Безразличие - Евгений Константинович Стукалов

нитка- каталка.

Также болтаетесь и также страшно

Она – холодный цветок,

Трогаешь и растаяния, как масло от солнца,

Но больней

Выход- написать письмо,

Ты же поэт бурный –

Слагаешь образы об оловянных дорогах

И масляном солнце,

И ей,

Что она пароход

А ты кораблик картонный.

Далее идет вторая стадия,

Эпидемия близости –

Шутки за шутками,

В твой дом,

Тебе

Плохо

Ведь теперь она твоя кровля,

Твоя переносная спокойствие,

И начинает зависимость и ревность разножаться виноградиной.

3. Шелоруе – веселина ежичков

Происходит после очередной боли,

Не перерыв

Хуже

Скорее страх, что без друг друга у друга вдруг горе.

Теперь ей жизнь – цена

Да что жизнь!

Ее за чудо продать можно,

Скорее ощушение жизни,

Приход к разуму

И ублюдству действа.

Страшнее становятся вилы,

Каторжане смеются грехом,

А ты теперь

Ревнуешь ее внимание этим

Как ты их зовешь?

Лампочное общество?

Дружок

Тут все сложнее

Расскажи ей все

У нее работа? есть свои цели?

Хочешь сделаю одолжение, что ей станет пустее?

Отстать от нее?

Хахахахаха

Это не естественно

Мне

Ей хуже, так же, как и тебе.

Я не раздеру вашу кожу, а дам сложнее

Я скоро подохну

Вот тебе совет – скажи все, что сказал я

И еще это – правду,

Что ты ждешь и как она есть.

Скажи, что в карманах души есть

Так или иначе неведомсть что будет -

Тебе будет пусто

А ей Пастернак

Или скорее Бродский

Скажи там, что вот мне то илисе

Выдели святой день

О

И не говори, что это я тебе сказал

А то предашь деяние.

Тут лишь прямота,

Чтобы не было сложного веяния

И дать трезвость ума

У тебя мир друг покатился

Они же просто был муж и жена

А он?

А она?

А они?

Ты покатился

Скажи ей

Это мое прощание

Простишь ли ты меня?

Что ей столько боли?

От меня?

Хахахахаха

Мычание коров и то гибкое,

А ты туп

Ты знал, что в лунной пыли отражаются людевы души?

Ты встань посмотри,

Но не стукальнись об одну из них.

Мы увидимся главное верь, что я виноват и ты оправдаешь себя

Нет конечно

Скажи ей скорее, что нужно приехать

И если не приедет – беда.

Как обычно

Бойся за то, что она улетит

По канату из других звезд и созвездий,

А ты сгниешь

Как крот на свету последний

Любовь красива и скорее она сразу раздета

С самого начала не дает поблажек

И сейчас просто этих разливнее

От твоего воображанья.

Последний совет – смотри на нее почаще

Мне кажется это нужно

И улыбайся

Гроб еще долго будет пустым

Выход – в вечность…

У вшей тоже есть мнение

…

С волнением и желанием,

Любящему Нарвиилу.

Нарвиил?! Нарвиил же. Неужели ты…. Ты …

Я не угадал с колесами любви

С ее олимпами и славами

Там, где их двое было три

И за спиной их четрверь пялится –

Алогасус.

Я потом уже понял, что помино первых трех есть он.

Где никто не выживает.

Где нет ничего надежного.

Это больная любовь.

Она у тебя

Колкая, копьяная, кровоактивная.

Удивительно…

Навриил так же, как и ты все, тянется.

Точнее тянулся.

Тянулся к ее благу. А потом попал впросак.

Его отвергла женщина, для которой он предал Господа.

Для которой он предал все.

Он был готов предать свою жизнь.

Ты почти тоже.

Но вовремя вырубился из яви.

Понимаешь?

Я не знал, что последняя колизея – Алогасус

Самый палачевский.

Я скажу одно.

Мое последнее слово. Скоро уже дома будешь.

Одно и важное –

Не старайся думать об этом и рационализировать.

Не пытайся отрахтиться от нее.

Отрах… что?

Не думай….

Зачем ему смелостья – он же скоро ключь.

Моему уху дивилось – когда землянное пальцеварие разквартовываешь, то земля выглядит детской звездочкой. Звездочкой пятиносой. Иногда кажется мне, что с каждым днем Земля правда уголяется. Но чем? Видимо солнышкой. Солнце стареет, хотя такое молодое и красивое до сих пор. Вот болезни у него и из него хлыщут. Пожелтевшие от любви к жизни волосы начали выпадать. И глаз мой, вытираясь от чиха, начинает собирать эти медовые травинки, словно пчелка или ненасытный пачесник. Жаль, что есть старость. Мало чего вечного на свете. Например, непримиримая и антикрутая погода Керченграда.

Каков этот город! Страннен! До тел атомов и внутренностей молекул. Старость? Ха… Не слышно этому городу мельтешение старости. Здравая молодость? Ха…. Не обнюхано этой скрижалью забрости пот молодости. Тогда кто он? Ребенок! Единозначно ребенок. Такой любознательный на любое проявление добра и скорби. Такой жалкий и любвеобильный город. Такой перспективный и легкосодрогаемый никчемностью человечьей мысли. Он впитывает любой сор, и любой сок ума. Странный город. С не менее странными людьми. Вот наше определенное тело.

Накалился жар у него в комнате. Это затхлая и одурненнная жаром мысль. Однако очень важная и сильная мысль. А это? … Страстная и влекущая жизнь мысль. Влекущая смелость и ее… это. Удивительно сладко спится ему. Небось всю ночь игрался со своим другом. Отличная и безгорная жизнь. Бери лодку и плыви. Не сойдешь никогда. Ну пока он спит….

Спит ли он? Неужели. Довольно рано и мягко проснулся. Ого! И повод то како…. Точно. Поэма. А чего проснулся? Именно! От запаха страстной мысли. Этот изнеженный аромат духа тела и чистоты. Великая мощь.

Умылся безмолвно. Почистил зубы – безмолвно. Пошел в комнату за стол – безмолвно. Ни грамма звука уронив, определенное тело открывает файл со своей поэмой. Вижу – у него осталось три главы. Одна – дописана буквально в миг. Горяча и пленительна его скорость рук. Пишет не умом. Конечно! Только страстью и болью страховной можно писать свою внутреннюю жизнь.

Вторая глава. Когда небо стало таким извилистым? Когда солнце начало чесаться? Почему сотканность бытия начала расслаиваться? Глава «Последние ноты рассудочки». Я неистово вижу это. Почему? А? Женя?! Тебе было тогда плохо? Так почему ты не спросил ее помощи? Почему полез…

Не слышал ты меня тогда. А сейчас? Сейчас есть ли, что менять? Ты же сам сейчас чуешь ненависть. Трезвую и самую розочную ненависть. Короной смерти тебя обвивает тоска и плетка вины. Вокруг твоей