Утонувший великан (сборник рассказов) - Джеймс Баллард

Клифтон быстро вытащил из чемоданчика рецептурные бланки.

— Рентелл, предусмотрительность — основа любой стратегии. Важно остерегаться опрометчивых шагов, потому мой вам совет — сегодня отдохните. Ну, а эти таблетки помогут вам заснуть…

Первый раз за несколько дней он отважился выйти на улицу. Взбешенный, что доктор провел его, Рентелл брел к дому миссис Осмонд, решив найти хотя бы одного человека, кто все‑таки видит сторожевые башни. Он уже забыл, когда на улицах было так много народу, и все время приходилось быть начеку, чтобы не столкнуться с прохожими. Над улицами, подобно военному судну, с борта которого должен быть высажен апокалипсический десант, возвышались сторожевые башни, но никто их, похоже, не замечал.

Рентелл прошел мимо кафе — непривычно было видеть террасу, заполненную людьми, — затем увидел ярмарку Бордмена около кинотеатра. Оттуда доносилась музыка, веселые полотнища флагов развевались в воздухе.

Метров за двадцать до дома миссис Осмонд Рентелл увидел, как она, в большой соломенной шляпе, выходит на улицу.

— Чарлз! Что ты здесь делаешь? Я не видела тебя так давно, что уже начала беспокоиться.

Рентелл взял у нее ключ и вставил обратно в замок. Закрыв за собой дверь, он постоял в полутьме холла, переводя дыхание.

— Чарлз, да что же стряслось? Тебя кто‑то преследует? Дорогой, ты ужасно выглядишь. Твое лицо…

— Бог с ним, с моим лицом. — Войдя в гостиную, Рентелл подошел к окну, поднял шторы и удостоверился, что сторожевые башни не исчезли. — Сядь. Извини, что я ворвался таким образом, но сейчас я все тебе объясню. — Он подождал, пока миссис Осмонд неохотно уселась на диван, затем облокотился на каминную полку, собираясь с мыслями.

— Ты не поверишь, но последние дни были каким‑то сплошным кошмаром, а в довершение ко всему я только что оказался полным идиотом в глазах Клифтона. Господи, мог ли я…

— Чарлз!

— Умоляю, не перебивай — у меня нервы и так на пределе… Это какое‑то безумие, но почему‑то я, кажется, единственный, кто сохранил рассудок. Я понимаю, что произвожу впечатление сумасшедшего, но все, что я говорю, — чистая правда. Почему это так, я не знаю; и хотя мне страшно, то только потому, что я чувствую: они переходят в наступление… — Он подошел к окну. — Джулия, что ты видишь из окна?

Миссис Осмонд сняла шляпу, беспокойно поежилась и, прищурившись, посмотрела в окно.

— Чарлз, что же все‑таки происходит? Мне нужно надеть очки…

— Джулия! Когда раньше ты смотрела из окна, очки тебе не требовались. Что ты видишь?

— Ну, дома, сады…

— Так, что еще?

— Дерево…

— А небо?

Она кивнула:

— Да, вижу, там как будто дымка? Или у меня что‑то с глазами?

— Нет. — Рентелл утомленно отвернулся от окна. Впервые его охватила непреодолимая усталость. — Джулия, — мягко спросил он, — ты не помнишь сторожевые башни?

Она медленно покачала головой:

— Нет, не помню. Где они были? — На ее лице появилось тревожное выражение. — Милый, что с тобой?

Рентелл заставил себя выпрямиться:

— Не знаю… — Он провел по лбу рукой. — Ты вообще не помнишь башни? — Он указал на башню, глыба которой виднелась в окне. — Вон там была одна… над теми домами. Мы всегда смотрели на нее. Помнишь, как мы опускали шторы в комнате наверху?

— Чарлз! Осторожнее, тебя могут услышать. Куда же ты?

— На улицу, — произнес он безжизненным голосом. — Нет смысла оставаться в помещении.

Он вышел из дома. Пройдя метров пятьдесят, услышал, как она зовет его, и быстро свернул в переулок.

Он чувствовал, что над ним возвышаются сторожевые башни, но не поднимал глаз выше дверей и оград, внимательно вглядываясь в опустевшие дома. Время от времени ему попадались дома, где жили люди, семья обычно в полном составе сидела на лужайке, и то и дело его окликали по имени, напоминая, что занятия в школе сегодня начались без него. Воздух, свежий и бодрящий, был пронизан необычайно ярким солнечным светом.

Минут через десять Рентелл понял, что оказался в незнакомой части города, и совершенно потерялся; единственными ориентирами оставались сторожевые башни, но он все еще не поднимал на них глаз.

Он шел по кварталам бедняков, где по обеим сторонам узких улиц возвышались огромные мусорные кучи, а дряхлые деревянные заборы еле держались между домами‑развалюхами. Многие дома были одноэтажные, потому небо казалось здесь более широким и открытым, сторожевые башни, тянувшиеся до горизонта, напоминали сплошной палисад.

Он подвернул ногу и, хромая, еле дотащился до ближайшего забора. Рентелл взмок и распустил узел галстука; немного придя в себя, он стал изучать лабиринт окрестных домишек в поисках выхода.

Над головой что‑то мелькнуло. Заставляя себя не смотреть вверх, Рентелл перевел дыхание, стараясь справиться с охватившим его странным головокружением. Внезапно наступившая тишина повисла над землей, она была настолько полной и оглушительной, что казалось — возникла неслышная, пронизывающая все музыка.

Сзади послышалось медленное шарканье шагов по булыжной мостовой, и Рентелл увидел старика в черном поношенном костюме и рубашке апаш — того самого, что обычно слонялся у Публичной библиотеки. Старик плелся прихрамывая, руки в карманах — почти чаплиновский типаж; время от времени он вскидывал водянистые глазки к небу, будто искал там что‑то потерянное или забытое. Рентелл смотрел, как старик пересекает пустырь, но прежде, чем успел окликнуть его, тот уже скрылся за стеной разрушенного дома.

Опять что‑то сдвинулось над его головой, затем последовало еще одно резкое — он заметил его краем глаза — движение, потом в воздухе что‑то быстро замелькало. Щебенка у ног Рентелла мерцала отраженным светом, и внезапно небо заискрилось, словно там открывались и закрывались окна. Затем, также внезапно, все снова замерло.

Изо всех сил сдерживаясь, Рентелл выждал последнее мгновение. И поднял голову: сотни башен висели в небе подобно гигантским колоннам. Дымка исчезла, и башни были видны с небывалой доселе четкостью.

Насколько он мог видеть, все наблюдательные окна были распахнуты. Молча, не двигаясь, наблюдатели смотрели на него.

Последний берег

Перевод А. Корженевского

По ночам, лежа на полу разрушенного бункера, Травен слышал шум волн, разбивавшихся о берег лагуны, — словно где-то вдали прогревали двигатели гигантские самолеты, застывшие у края летного поля. Воспоминания о длительных ночных рейдах над японской территорией заполняли его первые месяцы на острове видениями охваченных пламенем, падающих бомбардировщиков. Когда организм ослаб под натиском бери-бери, эти кошмары прошли, и теперь шум прибоя напоминал лишь об огромных валах, обрушивающихся на Атлантическое побережье Африки близ Дакара, где он родился, и о том, как он ждал вечерами родителей, глядя из окна на дорогу от аэропорта. Как-то раз, еще весь во власти этих воспоминаний, Травен проснулся на своем ложе из старых журналов и вышел к дюнам, закрывавшим от него берег.

В холодном ночном воздухе хорошо видны были «летающие крепости», брошенные среди пальм за ограждением запасного посадочного поля метрах в трехстах от бункера. Травен брел по темному песку, уже забыв, в какой стороне берег, хотя атолл был всего-то около километра в ширину. На вершинах дюн причудливо клонились в разные стороны высокие пальмы, похожие в полутьме на знаки некоего таинственного алфавита. Весь остров, казалось, был исписан какими-то загадочными символами.

Оставив попытки выйти к берегу, Травен наткнулся на след, выдавленный много лет назад большой гусеничной машиной. Жар ядерных взрывов сплавил песок, и двойная цепочка ископаемых следов, которую вечерний бриз очистил местами от нанесенного песка, змеилась между дюнами, словно отпечатки лап древнего ящера.

Сил идти дальше не было. Травен уселся между отпечатками траков и, надеясь, что следы все-таки выведут его к берегу, принялся расчищать ближайшую цепочку клинообразных вмятин от засыпавшего их в этом месте песка. К бункеру он вернулся незадолго до рассвета и проспал в раскаленной тишине почти весь день.

Обычно в эти изматывающие послеполуденные часы, когда с берега не доносилось ни малейшего дуновения ветерка и даже пыль лежала неподвижно, Травен отсиживался в тени одного из блоков, где-нибудь в самом центре состоящего из них лабиринта. Прислонись спиной к грубой бетонной стене, он флегматично разглядывал проходы между строениями и открывающуюся взору цепочку одинаковых дверей. Каждое утро Травен покидал свое убежище в заброшенном телеметрическом бункере среди дюн и забирался в лабиринт бетонных блоков. Первые полчаса он держался крайнего ряда, время от времени пробуя отпереть ту или иную дверь ржавым ключом, который нашел в куче консервных банок и прочего мусора на песчаной косе, соединяющей полигон и взлетную полосу, затем, будто следуя заведенному распорядку, обреченно сворачивал к центру лабиринта, иногда бросаясь бежать и резко меняя направление, словно хотел спугнуть засевшего где-то в укрытии невидимого врага. Очень скоро он снова понимал, что заблудился, и, несмотря на все его старания, ноги опять приводили его в центр лабиринта.