Книга Кохелет - Ави Иона
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава VIII, середина. Ст.VIII.12-13
Здесь также – вставка, причем сделанная, как нарочно, в самом неподходящем месте текста (а не сделать было нельзя: здесь Автор впадает уже в откровенную ересь, едва ли не в богохульство, – его непременно, любым способом, надо было «одёрнуть»!). Особенно забавен получился контраст, возникший из-за того, что редактор так неуклюже вклинил в текст свою тираду. До неё – острейший, крамольнейший текст («Грешник сто зол сотворит – а век его продлевается!» – ст.VII.12), после неё – еще более острые стихи («А есть нечестивцы, чей удел – как для деяний праведников!» – ст. VII.14), а между этими утверждениями, в промежутке, в самой этой тираде – твёрдая и непоколебимая уверенность, что Бог не дремлет, что праведнику и негодяю воздаётся по заслугам. Вот эта вставка целиком:
VIII.12 Но [ведь] я знаю и то,
Что благо будет боящимся Бога,
Которые боязненны пред Ним;
VIII.13 А блага не будет нечестивцу,
Не продлятся дни его, тени подобно,
Оттого, что не боязнен он пред Богом!
Еще можно отметить, что вставка начинается с частицы («ки́» – «ибо», «ведь»), которая может часто не переводиться вообще, выполняя функцию некоего смыслового усиления (что-то вроде: «Но я ведь еще знаю!!») – что, может быть, указывает на то, что вставка вписана «вдруг», в порыве, что ли, «благородного негодования» – из-за чего полетела к чёрту связность текста, грамматика и правильность построения фразы. Можно ещё предположить, что редактора окончательно вывел из себя глагол «маари́х» (у Автора: «Грешник сто зол сотворит – а век его продлевается!) – означающий не просто «длится», а именно «продлевается» (подразумевается, конечно, Бог) и редактор именно этот глагол использовал, чтобы «ответить» Автору в своей гневной тираде: «Не продлятся («йаари́х») его дни!» Итак, вставка здесь, в середине VII главы – едва ли не самая бесспорная из всех редакторских вставок.
Глава XII концовка Книги, ст. XII.13-14
XII.13 Выслушаем же всему заключенье:
Бога бойся, его заповеди исполняй,
Ибо в этом – весь человек;
XII.14 Ибо всякое дело Бог приведёт на суд
Над всем утаённым – добром ли, злом.
Эти стихи не просто противоречат общей концепции Книги, философии Автора, которую он вполне внятно выражает в других местах, отдельным его высказываниям, но даже можно сказать вообще находятся с ними в разных измерениях. Какой суд?! Какие заповеди?! «Не будь очень праведен!» (ст. VII.16) «Грешник сто зол сотворит – а век его продлевается!» (ст.VIII.12) «Это Бог – ради сынов человека: чтобы поняли сами, что они – скот, и только!» (ст. III.18) Никакого суда при жизни над человеком не совершается! А после смерти – какой может быть «суд»? Мёртвым уже всё безразлично, они – ничто, в могиле нет «ни дела, ни замысла, на знания, ни мудрости» (ст. IX.10) В то время в иудаизме еще не сложилась (она сложилась много позже) концепция посмертного воздаяния, поэтому «суд» в данном случае следует понимать только как Божий суд при жизни человека. Однако ничего похожего на это в мире, конечно, не наблюдается: Автор настойчиво, неоднократно утверждает это на протяжении всей Книги. Еще можно заметить, что Книга завершается эпилогом, послесловием – написанным не то самим Автором, не то каким-то его почитателем (ст. XII.9-12) – И это ясно показывает, что Автор сказал всё, что хотел, что на этом заканчивается текст его Книги. «Тщета без смысла, – всё тщета» (ст. XII.8) Этим Автор начал своё сочинение, этим и заканчивает. Это и есть его «заключение всему». И это еще больше оттеняет чужеродность концовки ст. XII.13-14 и её принадлежность некоему анонимному редактору.
Приведённых примеров достаточно, чтобы доказать, что текст Книги действительно подвергался позднейшей редакторской (цензорской) обработке.
(Было бы даже странно предполагать обратное: ведь сами еврейские законоучители, составители Талмуда, в своё время назвали Книгу Кох̃е́лет «еретической книгой»!)
Попробуем вычленить и другие, не столь явно бросающиеся в глаза, вставки.
Прежде всего отметим, что большая вставка ст. II.26 и большая вставка ст. VIII.12-13 абсолютно схожи по смыслу, говорят практически об одном и том же (о якобы справедливом воздаянии людям), но сильно различаются лексикой и стилем.
Это, по-видимому, означает, что их писали разные люди, то есть, что редакторов было как минимум два. Назовем – для определенности – автора ст. II.26 Первым, а ст. VIII.12-13 – Вторым редактором.
Упомянутые различия в лексике и стиле наблюдаются в следующем. (См. процитированные вставки)
Если Второй редактор в своей грозной вставке ст. VIII.12-13 в противопоставлении «добро-зло» использует слова «йарэ́ Элохи́м» («боящийся Бога») и «раша́» («нечестивец»), то в ст. II.26 подобная пара гораздо мягче по смыслу: «то́в лифнэ́ Элохи́м» («благой перед Богом») и «хотэ́» («грешник», «согрешающий»). Если бы эти вставки писал один и тот же человек, трудно понять, почему бы он стал вводить в обоих своих утверждениях (говорящих, повторяем, абсолютно об одном и том же, в точности на ту же тему) эту различную лексику. Стилевые (точнее, содержательные) различия в этих разных вставках тоже не могут не бросаться в глаза. Если Второй редактор категорически утверждает, «Блага не будет нечестивцу, не продлятся его дни!» ст. VIII.13, то у Первого редактора это утверждение сформулировано гораздо мягче: «грешник» всего-то и наказан тем, что всё, им скопленное, он потом отдаст «благому перед Богом», а о недолговечности его жизни речь вообще не идёт. Он и назван-то не «нечестивцем» («раша́» – нечестивец, злодей), а всего-то «согрешающим» («хотэ́»).
Итак, можно считать доказанным, что вставки ст. II.26 и VIII.12-13 писали различные
