Чучельник - Мила Менка

– Спасибо, достаточно. Это он… расскажи мне подробнее, малыш, что он купил, а главное, что говорил при этом.

– Аркадий, видимо недовольный, что его назвали малышом, произнес нарочито грубо:

– Я принесу книгу, там все указано, чего купил, сколько и почем. А что касательно разговоров, так я вашей милости все передал: на крыс он жаловался.

Он исчез на мгновение, и появился, держа в руках толстую тетрадь в клееном переплете. Быстро перелистывая страницы, он нашел строчку и ткнул в неё пальцем: «Вот!»

Я пробежал глазами список покупок Фрола: флакон крысиного яду, сонный порошок, белладонна, нюхательная соль и мазь от ревматизма. Сей список меня впечатлил, этим объяснялось и мое недомогание последние два дня. Но зачем? Что я ему сделал? Зачем он умолял меня сохранить его место? Потрепав по вихрам милого мальчика Аркашу, и сунув ему на чай, я сердечно простился с Егором Ивановичем и отправился восвояси.

Домой я вернулся в раздумьях над поступком старого слуги. Я уже не сомневался, что он бежал, но зачем? Ведь мне не составит особого труда найти его, если захочу. А я уже хочу, ибо не люблю, когда люди из ближайшего моего окружения исчезают без всяких объяснений.

Увидеть женщину, родившую сына от моего отца мне не больно хотелось. Но поездка могла оказаться полезной: во-первых, я мог, наконец, пролить свет на некоторые факты, которые помогли бы мне разобраться: в самом ли деле у меня есть брат? Если это правда, пожалуй, я был бы только рад, несмотря на пикантные обстоятельства его появления на свет. После смерти матушки я остался один на всем белом свете, если не считать тетку по отцу, доживающую свой век на чужбине (она была замужем за немцем и писала мне редкие письма из Ганновера). Принять Николя и назвать его своим братом я не спешил: что-то останавливало меня – я никак не мог поверить, что батюшка мой был способен на адюльтер – ибо мне он казался идеалом нравственности. А потом, не слишком ли быстро он явился? Получается, что он ждал, пока умрет моя матушка, и когда это случилось, он тотчас же прибыл знакомиться?! Ответы на эти вопросы я и надеялся получить, собираясь в Фирсановку.

Мы встретились с Николя у развилки на К*, там я отпустил Федора, и пересел в роскошную немецкую коляску Винера. И ему, и мне было неловко начинать беседу – потому как расстались мы изрядно подшофе, и теперь каждому было немного стыдно за своё разудалое поведение.

– Ну-с, – начал я, С Богом! – Так Вы говорите, к вечеру будем?

– Мы опять, перешли на «Вы», – с укором сказал Винер. У меня есть с собой превосходный коньяк, не желаете – ли, Ваша милость?

Я хлопнул его по плечу, и улыбнулся:

– Оставь, Николя, свой коньяк до поры – я не какой-нибудь там Навуходоносор, сам люблю по-простому. Запамятовал, с кем не бывает.

– Хорошо! А то я уж испугался, что Вы… что ты, Алексей, откажешься от поездки. Кто я для тебя? Ублюдок… байстрюк. В общем-то, я не обижаюсь, и место свое знаю.

Я состроил большие глаза:

– Николя! Вы с кем это сейчас говорили? – и добавил серьезно, без улыбки – слышать подобное не желаю. И не будем об этом! Кстати, а чье отчество у тебя? У тебя есть отчим? Он жив?

– Да не было никакого отчима. Свадьба была на бумаге только – а что это за ротмистр Винер, не ведаю. Может и топчет где-то землю, а может и не было его никогда.

– Как так? И батюшка принял участие в эдакой афере? – я снова был уязвлен.

– Граф был растроган и очень хотел помочь, хоть как-то устроить нашу жизнь. Матушка ничего брать от него не хотела, ни денег, ни помощи.…Но батюшка, наш, упокой Господи его душу, все одно помогал нам. Тут Николя прослезился, и наложил на себя крест, по тому, как он это сделал, я понял, что он – католик.

Больше ничего интересного я не узнал, коляску сильно трясло на ухабах, не помогали даже особые рессоры, и я, закутавшись в плащ, сам не знаю как, задремал.

Меня обступили юные Наяды, я купался в солнечных теплых лучах, мягкий шелк приятно холодил спину. Внезапно все это великолепие закончилось: я почувствовал боль, Наяды в ужасе разбежались, крича: «Алексей!»

– Алексей! Да очнись же ради всех святых. Цел? – открыв глаза, я увидел обеспокоенное лицо Николая. Он, в свою очередь, очень обрадовался тому, что я пришел в себя, потому неприятную весть сообщил мне с улыбкой:

– Мы застряли, граф. Дорогу размыло, мы крепко увязли. Можно вернуться в версте отсюда я видел огни. Заночуем, а утром мужики вытащат нас.

– К утру от твоей богатой колесницы останутся только следы колес – усмехнулся я.

– Барин, ступайте себе, я заночую в коляске. Если кто вздумает шалить, так пощекочу им ребра. – пробасил Афраний.

– Я оставлю тебе свой карабин. Держи. Если что, пали! – Николя протянул Афранию оружие, и обратился ко мне: – Ну что, идем, или тоже здесь заночуем?

Посмотрев на затянутое сине-серыми тучами небо, я кивнул – мне совсем не хотелось ночевать в лесу.

Мы шли уж полчаса, дождь из моросящего превратился в самый настоящий ледяной шквал, к тому же налетел северный ветер, пробирающий нас до костей. Среди шума деревьев избиваемых градом, я услышал характерный звук: так воет голодный волк. Я поднял вверх палец и спросил Винера, не слышит ли он чего? Но Винер покачал головой, и предположил что это ветер. Я не раз успел пожалеть, что поехал с ним, как вдруг впереди нас вынырнул, словно огромный валун, дом. Сквозь закрытые ставни пробивался слабый свет. Собрав последние силы, мы добежали до ветхого крыльца и постучали в дверь.

Наш стук остался без ответа, и тут раздался вой – теперь так близко, что даже у Винера не осталось сомнений. Я надавил на дверь плечом, и мы ввалились в темные сени, где, судя по запаху, хозяин хранил вяленое мясо. Я понял, что сильно проголодался. Винер, полагаю, тоже. Мы захлопнули дверь на улицу. Дверь в избу тоже оказалась не заперта, и, постучав для порядка, мы вошли и оказались в просторной светелке, где слабо потрескивали дрова в печке, и от неё же исходил слабый свет. У печки лежало несколько поленьев, и я бросил их в огонь. Разгораясь, он дал нам возможность оглядеться. Это была типичная русская изба – хозяин её, скорее всего, человек небогатый, но хозяйственный. Все здесь на местах: а главное – на столе стоит кувшин и блюдо, прикрытое рогожей. Я тотчас представил себе, что может там скрываться: может, краюха деревенского хлеба, а может, кусок козьего сыра. Винера вероятно, интересовал тот же вопрос: что же там, на блюде, и хватит ли на двоих.

– Как мыслишь, Алекс, доброе ли это место или худое? – спросил он с опаской. – И не обидим ли мы хозяина, если обсохнем тут до утра, и отведаем его стряпни? – Винер решился сделать шаг в сторону стола.

– Не спеши, Николя, – остановил я его – пока у меня точно у терьера, стоит холка: чую, здесь кто-то прячется, давай-ка сначала посмотрим?

Словно в подтверждение моих слов, раздался всхлип. Схватив ухват, я направил его в сторону, откуда был слышен звук, а именно в темный угол, отгороженный конструкцией на вроде ширмы.

Отодвинуть ширму было нелегко, и я просто опрокинул её. Нашему взору предстала клеть из железных прутьев, а внутри её кто-то шевелился, не то человек, не то животное. Держась на расстоянии, я вытащил из печи одно из поленьев, и, держа головешку на вытянутой руке, осторожно осветил угол с клеткой.

– Святые угодники! – вырвалось у Винера, и в этот момент я хлопнул себя по лбу: все это время в моем саквояже находились очки, позволяющие видеть в темноте, я привез из Баварии. – и как я мог о них забыть? Даже с одним глазом я имел преимущество перед остальными – изобретение барона С* не раз спасало мне жизнь. Нащупывая очки в саквояже, я спросил:

– Ты кто? – пока я не знал, как обратиться к узнику – и человек ли это вообще.

Существо не ответило, лишь снова раздался всхлип. Надев очки, я подошел ближе. Мне была видна только груда лохмотьев и спутанные волосы.

– Эй! Кто ты? Говорить можешь?

Существо зашевелилось, и мне показалось, что оно принюхивается. Я подошел ещё ближе.

– Не бойся, не обидим – снова заговорил я, придав своему голосу елейность, на которую только был способен. – Расскажи, кто ты, как сюда попал, и быть может, мы выпустим тебя.

Брякнул металл. Я понял, что бедняга прикован.

– Сейчас мы тебя отопрем! – Винер подошел к клетке, и стал шарить по дверце руками, ища замок.

Наконец нашел, но не мог с ним совладать – мне в темноте было хорошо видно, как он строит гримасы, пытаясь его открыть. Тут я посмотрел на узника, и понял, отчего бедняга мечется – на глазах у него была плотная повязка.