Комплекс Росомахи. Книга вторая из серии «Сказки мегаполиса» - Марина Зосимкина

просто едкими, а едкими с подкавыкой или едкими с издевкой, а также

оскорбительные и даже, гм, грубые. Нюансы эти зависели от наклонностей

каждого конкретного педагога, его настроения, самочувствия, семейных

обстоятельств и погоды.

И если Колян Ревякин в ответ на вполне понятное недовольство препода по

поводу вновь невыученного урока хамил и огрызался, то Жорка Росомахин в

качестве защиты и нападения предпочел выбрать иезуитский путь хорошей

успеваемости и безукоризненного поведения.

При этом он не опорочил себя подобострастным отношением к учителям,

иными словами, подхалимом не был. Напротив, он позволял себе вольнодумство и

даже некоторое фрондерство, но свое неподчинение правилам распорядка

мотивировал в такой безупречной форме и так логически его обосновывал, что

даже директор школы Иван Павлович Яскин избегал вести с ним дискуссии при

большом скоплении школьного народа. Не все педагоги за это Егора любили, но

все без исключения обращались к нему с осторожностью и некой опаской.

Зато пацаны в классе относились к Жоре уважительно, а девчонки неумело

кокетничали. Тем более, что на уроках физкультуры он подтягивался на турнике

двадцать раз подряд, в баскетбольную корзину попадал чуть ли не с середины

поля и имел в собственности гитару, под аккомпанемент которой шикарно

исполнял битловские «Мишель» и «Йестеди». Однако до поры до времени для

многих он был просто «заносчивым мальчиком из хорошей семьи», как выразилась

о нем язвительная Елена Трофимовна, завуч старших классов.

Но тут произошел один случай, который кое-что поменял во всеобщем к

Егору отношении. Было это, когда он учился в седьмом или уже восьмом классе.

Возвращаясь кратчайшей дорогой домой после факультатива по физике, Егор не

смог вовремя обойти препятствие в виде четырех битюков-старшеклассников, и

ему ничего не оставалось, как идти прямо на них. Либо повернуть обратно.

Битюки поджидали тощего очкарика, скалились и плевали сквозь зубы

никотиновой слюной, а потом один из них сильно толкнул Егора в плечо, когда тот

почти уже прошел мимо их своры. Понять было нетрудно, что парни хотят его

избить. За что? А фиг их знает, за что. Просто хотят.

Егор попятился к бетонному забору, вдоль которого вилась узкая дорожка, и

придвинулся к нему поближе спиной. Кто-то из шпаны заржал. Все четверо

неспеша начали приближаться, сжимая полукольцо.

Егор медленно, не отрывая взгляд от глумливых физиономий, сбросил с

плеча рюкзак. Прямо на землю, прямо в грязную пожухлую траву. Потянулся к

брючному ремню.

Теперь заржали уже все четверо, сопровождая ржание тупыми остротами.

Надвигались. У одного в руках оказалась пустая пивная бутылка, другой поигрывал

самодельной свинчаткой.

«Гони, очкарик, бабки, сигареты и что у тебя там еще, и мы побьем тебя

несильно».

Егор, наконец, вытащил из брюк широкий солдатский ремень с тяжелой

латунной пряжкой и обмотал им кисть правой руки. Не дожидаясь, когда свора

окажется совсем близко, сделал резкий и почти неуловимый для глаз взмах рукой,

обрушив удар своего архаичного орудия на стоящую рядом засохшую, но еще

крепкую рябинку. Раздался деревянный стук, сухой треск, и ствол сантиметров в

пять толщиной разломился и рухнул под ноги слегка подвявшей гопоты.

– Некст, – звонким от волнения голосом произнес Егор, сжав в напряженной

руке свое оружие.

Придурок с бутылкой мерзко выругался и замахнулся, но бутылка тут же

стеклянно застучала по асфальту и разбилась, выбитая точным ударом

армейского ремня, а придурок схватился за кисть и захныкал.

– Некст, – повторил Егор, обведя напряженным взглядом остальных

нападавших.

Желающих быть следующим больше не оказалось.

Он подождал, пока матерящаяся и скулящая свора скроется из виду, и на

ватных ногах отправился домой, решив на всякий случай ремень из рук пока не

выпускать. Штаны не свалятся. Не для поддержки штанов ведь носил на себе Егор

этакую несуразную древность.

Его двоюродный брат Пашка, бывший морпех, научил Егора этим штучкам.

Ремень тоже он ему подарил, купил на Вернике в Измайлово.

Егор как-то зашел к Пашке в гости. Ни дяди Толи, ни тети Юли дома не было,

зато сидели на кухне дембеля в полосатых тельниках, пять крепких парней, день

ВДВ отмечали. Нахлопали Егору по спине и плечам, плеснули чуток пива, много

Пашка не разрешил, и принялись учить «салагу» уму-разуму. А потом еще и сам

Пашка Егора время от времени натаскивал.

Егор оказался способным. «Приемистым», как непонятно похвалил его один

из дембелей.

Мама была в курсе таких тренировок, но их не одобряла, говорила, что

незачем развивать в себе агрессию, рассчитывать на кулаки, ведь можно всегда

договориться и так далее. Она не очень хорошо знала жизнь.

В тот день Егор не удержался и рассказал ей. Она подумала, подумала и

набрала номер сестры, тети Юли. Егор ждал скандала, но вышло по-другому.

Мама благодарила Павлика. Пашку она по привычке звала Павликом.

История со шпаной каким-то образом стала достоянием гласности. Понятно,

что, если есть случай, то найдется и тому случаю свидетель. Такие нашлись, и

котировки Егора взметнулись еще выше.

Сашка Поляничев, который сидел с ним за одной партой, просто раздулся от

гордости и всячески набивался в друзья. Поляна, наверно, и думал, что они

друзья, потому что Егор никогда не вел себя с ним по-свински и не допускал

обидного тона, хоть Сашка был троечник и балбес.

Но друзей у Росомахина не было. Так сложилось. Такой у него характер.

Одиночка.

Вот девчонок Росомаха любил. Нравились ему девчонки. И те липли.

Страдали. «Чего страдать-то? – изумлялся Егор. – Весело же, отлично просто!»

Он не был циником, негодяем, мерзавцем. И потом – он же никого не

обманывал никогда! И никому ничего не обещал.

Просто к девчонкам Егор относился так, как заядлый киноман относится к

своей коллекции DVD-дисков. Что плохого в том, что человеку нравится смотреть

новые фильмы? Кто его за это осудит? Какой-то фильм он посмотрит лишь

однажды, какой-то – несколько раз, прежде чем водрузит диск в отведенное ему

место на полку.

И возможно, подзабыв и соскучившись, через месяц, год или несколько лет

ему снова захочется освежить в своей памяти сюжет и эмоции, но кто сказал, что

он должен с утра до вечера на протяжении всей своей жизни пересматривать один

и тот же старый боевик или триллер? Чушь какая.

А вот девчонки так не думали. Страдали, надоедали. Самое это любимое у

них дело –выяснять отношения. Хлебом их не корми, дай повыяснять. Но тут тоже

нюанс. Выяснить-то в результате можно совершенно неподходящие вещи.

Девчонкам же требуется, чтобы ты им определенно заявил, что любишь, тоскуешь,

места себе не находишь и мечтаешь жениться. Глупые самочки.

Егору иногда хотелось крикнуть на весь белый свет:

– Девчонки, да живите вы весело! Смотрите, как все вокруг отлично! Не

мучайте вы себя тяжкой ерундой, когда все так легко и просто!

Что же касается «жениться», то Егор данный акт считал наитупейшим и

наиабсурднейшим поступком и концом свободной счастливой жизни любого

вменяемого мужика.

И потом, почему он должен весь свой оставшийся век ежедневно созерцать

надоевший до спазмов в горле застиранный махровый халат, замызганный на пузе

и с дыркой под мышкой, и натыкаться на грязные колготки в тазике возле

стиральной машины?

Но грязные колготки и застиранный халат – это ведь не все. Каждый день на

протяжении всей твоей длинной, надеюсь, жизни, этот «халат» прямо с порога

будет заводить бессмысленные монологи, утомляя тебя, уставшего на работе, как

сволочь, пустой трескотней; будет рыдать, если невпопад ответишь на идиотский

вопрос о том, как прошел день; оскорбляться из-за того, что ты так и не заметил

свежевымытого пола или лысых после эпиляции конечностей.

А ведь есть еще тесть с тещей, свояки и свояченицы, чужие болезни вплоть

до геморроя, проблемы на работе, но не у тебя, а у «халата», проблемы в школе, и

тоже не у тебя, а у твоего отпрыска, тьфу-тьфу, не к ночи будь сказано!

Мрак!

А тут Ревякин со своими идиотскими приколами.

Втрескался, говорит. Вот урод.

Фигня все это. Улетучится, не впервой. Влюбляться полезно.

Главное в этом деле что? Главное, не воображать себе всякие глупости, что

судьба, что на всю жизнь и до гроба, и тогда ты с легкостью избежишь того, что

случилось с наивными и недалекими простаками, которые сейчас маются со

своими «халатами» на их общей жилплощади.

У него железное правило – никогда не приводить в свой дом девчонок. Он и

не приводил. Ни одну. И не приведет. Это его берлога, и впускать в нее кого-либо