это не удивило Адриана, он так устал, что не стал задумываться, куда могли деться солдаты. За черной гривой парка громыхали орудия, потом послышался лязг гусениц, словно неподалеку шла колонна танков. Небо на закате было багровым, тяжким, как перед грозой.
Он спустился в ложбину, полную темных сумерек, развязал лошадь, снял хомут, но треножить ее не стал.
– Иди, иди и ты на волю, – тихо проговорил он и погладил ее по холке. – Ты нам больше не понадобишься.
«Этой же ночью убежим», – мысленно прибавил он. Лошадь продолжала понуро стоять, потом тихо поплелась к воде. Адриан, подождав еще несколько минут, двинулся обратно. Парк был тихим и безлюдным, только несколько запоздалых лучей промелькнуло в кустарнике, словно кто-то чиркал там спичкой. Шорох сухих листьев заставил его вздрогнуть, он приостановился, задержав дыхание. Но потом его глаз различил тень какого-то зверька, прошмыгнувшего мимо, и Адриан облегченно вздохнул.
Он вдруг понял, что немцев в усадьбе нет, – в неверных ночных тенях парка дом был как призрак плезиозавра в мутных волнах. Плезиозавр угрюмо молчал, оцепенев от тоски.
Адриану вспомнился немецкий полковник, счастливый владелец вновь обретенной колонии. Интересно, чем он сейчас занят? Возможно, и для него старые времена раскрошились без следа и отзвука… А что остается для них с Ясеком?
С прытью косули Адриан помчался назад, к сторожке.
Но поляка там не было. Чувствуя, как страх подступает к горлу, Адриан попятился к выходу. Что, если Ясек уже решил свою судьбу? Хотелось крикнуть, громко позвать товарища, но он боялся разбудить тишину, боялся спугнуть удачу. Крадучись, он обошел сторожку, прислушался. Безмолвие ночи нарушал только неясный звук, похожий на скрип водяного колеса, и Адриан машинально направился к лощине. И чем ближе он подходил, тем явственнее был слышен скрип, ему показалось, что он даже различает бульканье воды в лотках и тихий свист. Еще издали Адриан приметил смутный силуэт на бревенчатом настиле. «Неужто Ясек?»
Теперь Адриан бежал, догадка превратилась в уверенность: это был он, Ясек. При свете взошедшей над холмами круглой луны хорошо было видно, как налегает на брус хилая фигура поляка, колесо двигалось рывками, словно сопротивляясь, из груди Ясека вырывалось натруженное, свистящее дыхание.
Адриан вскочил на помост, горестно вскрикнул:
– Ясек, что ты делаешь? Что ты надумал, Ясек? – Он схватил его за худые плечи, резко встряхнул. – Да что с тобой?
– А солнце? – не оборачиваясь и ничему не удивляясь, возразил тот. – Разве не видишь, уже взошло солнце.
– Солнце?
– Да-да, взошло солнце. Надо работать, надо… – Ясек ткнул рукой в сторону луны. – Уж взошло солнце. Где лошадь?
– Я отпустил ее.
– А! Хорошо сделал. Бедная кляча…
– Ясек! Бросай работу, слышишь? Пойдем отсюда.
– Хочешь, чтобы нас убили немцы?
– Их нет, их нигде нет. – Адриан опять схватил его за руки. – Немцы спят, а может, они убрались к чертям, Ясек! И сейчас ночь, ты разве не видишь, что сейчас ночь? Послушай, как тихо кругом.
– Тихо… Ага, значит, немцы затаились в кустах. – Ясек распрямился, огляделся вокруг. – Спрятались и ждут… Их тут целая свора, они только и ждут случая, чтобы разорвать нас в клочья. – Он снова налег на брус. – Нет, нет, я не хочу…
– Сейчас же оставь это проклятое колесо! Уйдем скорее, пока не поздно. – Адриан потянул его за руку. – Уйдем, Ясек!
– Если ты так хочешь, – вяло согласился тот, – пусть…
– Не бойся, Ясек.
– Если хочешь, я уйду. – Он безвольно повиновался, спотыкаясь, пошел рядом.
– Мне душно, – тихо, печально говорил он, – солнце такое холодное, бледное, а мне душно… Диск, заброшенный в небо… Странное солнце, оно гнетет, давит…
Обогнув стороной парк, они вышли на дорогу, и весь этот путь Ясек был занят какими-то загадочными расчетами. Он то оглядывался назад, словно преследуемый видениями, то озирал уснувшее поле, и его губы беззвучно шевелились.
– Хлеба, – попросил он вдруг жалобным голосом, – может, у тебя остался кусочек хлеба? Дай мне.
Адриан пошарил в котомке, вынул зачерствевшую корку. Ясек проворно спрятал ее в карман. Сказал:
– Тс-с! Смотри, сколько открытых ртов в поле, все они ждут, чтобы им бросили хлеба. А я съем его позже.
В поле звенели сверчки, в ветвях одиноких деревьев сонно попискивали птицы. Дорога, ярко освещенная полной луной, прихотливо петляя, бежала между виноградниками, пряталась в тихих садах, укрытых недоброй ночью.
– Ты, верно, думаешь, что я свихнулся? – неожиданно спросил Ясек и вздохнул. – Ошибаешься. Сумасшедший не способен отличить пшеницу от спорыньи, он путает добро со злом… И память… он теряет память. А я все помню, я ничего не забыл. Лучше скажи, куда мы идем? В Женуклу?
– Нет. Попытаемся пробраться в Рамидаву. Там у меня много знакомых. Сперва надо найти приют, а дальше будет видно.
«Только бы нам добраться живыми, – про себя думал Адриан, – не все же эвакуировались, кто-то да остался».
Сейчас его тревожил Ясек. Он не мог оставить его без своей поддержки. Перенесенные страдания сблизили их. Ясек был дорог ему, как брат.
Утро застало их в пути. Вблизи проселка, на бахче, виднелся скособоченный шалаш, он напоминал черный монашеский клобук, нацепленный на жерди. Адриан долго и опасливо вглядывался в сторону шалаша, он видел, как устал Ясек, к тому же оба они были голодны, а бахча желтела дынями, неудержимо влекли темные арбузы с сочной красной мякотью внутри.
– По-моему, шалаш пуст, – пробормотал Адриан.
Солнце, недавно взошедшее, освещало половину поля, арбузы подставляли ему запотевшие бока и, как младенцы из материнской груди, сосали из плетей влагу. На узорчатых листьях сверкала роса.
Решившись, Адриан пошел по бахче, подошвы его ботинок мягко тонули в рыхлой земле. Ясек двинулся следом, и оба они бережно переступали через плети, боясь примять хоть один лист, хоть один спирально закрученный лихой ус. Увидев белую, почти сферической формы, с желто-зелеными полосками дыню, Адриан нагнулся, осторожно отделил ее от шершавого стебелька и взял в ладони. Сладостный, пряный аромат кружил голову, наполнял рот слюной. Дыня была с трещинкой, он слегка нажал, и плод разломился на две желтые половинки. Одну он протянул Ясеку, и тот жадно впился в прохладную мякоть, ел, качаясь от усталости, полузакрыв глаза. Казалось, он спит стоя. Даже сладкий дар земли не мог прогнать с его лица безмерной усталости.