Ленин жив! Культ Ленина в Советской России - Нина Тумаркин

Как роман, так и острополемическая брошюра обращались к каждому из российских революционеров в отдельности с призывом посвятить себя без остатка предстоящим великим свершениям, полагаясь исключительно на свои собственные силы. Ленин желал, чтобы воздействие его книги сравнялось с воздействием романа. Сотни людей, как полагал Ленин, стали революционерами после прочтения книги Чернышевского — и он надеялся, что его книга «Что делать?» вдохнет в читателей столь же революционный дух. Если роман Чернышевского смог увлечь за собой Александра и Владимира Ульяновых, труд под тем же названием тоже должен был найти последователей. В этом автор, действительно, преуспел.

Валентинов описывает энтузиазм, с каким книгу Ленина встретили в его киевском социал-демократическом кружке:

«Он выдвигал образ „профессионального революционера“, Георгия Победоносца, борющегося с драконом, откликающегося „на все и всякие проявления произвола и гнета… какого бы слоя и класса они ни касались“. Это нам нравилось… [Книга] полыхала буйным волюнтаризмом… и ее призывы „волить“, действовать, бороться… находили в нас самый пламенный отклик»[92].

Ленину удалось вложить в руки читателей ключ к революционному действию. «Без революционной теории, — писал он, — не может быть и революционного движения»[93]. Только ясная, последовательно изложенная теория способна побудить лучших людей всецело посвятить свою жизнь революционной работе, и только на основе стройной, убедительной теории может быть создана эффективная организация.

Книга «Что делать?» обозначила поворотный момент в становлении Ленина-политика. Юрист из Симбирска сделался революционным вождем, вооруженным собственной теорией и сплотившим вокруг себя единомышленников — в особенности после происшедшего в 1903 г. раскола между большевистской и меньшевистской фракциями Российской Социал-демократической рабочей партии. Ленин стал основателем и лидером большевизма.

Лидер большевиков

От вождя требуется неустанная деятельность. Как лидер — сначала вождь революционной партии, а затем глава нового советского государства — Ленин иллюстрировал эту аксиому с редкой убедительностью. Он доказал полное соответствие своих талантов образу вождя; на протяжении всей своей политической карьеры он обнаруживал необычный дар к сосредоточенной работе при самых трудных условиях, придерживаясь жесткой самодисциплины. Брюс Мазлиш считает Ленина классическим образцом «революционно-аскетического» типа лидера[94]. Согласно его утверждениям, Ленин почти не имел любовных привязанностей: его чувственное влечение оставалось замкнутым всецело внутри сферы собственной личности. Хотя эмоциональные привязанности Ленина и в самом деле немногочисленны, в особенности после разрыва с Плехановым в 1900 г., образ аскета мало соотносится с личностью Ленина; аскетизм вообще плохо сочетался с культовым образом вождя, поскольку аскетизм — как признак юношеской незрелости — приписывался народовольцам как черта их показного идеализма.

Современников поражали и организованность Ленина, непритязательность окружавшей его обстановки, упорядоченность его жизни: все это составляло резкий контраст богемному образу жизни большинства русских революционеров. Лондонская коммуна, которую Мартов и Засулич называли «домом», славилась своей безалаберностью[95]; по сравнению с ней аккуратность Ленина, простота его вкуса впечатляли еще больше. Сочетание радикализма с предельным самоконтролем, непривычное для той среды, придавало Ленину вес и одновременно повышало его революционный авторитет.

Кржижановский писал, что в изгнании Ленин источал «чистоту». Он не пил спиртного и не курил. Любил быструю ходьбу, шахматы, коньки, охоту[96]. В работе Ленин был собран, подтянут; изоляция особенно подстегивала его продуктивность — как в 1890–1891 гг., когда он готовился к университетским экзаменам, или в конце того же десятилетия, когда он не прекращал писать — и писать серьезные труды — в тюрьме и в сибирской ссылке. С началом эмиграции Ленин чурался общения с собратьями, которые отнимали массу времени, старательно избегая кафе, где они собирались. Это не было сознательным лишением. Ленин действительно презирал пустую говорильню, повергавшую его в крайнее раздражение. Ленин был не столько аскетом, пренебрегавшим удовольствиями ради какой-то высшей цели, сколько «трудоголиком» в обществе, почти не знавшем подобного типа личности[97].

Ленину была свойственна еще одна черта характера, оказавшаяся решающей для его собственного стиля руководства: со всей твердостью он порывал — и часто бесповоротно — с теми, кто не оказывал ему безоговорочной поддержки. Это свойство обусловило едва ли не все расколы и расхождения, занимавшие громадное место в истории большевизма до революции 1917 года. «Раскол, раскол и раскол», — писал Ленин в начале 1905 г. секретарю бюро комитетов большинства в Санкт-Петербурге, предостерегая его против козней меньшевиков[98].

Иногда разрыв давался нелегко — как, например, разрыв с Мартовым[99]. Во всех случаях, однако, Ленин придерживался непоколебимой убежденности в насущной необходимости своего руководства: он не сомневался, что только ему одному ведома дорога к революционной власти: и это давало ему силы отстаивать свой курс любой ценой, соглашаясь даже на резкое уменьшение числа своих сторонников. Потресов — редактор «Искры», позднее порвавший с Лениным, — писал, что Ленина окружал ореол «избранности» и что он «воплощал в себе волю всего движения, сконцентрированную в одной-единственной личности»[100]. Ленину вряд ли могли понравиться слова Потресова, однако история большевистской партии с 1903 по 1917 г. показывает, что Ленин в самом деле видел себя выразителем политических взглядов, претворению которых в жизнь должны способствовать все прочие соратники. Если же они не поддавались убеждениям, Ленин готов был остаться лишь с горсткой немногочисленных приверженцев, обладающих знанием того, во что должна превратиться Россия.

Белинский считал, что в России писатель представляет на суд современников всего себя — не только свои писания, но и склад личности, нравственный облик, стиль жизни. Создатель большевизма предъявлял к себе и своим соратникам ничуть не меньшие требования. Идеал профессионального революционера явился логическим следствием полученного Лениным воспитания; то же самое можно сказать и о его менявшихся воззрениях на сущность руководства. Каждым своим действием вождь обязан обнаруживать качества, признанные необходимой предпосылкой для членства в партии. Вождь должен служить образцом, определяя генеральную линию для других и тщательно придерживаясь ее сам. Заимствуя элементы русской революционной традиции и используя их по-новому, более решительно и требовательно, Ленин намечал стиль руководства, ставший едва ли не основным его вкладом в политическую жизнь XX века, на характер которого он наложил столь важный отпечаток. Тем самым он способствовал также, хотя и неумышленно, формированию неоднозначных опор собственного культа.

Первое выступление Ленина в роли подлинного революционного вождя произошло летом 1903 г. на немногочисленном (всего 43 делегата с правом голоса) Втором съезде Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП). Здесь Ленин, искусно маневрируя ходом полемики по вопросу о членстве, добился раскола. Он выдвинул формулировку — гораздо более жесткую по сравнению с формулировкой Мартова — согласную с его идеей обособленной партии, состоящей из профессиональных революционеров. Хотя в резолюции съезда была принята более расплывчатая формулировка Мартова, Ленин своим давлением на события вынудил к уходу со съезда делегатов — «экономистов» и представителей Бунда (Всеобщего еврейского рабочего союза): тем самым сторонники Ленина временно оказались в большинстве (большевики), а сторонники Мартова — в меньшинстве (меньшевики), отсюда — наименование обеих фракций[101].

На протяжении всего съезда Ленин держался так, словно его позиция лидера была уже упрочена. Троцкий позднее утверждал, что «старики» (старшие представители движения — Аксельрод и Засулич) отказывались верить себе по окончании съезда:

«Ведь не так давно он приехал за границу, учеником… и держал себя, как ученик. Откуда вдруг эта самоуверенность?»[102].

Поведением Ленина были изумлены не одни «старики». В России социал-демократы — такие, как Анатолий Луначарский и его товарищи по вологодской ссылке — сочли раскол чистым безумием. «Первый параграф устава? — Разве стоит колоться из-за этого? Размещение кресел в редакции? — да что они, с ума сошли, за границей?» Огорченные новостью, ссыльные распространяли слух, что «Ленин, склочник и раскольник, во что бы то ни стало хочет установить самодержавие в партии, что Мартов и Аксельрод не захотели, так сказать, присягнуть ему в качестве всепартийного хана»[103].