Украинское движение в Австро-Венгрии в годы Первой мировой войны. Между Веной, Берлином и Киевом. 1914—1918 - Дмитрий Станиславович Парфирьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока Левицкий и Василько вели переговоры на высшем уровне, во Львове кипела работа по созданию УСС. Оправившийся после болезни Трилевский продолжал конфликтовать с Боберским. Во время визита в военное министерство Трилевский получил 15 тысяч крон, и некоторые политики поговаривали, что пять из них он вычел на расходы на «Сечи», а на остальные пригрозил самостоятельно организовать добровольцев, если его не изберут главой УБУ[252].
Военное министерство одобрило включение в состав легиона ста украинцев – офицеров запаса, некоторые из них уже участвовали в его формировании[253]. Трилевский пристально следил, чтобы «соколов» среди офицеров УСС не было больше, чем «сечевиков». Дискуссии по разным поводам перерастали в ссоры, во время которых Трилевский «с пеной на губах бросался на проф. Боберского»[254]. Целыми заседаниями УБУ обсуждала фасон головного убора стрельца, форму и цвета знамен и тому подобные вопросы[255]. Во Львов тем временем стекались добровольцы со всей Галиции. Некоторые украинские деятели возмущались медлительностью «генерального штаба» и готовились потребовать его отставки[256].
ГУС и УБУ действовали разобщенно. В самом начале августа, когда добровольцы только стягивались к местам сбора, лидеры ГУС уже заверяли Э. Урбаса, что легион готов к походу на Поднепровскую Украину. Этого же требовали невоенные члены УБУ, беспокоясь, что конкурирующий польский легион уже вторгся в русскую Польшу. Многие искренне верили в успех – М. Павлик в письме однопартийцу предсказывал встречу через два-три месяца в «освобожденном Киеве»[257]. Военные же понимали опасность затеи: командир УСС Т. Рожанковский доказывал, что из-за нехватки обмундирования, оружия и дисциплины его бойцов быстро разобьют. Из-за противоречий с ГУС Рожанковский оставил легион, и ему на смену пришел директор гимназии в Рогатине М. Галущинский[258]. В довершение ко всему в середине августа во Львов пришло известие, что общая численность легиона УСС ограничена 3 тысячами добровольцев[259].
В начале войны по городам Галиции прокатилась волна украинских манифестаций. В Коломые они шли два дня подряд – 31 июля и 1 августа, причем на манифестации 1 августа звучали антироссийские лозунги и призывы уничтожить «извечного врага»[260]. Во многих городах демонстрации были направлены и против местных русофилов: в Перемышле манифестанты пришли к зданию, где находились арестованные представители этого движения, а в Войнилове Калушского повета – к домам русофилов[261]. Аналогичные манифестации прошли в Самборе, Бучаче, Радехове, Залещиках, Бережанах[262]. Крупнейший русофильский политик Владимир Дудыкевич еще в конце июля уехал в Россию. 3 августа в его доме прошел обыск[263].
Еще до начала войны с Россией Галицию и Буковину захлестнули шпиономания и массовые аресты, главной жертвой которых были русины. В первые дни войны в одной только Галиции было задержано около 10 тысяч «политически подозрительных» лиц, более 70 % из них – крестьяне.[264] Многих казнили прямо на улицах городов и сел. Командование активно использовало тезис о «русинском предательстве», оправдывая военные просчеты нелояльностью населения. Основной удар закономерно пришелся по русофильской интеллигенции, которая в предвоенные годы не скрывала пророссийских симпатий. В дальнейшем русофильские деятели, а следом и некоторые историки будут показывать жертвами преследований исключительно тех, кто считал себя русскими, а украинцев преподносить как соучастников репрессий. На деле польские чиновники и военные не всегда разбирались, где «москвофил», а где нет. Как признавал еще во время войны один из русофилов, «взбешенные немцы и мадьяры начали преследовать вообще весь славянский народ[,] где только услышали на улице славянский разговор»[265]. Одну из активисток стрелецкого движения чуть не линчевала толпа в самом центре Львова, приняв за шпионку, – лишь военные спасли женщину от расправы[266]. Едва удалось остаться на свободе лидерам УРП И. Макуху и Н. Лагодинскому[267]. Их однопартийцу О. Назаруку повезло меньше: три месяца он содержался в разных тюрьмах и в результате попал в лагерь для интернированных Талергоф[268]. Таких историй было множество – в один только Украинский краевой комитет помощи переселенцам приходили десятки писем от бывших узников Талергофа, чье преследование затем было прекращено как безосновательное, и от их родственников[269].
За лояльных Вене соплеменников заступалась греко-католическая церковь. В письме руководству галицийского наместничества от 8 августа митрополит Галицкий Андрей Шептицкий отметил, что административные органы на местах «представляют военной власти как опасных русофилов людей, которых нельзя ни в чем обвинить», и потребовал защитить их от преследований[270]. В конце августа Шептицкий и К Левицкий вновь попросили наместника и военные власти оградить «лояльных граждан» от «судьбы, предназначенной для тех, кто заслужил ее своей нелояльностью»[271].
В связи с наступлением русской армии в Восточной Галиции украинцы стали покидать Львов. 30 августа около двух тысяч стрельцов эвакуировались в Стрый. Из Львова уезжали украинские политики, члены ГУС и УБУ – в основном в Вену[272]. Начался период «эмиграции» – так время отсутствия на родных землях называлось в западноукраинской прессе и публицистике[273].
* * *
К началу Первой мировой войны украинское движение в Австро-Венгрии переживало подъем. Оно окончательно обошло по влиянию русофилов, повысило свой политический вес в масштабах империи и добилось уступок со стороны польских элит в Галиции. Из трех политических целей, поставленных украинцами в начале XX века, – увеличения мест в парламенте и в галицийском сейме и создания украинского университета – две были достигнуты, а осуществление третьей казалось вопросом времени. Новой большой целью украинского движения стало выделение из Галиции украинской части и ее объединение с Буковиной в единую украинскую провинцию. Это требование логически продолжало предвоенный курс галицийских украинцев.
Еще в конце 1912 года украинские политические силы публично заявили, что безусловно поддержат Австро-Венгрию в предстоящем конфликте с Россией, и выступили за независимость Поднепровской Украины. Последнее требование должно было повысить значимость украинцев Галиции в глазах Вены в ущерб польской элите этого региона.
Того, что убийство Франца Фердинанда станет толчком к началу европейского конфликта, австрийские украинцы не ожидали. Лишь после объявления Австро-Венгрией войны Сербии они стали поспешно предпринимать реальные шаги по консолидации национальных сил и готовить план действий на случай войны с Россией, в том числе посредством развития
