Наледь - Борис Можаев

Но Воронов!.. Это совсем другое дело. Воронов пытается доказать, что планы строительства перевыполняются за счет жилья, что эти планы попросту занижены. Словом, он бросил вызов ему, Синельникову. Работать на пределе захотел? Хорошо! Получит рудники...

В самом деле, в будущем оловянные рудники станут не только отдельным участком, но и, по всей вероятности, самостоятельным управлением. Пока там строится только жилой поселок, да фабрику нужно закладывать. Так что если Воронову отдать эти объекты, он и увязнет в них, и участок его будет там. И пусть себе в горах вытворяет свои чудачества. Все подальше. А Лукашин должен согласиться с этим. И уж если придется, Синельников сможет настоять на своем.

Лукашина он знал хорошо. Когда-то очень непоседливый, "летучий голландец", как именовали его на стройках, Лукашин исколесил весь Дальний Восток, и не было, пожалуй, ни одного шпунта, забитого в набережные дальневосточных портов без его участия. Он был и гидротехником, и фортификатором, и аэродромы строил. Синельников впервые увиделся с Лукашиным, когда лицо у того было уже в глубоких старческих морщинах. И он "пристал к берегу", как шутили в тресте. Его назначили начальником производственного отдела. Невысокий, узкоплечий, как подросток, но с большой угловатой головой, Лукашин говорил с инженерами высоким голоском и смотрел при этом куда-то вниз, в сторону, словно стеснялся. Ко всем у него было одно и то же обращение - либо "деятель", либо "труженик", в зависимости от занимаемой должности. Еще у него была поговорка - "Всего дела хрен да копейка". И в тресте звали его за глаза - капитан Копейкин. Когда организовался совнархоз, ему предложили должность заместителя начальника управления по делам строительства, но он отказался и уехал в Тихую Гавань "на самостоятельную работу". Здесь ему построили отдельный дом, обнесли высоким забором, и вскоре он весь заполнился многочисленной лукашинской семьей. Возле дома осталось много нетронутых деревьев. Лукашин разбил цветник и зажил на славу.

- Я уж, деятели, и помирать здесь буду. Никуда больше отсюда не поеду.

Синельников видел, что Лукашин ценит свой покой и уж конечно не станет ломать копья из-за какого-то Воронова. И потом Синельников понимал, что такой заместитель, как он, нужен Лукашину. В производственном опыте он не мог с начальником соперничать, зато тонко знал планирование. Он отлично умел извлекать деньги из выгодных объектов, очень хорошо знал свои резервы, редко пускал их в ход и никогда не работал на пределе. Эти резервы Лукашин в шутку называл "запасами прочности". "Ну, как там наши запасы прочности? - говаривал он. - Не худо было бы нажать в этом месяце". И они "нажимали", перекрывая план в отдельные месяцы, за что получали благодарности и премии.

Строительство все разрасталось, и теперь уже каждому понятно, что вместо управления создадут трест. Вот почему Лукашин и Синельников отказались передать все портовые объекты Тихой Гавани - док, пирсы, набережные стенки - субподрядчику. Словом, всю гидротехнику оставили за собой. Это были все выгодные объекты с железобетоном, с металлом, с богатым "запасом прочности". И вот этот Воронов первым делом стал прощупывать их "запасы прочности". Но Синельников умеет дать по рукам... И Лукашин должен понять это и поддержать главного инженера.

Если бы Синельникова спросили, чему он завидует, он бы ответил: только одному - производственному опыту Лукашина.

Война застала его на студенческой скамье. Прямо из института Синельников завербовался в Дальстрой. Это была крупная строительная организация с основным "строительным кадром", так шутили инженеры, - то есть с заключенными. Там работникам выдавали бронь, и Синельников всю войну проработал на стройках. Правда, непосредственно на участках работал мало. Быстро попал в плановый отдел и, уже будучи инженером планового отдела, заочно окончил институт. Потом многие годы просидел в отделах треста. И теперь, наверстывая упущенное, постоянно бывал и в доке, и на рудниках, и на строительстве пирсов. Ему хотелось, чтобы все видели, как сведущ он в любом деле. Он охотно брался за проектирование тех объектов, на которые еще не было технической документации. Так спроектировал он массивы-гиганты, работая по ночам не жалея сил.

И вот это налаженное с таким трудом дело мог развалить какой-то пришлый человек. Словом, неприятности могли быть только со стороны Воронова. Но они появились совершенно неожиданно для Синельникова с другой стороны.

Однажды Лукашин ездил осматривать массивы-гиганты и возвратился озабоченный.

- Деятель, зайди ко мне, - позвал он Зеленина и уже в своем кабинете спросил: - Ты считал массивы-гиганты на остойчивость?

- Нет.

- Почему?

Зеленин развел руками.

- В суматохе-то времени не нашлось. А потом, проект составлял главный инженер. Что же я его буду проверять?

- Ну, ты эти экивоки брось, деятель. Не к делу они. Посчитай.

Долго провозился Зеленин с расчетами и, когда подвел итог, - ахнул. Метацентр массива-гиганта оказался чуть ниже центра тяжести. Значит, массив должен перевернуться. У него отрицательная остойчивость.

Лукашин тщательно проверил расчеты и вызвал Синельникова.

- Петр Ермолаевич, тебе знаком этот массив-гигант? - Лукашин подал ему чертеж с расчетами Зеленина. - Полюбуйтесь! - Он смотрел по своему обыкновению вниз в сторону, но голос его звучал повелительно.

- Расчет? - спросил Синельников, недоумевая. - Я считал уже.

- Посмотрите! Если нужно, еще раз посчитайте.

Синельников с минуту просматривал расчеты и вдруг густо покраснел. Его самоуверенное холодное лицо изменилось, на губах появилась виноватая, просительная улыбка.

- Нет, не может быть, не может быть, - проговорил он, переводя глаза то на Зеленина, то на Лукашина, словно ища поддержки.

- Ну что ж, докажите обратное, - холодно заметил Лукашин.

- Постойте, постойте... Здесь что-то не то. - Он склонился над расчетом, стал быстро проверять формулы, прикидывал на логарифмической линейке, и чем дальше, тем все суетливее становились его движения. Наконец он распрямился, растерянно пожал плечами.

- Черт знает что! Не понимаю, как это могло произойти.

- Садитесь, - указал Лукашин рядом на стулья Зеленину и Синельникову. Что делать? Как будем выводить массивы-гиганты в море?

- Единственный выход - на понтонах, - сказал Зеленин.

- Понтоны мы не достанем, по крайней мере, в эти месяцы, - возразил Лукашин. - А массивы ставить нужно.

- Придется изготовлять деревянные, - заметил Синельников, все еще виновато улыбаясь.

- Правильно мыслишь, деятель. Но деревянные понтоны - лишний расход. На него могут обратить внимание, и потом неприятностей не оберешься. Стало быть, этот расход нужно оправдать.

Лукашин долго выводил карандашом какие-то затейливые каракули; его большой палец смешно отгибался и был похож на кочедык, которым в старину плели лапти. Лукашин сидел сбоку стола, заплетя ногу за ногу штопором, и впереди вместо одного носка торчала пятка. "Как это он ухитряется так вывертывать суставы?" - думал Синельников и отмахивался от этих неуместных мыслей и досадовал, что в голову не приходило ничего путного.

- Вот что, деятели, - заговорил наконец Лукашин, - массивы-гиганты мы потом должны добетонировать на месте - голову пирса делать. Работа будет идти медленно - волны мешают. А понтоны нам позволят еще на берегу поднять стенки чуть выше проектной отметки, да и в море будут ограждать от волнения. Значит, дело пойдет быстрее. Вот и надо подсчитать, сколько дней мы сможем таким образом сэкономить, выиграть. И написать надо официальный документ, что за счет этого выигрыша во времени мы идем на дополнительный расход. На изготовление понтонов. А теперь ступайте и действуйте.

Уходя, Синельников подумал о том, что эта неприятность при разумном подходе еще и пользой обернется.

10

После работы в контору к Воронову сходились десятники, механики, мотористы - велись подсчеты сделанного за день, закрывались наряды, выписывались новые. Затем он ехал с рапортом к начальнику Управления на летучку.

Лукашин собирал всех к девяти часам вечера. "Время теперь горячее, деятели, извольте докладывать лично, что сделано и что намечено". Домой возвращался только к одиннадцати, наскоро перекусив сыром или копченой кетой, засыпал тяжелым тревожным сном.

По утрам вставал рано с неприятной вялостью во всем теле и, перекусив тем же сыром или кетой, бежал на работу. К семи часам, когда еще на объектах, не было ни души, надо успеть в гараж - выколотить грузовики, разослать экспедиторов по складам, подписать путевки и накладные. Потом мчаться на груженом самосвале с каким-нибудь цементом или кирпичом на далекий объект, где уже началась работа и ждут его указаний, расстановки. Все это и называлось - "войти в дело" или "горячим временем"...

В последние дни они готовились к бетонированию массивов-гигантов. Бетон решили изготовлять на месте. Для этого сколотили дощатый навес и установили под ним три бетономешалки. Воронов сам тщательно осматривал опалубку каждого массива, проверял прочность арматурной вязки, сварные узлы... И вот, когда эта подготовительная работа подходила к концу, вдруг прислали на участок новое распоряжение.