Дорога на восток (СИ) - Тай Алина Леонидовна

Хотя для чуть живой тушки Ольги прогулкой подобное мероприятие можно было назвать лишь с большой натяжкой. Ведь поначалу было очень тяжело. Но потихоньку втянулся и даже увеличил скорость. Ощущения “на лыжне” были, как ни странно, вполне узнаваемыми. А это означало, что Ольга уже имела опыт обращения с лыжами. Да и у прошлого меня отторжения не вызывало. Значит, на лыжах и я умел ходить. Единственная неприятность – приходилось часто останавливаться, чтобы отдышаться и помассировать бёдра с внутренней стороны, а также икроножные мышцы – очень уж сильно болели. Да ещё то и дело приходилось поправлять своевольную грудь, так и норовящую выскочить из тряпочного плена, что постепенно повышало градус неуклонно растущего раздражения.

Через некоторое время разве что только пар из ушей не валил – настолько я был зол. Снежная целина, как назло, заканчиваться не собиралась, а всюду торчащий из-под снега подлесок так и норовил вцепиться в полозья саней и затормозить движение. Устал как чёрт. Вымотался. Сейчас найти бы какую-нибудь избушку на курьих ножках, завалиться на свежепротопленную печь и давануть на массу минут эдак по шестьсот на каждый глаз. Да где ж тут в эдакой глухомани избу найдёшь? Ещё и с русской печью?

Так и шёл, спотыкаясь, периодически останавливаясь и понемногу зверея от того, что всё не то и не так. Что доставшаяся женская оболочка оказалась слабой и совершенно не приспособленной к таким нагрузкам. И что всё тело начало ломить и досаждать вспышками неконтролируемой боли. Настолько измучился, что даже не заметил, как вляпался “по самое не могу”…

На войне, как на войне

– Вот и допрыгался, – сквозь зубы шипел я, активно работая ногами.

Это ж надо было так нарваться. Вместо того, чтобы тихой сапой продолжать выбираться к своим (о которых я только знал, что свои, но понятия не имел – кто именно), устроил маленькие пострелушки. А ведь всего-навсего повстречался с передовым немецким дозором.

В который раз я корил себя за невнимательность, граничащую с идиотизмом: ну что мне стоило вдумчиво перелопатить все пожитки укокошенных мной немцев и разжиться у них картой? Не помогали даже увещевания типа: торопился, был в невменяемом состоянии и прочее, и прочее. Понимаю, что был. Понимаю, что времени было мало. Но это, чёрт побери, не оправдание. А вот почему молчала моя хитрая память? Когда ей надо – она выдаёт мне какие-то знания. По кусочкам. А когда не надо – спит, как сурок. Хоть бы намекнула, что ли. Я ведь и разжился-то у немчуры, в основном, только оружием. Ну и так, по мелочи – зажигалку, вот, у белобрысого взял. В принципе, и всё.

В результате прусь, что тот лось, сквозь заснеженный лес, не зная дороги и совершенно не понимая, что меня ждёт впереди: лес, река, чистое поле, дорога, болото или какая-нибудь деревня. Умный человек в первую очередь разжился бы картой и произвёл рекогносцировку на местности. А я – голова садовая – про всё это только сейчас подумал, когда уже поздно что-либо предпринимать.

Лес, через который пробирался, вдруг неожиданно закончился, огибаемый широкой дорогой. Впереди, метрах в трёхстах, виднелся либо очередной лесной массив, либо продолжение имеющегося (просто разделённого широким трактом). Глянув по сторонам и не увидев ничего подозрительного, решил быстренько перебежать на ту сторону. Перебежал, блин.

Как и водится в таких случаях, когда уже находился на полпути к облюбованному мной массиву, на дороге “нарисовались” немецкие мотоциклисты. Бежать – не вариант: подстрелят уже через десяток шагов. Пришлось срочно разворачиваться, падать за пулемёт и принимать бой, что оказался довольно скоротечным. Скоротечным из-за того, что моё оружие было заряжено, готово к бою и стояло стационарно, а вот немецкое, хоть к бою и было готово, но находилось в движении. Стало быть, с точностью стрельбы у немчуры намечались явные проблемы. Чем я быстро и воспользовался, помножив два мотоцикла с четырьмя мотоциклистами на ноль.

Памятуя о том, что камрады сами по себе не катаются (спасибо вовремя подсуетившейся памяти), сунул ноги в руки – и бегом. Конечно же, на лыжах. Влетел в заросли одновременно с целым роем разъярённых свинцовых ос, зло свистевших над головой – видимо, к камрадам подошло подкрепление.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Оборачиваться и тем более огрызаться пулемётным огнём не стал: тут бы убежать побыстрее. Помогли складки местности, очень вовремя скрывшие меня от глаз преследователей. Вроде, оторваться удалось. Я углубился в новую чащу, но не прошло и часа, как вместо всё более сгущающихся зарослей вдруг выскочил на очередную опушку – прямо к какой-то маленькой деревушке. И первое, что увидел – толпу деревенских жителей, стоявших на околице у стены какого-то большого сарая. И перед ними – около десятка немцев, все с винтовками. А парочка и вовсе с автоматами. Немцы стояли ко мне спиной, а деревенские жители – лицом. Стояли кто в чём: на ком была шубейка, а на ком не было даже валенок. Бабы, старики и дети. И такая обречённость была на их лицах, что моё сердце, похоже, пропустило удар. Настолько всё было страшно и… просто невозможно. Ещё не осознав, что происходит, внутренне уже понял – беда. Даже не беда – катастрофа. Мозги ещё только формировали ногам команду остановиться, как грянул залп. И тут же ещё один, разбавленный быстрым татаканьем двух автоматов.

Как в замедленной съёмке видел я валящиеся, как снопы, пробитые пулями тела женщин и детей. Их раскрытые в ужасе глаза и перекошенные в крике рты. Но лишь новые кровавые пятна расплывались на ещё не упавших телах и так и не рождённые крики умирали вместе с их носителями.

– Да что же вы творите, сволочи! – сквозь мутную пелену слёз заорал я, одновременно с этим выпрыгивая из лыж и разворачивая свою импровизированную тачанку в виде санок.

Хватаясь за приклад и наводясь на толпу немцев, рычал и плакал практически одновременно. Мне хотелось порвать этих ублюдков собственными руками и только осознание того, что не успею до них даже добежать, как подстрелят, заставляло более здраво смотреть на сложившуюся ситуацию.

Слёзы – не лучшее качество женского организма. Но даже сквозь их пелену, застившую мне глаза, умудрился разглядеть нелюдей, что со счастливыми улыбками садистов-мясников, перевыполнивших план по валу, повернулись в мою сторону.

С каким мстительным удовольствием я заметил мгновенно сползающие с этих самодовольных рож улыбки и враз забегавшие глазки, когда они увидели чёрный зрачок пулемётного ствола, направленный в их сторону. И я не обманул их ожиданий: врезал со всей силы своей широкой русской души. Да с оттягом. В этом память со мной оказалась полностью солидарна, кровавым рефреном стуча в уши: мы – русские! Мы – русские! Мы – русские! И мы будем мстить. Страшно и кроваво!

Кажется, именно это я орал, поливая свинцом ублюдочные морды. Выстрелил всё до железки: боёк пулемёта сухо щёлкнул, выплёвывая остаток пустой ленты, и я автоматически заправил свежую. Но добивать не понадобилось: и отсюда было видно, что в живых не осталось никого.

Злость и досада душили меня, заставляя всё новые порции слёз катиться по и так уже обмороженным щекам. Я готов был волком выть: ну что мне стоило выскочить всего на пару минут раньше? Тогда жители деревни все остались бы живы. А так – пиррова победа. Никого спасти не успел.

На несколько драгоценных минут впал в ступор, чего делать совершенно не следовало. На шум стрельбы сбежались новые действующие лица. Их я заметил лишь в тот момент, когда над головой засвистели пули. Похоже, к дохлым камрадам подвалило подкрепление. Ну что ж… Я принимаю бой!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

В голове аж зазвенело от моментом изменившегося настроения: злость и скорбь сменились боевым азартом. На лицо наползла зловещая улыбка, не предвещающая врагам ничего хорошего. Даже слёзы враз высохли.

– Вы хотите поиметь свинцовые пилюли? Их есть у меня. Одарю ими каждого! Никто не останется без подарка. Это говорю вам я – обычная русская баба, что вы довели до просто-таки крайней точки кипения. Умрите, суки! – кричал я, всаживая короткие очереди то в одну, то в другую нагло высунувшуюся харю. Немчура это оценила и вскоре к одиночным выстрелам из винтовок басовито присоединился пулемёт.