Они украли бомбу для Советов - Долгополов Николай Михайлович

Но все-таки кое-что Моррис мне рассказал.

— Вы знали того ученого лично?

— Естественно. Познакомились в Испании, где мы оба воевали против Франко.

— Он американец?

— Да.

— Скажите, а этот человек, Персей, он что, входил в группу «Волонтеры», которую вы организовали в США?

— Откуда вы взяли это название? Да, у нас были люди, антифашисты, безвозмездно, без всяких вознаграждений помогавшие СССР. Но при чем тут «Волонтеры»?

Мой собеседник не притворялся, не обманывал. Сотрудники советской внешней разведки в Нью-Йорке действительно окрестили «волонтерами» своих добровольных помощников-американцев. Из разведсводок название группы перекочевало и на страницы некоторых газетных статей. Сам же руководитель «Волонтеров» Моррис Коэн об этом псевдониме не знал, у него хватало и других.

— Кем был Персей по профессии?

— Вот он-то был физиком.

— Как же вам удалось на него выйти? Ведь наверняка весь персонал лаборатории в Лос-Аламосе был засекречен и находился под надзором.

— Персей сам обратился ко мне с просьбой вывести на русских: знал, что я работал в «Амторге». Посоветовался с нашими, и прямой разговор поручили мне. Говорили мы в нью-йоркском ресторане «Александере», продолжили в маленьком магазинчике. Он даже обиделся, когда я упомянул о долларах. Персей пошел на сотрудничество, как мы с женой, ради идеи. Опасался, что страшное оружие, которое разрабатывали в Лос-Аламосе, в конечном счете используют не только против Германии, но и против русских союзников тоже.

— Мистер Коэн…

— Называй меня Моррисом или Питером, я не мистер.

— Хорошо. Моррис, но почему на встречу с Персеем в Лос-Аламосе за чертежами бомбы поехала ваша жена, а не вы сами? Задание-то было сверхсерьезное…

— А потому, что шла война, и в июле 1942 года меня мобилизовали. Из армии было не вырваться. И потом, моя жена ездила не в Лос-Аламос, кто бы пустил ее в запрещенную зону? Даже тех, кто работал в лаборатории, из городка выпускали раз в месяц, в одно из воскресений. И моя жена не слишком догадывалась, за чем именно едет. Она должна была взять у незнакомого молодого человека «что-то» и передать это «что-то» нашим в Нью-Йорке.

— Моррис, и как же прошла эта встреча?

— Со сложностями. Лона слегка обезопасилась свидетельством нью-йоркского врача: надо бы подлечить легкие. И почему бы не на курорте Альбукерк? Кому дело, что это недалеко от Лос-Аламоса или Карфагена, как называли его в Центре? Но и в Альбукерке за приезжими тоже приглядывали, и жена поселилась в пригороде, в Лас-Вегасе.

— Вы не путаете? Лас-Вегас — совсем в другом конце Америки…

— Городков с таким названием в США несколько. Жена сняла комнату в Лас-Вегасе, штат Нью-Мехико, у какого-то железнодорожника. Персея она никогда не видела, но я показал Хелен его фото. (У меня впечатление, что Питер-Моррис-Луис иногда путается в именах и псевдонимах супруги: Лесли — Хелен — Тереза — Лона — Элена. И, надеюсь, читатель уже понял, что вся наша беседа велась на его родном английском. Если же мы изредка переходили на русский, то Питер обращался ко мне на «ты». Впрочем, и медсестрам, и остальным он говорит только «ты». Объясняется со страшным акцентом, хотя, как я слышал, в свое время много читал на русском. — Н. А.) Так вот, Персей должен был держать в правой руке журнал, в левой — желтую сумку, из которой торчал бы рыбий хвост. Если сумка повернута к Хелен лицевой стороной с рисунком, то к Персею можно подходить смело: слежки нет, обмен паролем и передача сумки. Встречу назначили, понятно, на воскресенье у храма в Альбукерке. И здесь жене пришлось понервничать: Персей пришел только на четвертое воскресенье. Целый месяц ожидания!

— Персей объяснил, что произошло?

— Молодой парень на ходу признался Лоне, что перепутал дни.

— Но, насколько понимаю, ожидание было не напрасным?

— Как вам сказать… — Коэн вопросительно смотрит на еще одного молчаливого участника нашей беседы — совсем старшего по званию офицера. Тот кивает головой. Теперь, мол, можно. — Между рыбиной, кажется, это был сом, и журналом лежало полторы сотни документов.

— Какие? Чертежи?

— Это я обсуждать не буду, — голос Питера звучит неожиданно твердо. — Я вам уже говорил, что тут я не знаток.

— То была первая и последняя встреча вашей жены с Персеем? — спрашиваю и сам чувствую, что во мне проснулся азарт.

— Это был не единственный раз, когда она отправлялась в те края. Только время для подробностей еще не пришло.

— Кем же был Персей? Как сложилась его судьба после войны?

— Я полагаю, и через столетие его фамилия не будет раскрыта. Думаю, и в Службе осталось два, может, три человека, которые знают его подлинное имя. Некоторые пытаются строить догадки. В последние месяцы, мне говорили мои товарищи, всплыли какие-то домыслы. Персей помогал нам из чистого благородства.

— Вы имеете в виду бесплатно?

— Об оплате не было речи. Такие, как он, боролись за идею: Штаты и Советский Союз должны жить в мире, значит, их силы обязаны быть равны.

— И Персей, сделав это военное равенство возможным, не попал под колпак контрразведки?

— Нет.

— Но ведь был уже выдан другой ученый-атомщик, немецкий антифашист Фукс. Наверное, вам он известен под псевдонимом Чарльз. Сначала трудился над созданием бомбы в Англии, затем в Лос-Аламосе. В Англии, куда Фукс вернулся после войны, его и арестовали. Допросы шли долго, Фукс запирался. Но, как это частенько случается, вещественные доказательства заставили сознаться. Ла, выдавал секретную информацию Советам из идейных побуждений. Как же остался вне подозрений Персей?

— Предатели его не знали, арестованные разведчики, если и знали, то не выдали.

— Судя по вашему упорству, Персей и после войны оставался в США.

И тут Моррис меня буквально ошарашил:

— Да. Надеюсь, что и сейчас живет там тихой, мирной жизнью. Ему есть чем гордиться.

— Моррис, но ведь и вашему с Лоной фантастическому везению все-таки пришел конец.

— Вот ответ на вопрос, прямо поставленный в вашем длиннющем списке. Вы меня о многом спрашиваете, наводя на ответы типа «да» или «нет». Но в нашем положении такое не реально. Мы совершили все это из признательности России, верности партии, идеалам, которым служили. Вы же считаете нас атомными экспертами, правда? И ошибаетесь.

Тем не менее Леонтина и Моррис продержались в США на своих немыслимо дерзких ролях около 12 лет. Импульсивная эмоциональность Доны, ее любовь к риску достойно уравновешивались его холодной рассудительностью, осторожностью. Но было и нечто иное, спасавшее от провала. Работавшие с ними русские берегли их не только с профессиональной, но и с душевной ответственностью.

Менялись люди, передававшие задания и выходившие на связь. Юрий Соколов (псевдоним Клод) и Анатолий Яцков (Джонни) числились дипломатами. Другие проникали в Штаты нелегально.

Одним из последних, с кем связала судьба перед бегством в СССР, был разведчик-нелегал, известный у нас под именем Рудольф Абель. Вспомним: он обосновался, или, если хотите, легализировался в США где-то в 1948 году. Сотрудничество с Коэнами продолжалось, судя по всему, недолго. Но сколько годков идет в разведке за один: три, пять? Смею догадываться, как немало успели совершить-натворить они вместе. Не случайно же фото Абеля в квартире на Патриарших — на самом видном месте.

Раньше других открытый для нашей публики Фишер-Абель, легенда советской разведки, заставил уважать себя и американцев. Изумлял даже тюремщиков. Рутинная проверка уровня умственного развития заключенных ошеломила. Ответы на вопросы, играючи данные русским полковником, вне всякого сомнения, свидетельствовали, что у разведчика интеллект гения. Охранники робко рассчитывали, что Абеля замордуют содержавшиеся в этой же тюрьме строгого режима уголовники. Ничего подобного — для многих «русский атомный шпион» стал объектом уважения. К нему шли советоваться, он писал письма малограмотным, ободрял отчаявшихся. Человек по имени Абель завоевал авторитет и в среде ему абсолютно чуждой, враждебной.