У каждого своё детство (сборник) - Владимир Токарев

«Зорька, Зорька, Зорька!» «Машка, Машка, Машка!» «Катя, катя, катя, катя! Кать-кать-кать-кать-кать-кать-кать!», – зазывали своих домашних животных деревенские женщины, /как правило, этим занимались они/, стоя – каждая – у своих, раскрытых настежь, воротец и увидев своих животных, в прогонявшемся по деревне стаде.

Прабабушка моя – по старости лет – тогда уже не держала никакую домашнюю живность, за исключением, к слову сказать, кота, которого звали, помнится, Барсиком. Однако до войны с фашистской Германией, по словам мамы и бабушки, бабы Клавы, прабабушка держала на своем подворье, в своем подсобном хозяйстве: корову, овец, свинью, кур, уток, собаку и даже лошадь, рабочую лошадь; если точнее, то жеребца. Кличка у него была – Кобчик. Хотя, может, и Копчик /по счету третья буква в кличке лошади, – на слух в точности не прослушивалась; ну а, происхождение этой клички мне осталось неизвестно/.

Дальше. К лету 1955-го года – в деревню Богачёво еще не было проведено электричество. Провели его – года через 4, примерно в 1959-ом году. Было ли оно в деревне до войны – не знаю. Впрочем, это не суть важно, потому как к теме – замыслу моего повествования никакого отношения не имеет. Ну и в доме прабабушки, в 1955-ом году, на стене, на гвозде, стационарно висела керосиновая лампа. Была еще одна, которая при необходимости ставилась вечером, в летних сумерках на стол. Надо заметить, летние сумерки, по сравнению с нынешними, были тогда, так сказать, ранние; даже в июне месяце при ясной погоде они начинались в 21 час 30 минут – 22 часа. Потому что переводом стрелок часов на «летнее» – «зимнее» время – власти тогда еще не занимались. Первоначально дом и земельный участок прабабушки были неделимы, – неделимы, опять, по словам моей мамы и бабушки, бабы Клавы, главных моих рассказчиков об их семейном прошлом, – неделимы в течение примерно 27-ми лет. Потом половина дома и участка были проданы; если, точнее, то дело это произошло после войны, в начале 50-ых годов. Прабабушка после войны осталась совсем одна в доме; бесспорно, это и послужило первопричиной продажи половины дома и участка. Ну а до войны под одной кровлей с прабабушкой жила бóльшая часть ее семьи: ее муж, прадед мой, и двое взрослых, так сказать, не замужне – не женатых детей – дочь и сын. Другие двое взрослых детей, напротив, состоявших в браке, жили отдельно от родителей, в Москве. Старшая дочь прабабушки и прадедушки, о которой я знаю очень мало, жила в Москве, на улице Богдана Хмельницкого /ныне улица Маросейка/, а женатый сын, дед мой, проживал в тогдашнем Сиротском переулке, в той самой комнате, которую я уже выше описал. Здесь необходимо сказать – для ясности: в 1938 году был арестован и репрессирован прабабушкин муж, прадед мой, бесследно исчезнувший после своего ареста; далее, примерно в это же время окончила жизнь самоубийством прабабушкина не замужняя дочь, не женатый сын прабабушки погиб на фронте, в Великую Отечественную; фактически в «похоронке», которую получила прабабушка, было сказано: «…пропал без вести».

Не нем, не безмолвен уходил прадедушка во время своего ареста из дома: «Знай! Я ни в чем не виновен». – Такими были последние его слова, которые он сказал на прощание своей жене, то есть моей прабабушке. И вряд ли слова эти в подобной ситуации являлись неправдой. Возраст у моего прадеда был тогда почтенный, пенсионный; было ему за 60 лет в 1938 году. И еще надо сказать – для ясности. До революции вся квартира в Сиротском переулке /комнату в которой занимал в Советское время мой дед с семьей/ принадлежала моему прадеду и прабабушке; хотя, может, эта квартира снималась – арендовалась последними у какого-то тогдашнего хозяина – домовладельца. И были мой прадед и прабабушка москвичами. Проживали они в данной квартире – вначале в восьмером, потом всемером; вначале в квартире проживали: моя прапрабабушка, мать моего прадеда, прадед, прабабушка, их дети – две дочери и трое сыновей. За несколько лет до революции один из сыновей прадеда и прабабушки, средний их сын, умер в отрочестве от скарлатины. И семья Галкина Ивана Ивановича /фамилия, имя и отчество моего прадеда была такая/, осиротев на одного члена семьи, стала жить в квартире всемером.

С приходом Советской власти, мой прадед с семьей стали жить крайне худо в жилищном плане. Из трех комнат квартиры, о которой идет речь здесь, Советская власть оставила ему и его семье – только одну. В двух других комнатах стали проживать соседи. Иными словами, отдельная квартира в дореволюционное время превратилась в Советское время – в коммунальную. Не знаю, сколько квадратных метров жилой площади приходилось вообще на каждого проживавшего тогда в этой квартире. Знаю, что на каждого члена семьи Галкина Ивана Ивановича, включая его самого, приходилось не более 2-х квадратных метров этой площади. Комната, та самая, в которой до 1958 года жил мой дед с семьей, первоначально, в первые годы Советской власти, была отдана для проживания моему прадеду и его семье; комната же, напомню, имела площадь 12–14 квадратных метров. Отсюда и результат/ 12 квадратных метров разделить на 7 человек, получится приблизительно 1,7 квадратных метра; 14 квадратных метров разделить на 7 человек, получится ровно 2 квадратных метра). Так и просится сказать здесь следующее: расхожая площадь выделяемого – покупаемого места на кладбище, в дальнейшем, для чёткости, обычно обносимое железной оградой, равна четырём квадратным метрам. В данном месте могут быть одновременно похоронены 2 мертвеца. Значит, на одного мертвеца выпадает площадь «вечного его покоя», равная также – двум квадратным метрам (4 квадратных метра – площадь такого места – разделить на 2 покойника).

Несколько подряд лет, прожив в коммунальной квартире, мой прадед, имея деньги (он в Советское время работал директором Московской кожевенной фабрики, уточню, находившейся близ Павелецкого вокзала) и, улучшая – в определённом смысле – свои жилищные условия, купил небольшой дом в Московской области, в деревне Богачёво, для постоянного местожительства. На новое место прадед взял с собой тех членов своей семьи, о которых – несколько по-другому – я уже упомянул выше, то есть: жену и двух детей: младшую дочь, в дальнейшем покончившую с собой, и младшего сына, позднее погибшего в Великую Отечественную. Перемене местожительства поспособствовала ещё та причина, что старший сын прадеда (мой дед) собрался на то время жениться, и будущую свою супругу, как по патриархальным, неписаным, нравственным законам, – надо ли говорить, когда жених должен привести невесту к себе в дом для жизни, – так и из-за того, что последняя, невеста моего деда, жила со своей родной семьёй также в достаточно большой тесноте, надумал привести к себе, в комнату, где жила вся семья Галкина Ивана Ивановича, моего прадеда.

Прапрабабушка моя, насколько я знаю, не поехала жить в деревню со своим сыном, а осталась с внуком, дедом моим, в комнате. С семьёй внука она прожила не так долго: лет через 5 её не стало. Умерла она приблизительно в восьмидесятилетнем возрасте.

Старшая дочь прадеда, о которой, опять повторю, я знаю очень мало, разве ещё то, что звали её Александра, что она была самая старшая из детей Галкина Ивана Ивановича (она была с 1897-го года рождения; для сравнения же, мой дед был с 1907-го года рождения), и что она, Александра, вышла замуж раньше своего брата (деда моего) и, уйдя к мужу на жилплощадь его, покинула комнату своего отца.

Сказав, как звали самую старшую из детей моего прадеда, и с какого она была года рождения, очень хочется поведать такие же сведения об остальных детях его. Итак, дальше по старшинству: Мария (в семье её звали – Маруся), упомянутая самоубийца. Она была примерно с 1901-го года рождения; Иван (мой дед), о нём в этом смысле уже всё сказано; Валентин (умерший в отрочестве от скарлатины), он был примерно с 1910-го года рождения; Владимир (в дальнейшем погибший на фронте в Великую Отечественную), был он примерно с 1913-го года рождения.

Примерные годы рождений детей моего прадеда я рассчитал просто по старинной фотографии, имеющейся в фотоальбоме моей матери. На данной фотографии изображена вся семья Галкина Ивана Ивановича, за исключением его матери, его самого и дочери его, Александры. Фотография сделана до революции.

Хочется упомянуть ещё об одной фотографии, сделанной не просто до революции, а похоже – в конце 19-го века. На последней, фотографии, изображены 3 человека: прапрабабушка моя, её сын, мой прадед (надо сказать, других детей у прапрабабушки, насколько я знаю, не было), и сноха её, прабабушка моя. Лично для меня в этой фотографии любопытно то, что прапрабабушка и её сын одеты, не только богато, но и со вкусом; любопытно потому, что настоящего, не противоречивого социального происхождения этих двух моих, так сказать, предков – мне не известно. Ниже я постараюсь объясниться на этот счёт. Ну а если не голословно, то на фотографии прапрабабушка одета в длиннополое, довольно пышное, светлое платье. Её сын – в костюм «тройка». Хорошо видно, что одежда к лицу, в частности, этим двум, запечатленным на фотографии.