990 000 евро - Евгений Зубарев

Ганс насторожил уши, отвернул разрумянившуюся морду от народа внизу и с явной угрозой в голосе заявил:

– Никаким «членом» я вам не буду. Михась, скажи ей, чтоб не выделывалась.

Николь ухмыльнулась и тихим, вкрадчивым голосом произнесла:

– А хочешь получить орден «Во славу Отечества» первой степени? По телевизору покажут. Пацаны в Саратове удавятся от зависти… Герой Отечества третьей степени. О, тут и первой степени герои есть!

Ганс даже привстал на своем стуле. Он недоверчиво сощурился на проспекты, потом перегнулся через стол, потеребил бумаги, но бумаг было много, а разбираться в них ему явно было неохота.

– А чё за орден такой? Кому дают? – снизошел он до прямого вопроса к Николь.

Николь быстро достала нужный проспект, развернула и вслух, с выражением, зачитала целый абзац текста:

–  Золотой орден «Во славу Отечества» вручается за высокие достижения в государственной, производственной, научно-исследовательской, социально-культурной, общественной и спортивной деятельности, за заслуги в деле повышения обороноспособности страны, поддержании законности и правопорядка, за воспитание подрастающего поколения, а также за славные дела на благодатной ниве благотворительности, позволившей существенным образом улучшить условия жизни окружающих. Это люди, чья жизнь посвящена истинному служению человечеству в деле благой помощи нуждающимся. Их преданное служение Идеалам Добра – яркий пример для благодарных потомков .

Ганс слушал так внимательно, что мне стало его немного жаль.

– Это ж про тебя все, в точку, – пошутил я, но Ганс неожиданно строго заглянул мне в глаза и серьезным до хрипоты голосом ответил:

– Да, Михась, тут ты прав. Это про меня. Про спорт все верно сказано и про оборону тоже. Мы же, братуха, Родине служим, не то что эти штатские поцики внизу.

Он недобро уставился на «поциков» внизу, а я внимательно посмотрел на него. Ганс не шутил и явно не желал выслушивать шутки насчет своих будущих наград.

Николь полистала проспект, нашла, что искала, и добила Ганса последним абзацем:

–  Выпуск юбилейного ордена «Во славу Отечества» первой степени приурочен к беспрецедентному и важнейшему событию в жизни всех кавалеров ордена, всех добрых людей планеты, живущих по законам созидания и милосердия, – торжественному заседанию в Главном зале храма Христа Спасителя, в присутствии национальной элиты и лучших представителей культурной общественности…

Ганс обалдело потряс головой, потом потянулся, расправляя плечи, и наконец мечтательно улыбнулся:

– Это что же, «Любэ» там, что ли, будет? Еще хорошо бы «Виагру» за сиськи подергать. А вот еще «Лесоповал» – это «лучшие представители культурной общественности»?

Мы с Николь, не сговариваясь, утвердительно кивнули:

– Лучшие!

Потом Николь увидела кого-то нужного внизу, в общем зале, и быстро ушла с балкона, а Ганс, дохлебав свой коньяк, неожиданно сочным баритоном затянул «Когда мой бумер подо мной». В общем гомоне его сначала не услышали, но потом он встал во весь рост, пританцовывая, и тогда я стал ловить недоуменные взгляды снизу.

По счастью, танцевать у него не получилось – заныло разбитое колено. Ганс поскучнел, сел на место, кривя физиономию, а потом еще опустил со лба темные очки, поставив, таким образом, жирную точку на всем этом враждебном мире, который окружал его со всех сторон.

Я тоже немного захмелел, но мир вокруг не перестал быть мне интересен. Больше того, я как-то неожиданно остро почувствовал отсутствие рядом Николь и начал высматривать ее внизу, среди темной толпы беспорядочно суетящихся посетителей этого огромного кабака.

Чуткий Ганс уловил мой интерес и, едва повернув стриженую голову, лениво процедил сквозь зубы:

– Вон там твоя лахудра стоит, лясы точит с какой-то бабой… Да левее смотри, за фонтаном, черт слепой…

Я действительно увидел за фонтаном Николь – она была хорошо видна в своем светлом платьице, к тому же фосфоресцирующем в ресторанной подсветке. А вот девушку рядом с ней видно было плохо – в полумраке зала я разглядел лишь осиную талию, темную, короткостриженную головку да сверкающую стразами сумочку на остром голом плече.

Обе девушки оживленно жестикулировали, а потом, крепко взявшись за руки, быстро пошли прочь.

Мне это совсем не понравилось: во-первых, скоро принесут счет, а я не знаю, как правильно обращаться с картой, а во-вторых, Николь не следовало так плотно ручкаться с посторонними бабами – не лесбиянка же она, в самом деле.

Нервничал я недолго: Николь с подругой ввалились к нам на балкон минут через двадцать, похоже, сразу после ритуального напудривания носов в местном туалете.

– Знакомьтесь, мальчики. Это Мила Кузина, светский репортер «Гламурного обозревателя» и телеканала «Модница».

Николь смотрела на нас с Гансом с некоторым напряжением, но мы послушно оба встали – я и сам удивился, как гладко прошло представление сторон.

Впрочем, на Ганса Мила бросила лишь мимолетный взгляд, зато я удостоился длинного рукопожатия и даже какой-то фривольной щекотки ладони шаловливыми женскими пальчиками.

– Михаил, – сказал я и только потом вспомнил, что мне велела говорить Николь.

– Ганс, – сообщил Ганс.

Николь с преувеличенной экспрессией всплеснула голыми руками:

– Ах, мальчики, вы же совсем забыли, что вы тут инкогнито. Ну да ладно, Милу я предупредила – она никому не скажет. Верно, Милочка?

Милочка в ответ растянула губы в дьявольской улыбке, и я поразился, какой у нее огромный рот – ей-богу, до ушей, не меньше. Еще очень поразила ее худоба – какая-то нездоровая, на мой взгляд.

Фигура Милы Ганса интересовала мало – он неотрывно смотрел на ее рот, и я легко догадался, о чем он теперь думал.

Мила скромно присела на самый краешек стула, ближайший, что стоял возле меня, и Николь пришлось обходить стол, чтобы все-таки сесть со мной рядом, правда, с другой стороны.

Ганс неожиданно для всех проявил галантность. Он сам, без понуканий, сходил в кабинет за водкой и стаканами, и мы успели выпить по разу, когда в дверях показался официант с маленькой папкой в руках и тут же удалился, оставив папочку на столе.

Николь наступила мне на ногу и для верности еще двинула локтем в бок, после чего я послушно пошел за ней в кабинет.

– Сорок тысяч пятьсот, – прочитала Николь счет с нескрываемым возмущением. – Они вообще тут охренели, что ли? Ну, положим, двадцатник мы еще могли нажрать, но чтоб сорок?! Фраер питерский, это все твои омары, чтоб тебя ими неделю пучило!

Я пожал плечами:

– Когда еще я в этой жизни омаров бы пожрал?

Потом я подумал и, строго нахмурившись, спросил:

– Ну ладно, хочешь, мы завалим халдея, когда он вернется за деньгами?

– Пошел ты, – вяло ругнулась Николь, ковыряясь в сумочке.

Потом она подняла кудрявую голову и уставилась на меня:

– Хотя, это идея… Вот что, дружок. А давай-ка разыграем с тобой сейчас сценку. Сценка называется «олигарха душит жаба». Ну-ка, покажи, как тебя душит жаба.

Я ухмыльнулся и показал ей средний палец.

– Нет, не так, – поправила она. – Лицо должно быть серьезным и озабоченным. Типа, опять кризис на Лондонской фондовой бирже, а вы тут со своими вздорными счетами.

Я задумался, примеряя на своей физиономии разные маски, но Николь, заинтересованно поглазев на меня с минуту, потом разочарованно отмахнулась:

– Неубедительно. Вот поэтому ты и не олигарх… Ладно, проехали, платим наличными.

Она достала уже изрядно потрепанную «котлету» тысячных купюр и начала быстро отсчитывать их из пачки, бросая вокруг себя короткие тревожные взгляды.

Я догадался, что ее нервирует, и как можно более небрежно заметил:

– Можешь отдать мне те деньги, что у тебя приготовлены для халдеев. Я картинки не испорчу, не переживай. Зато все будет по-взрослому – типа, мужик платит за своих баб и прочий приблудный люд.

Николь криво усмехнулась:

– Ага-ага. А ты с этими денежками сдриснешь через ближайший туалет, так? Тьфу, ну вот, со счета сбилась с тобой, жуликом.

Меня вдруг страшно возмутило это недоверие. Я поглубже вдохнул ее сладко-тревожный запах и возмутился еще больше:

– Ты что несешь, глупая женщина! Куда это я «сдрисну»? Зачем?!

Я сам не заметил, как схватил ее за талию, прижал к своей груди что есть силы, и, только когда она забилась в моих руках, как мышь в капкане, я осознал, что делаю, и отпустил ее.

Николь первым делом поправила прическу, потом собрала разбросанные вокруг нас деньги и только потом сложила их все в кучу на столе передо мной:

– Хорошо, держи. Попробуем сыграть в честность. Ну-ка, покажи мне, какой ты честный.

Я ухмыльнулся и снова показал ей средний палец.

Глава седьмая

Вэтом кабаке мы не задержались больше двух часов – Николь заявила, что нас ждут не дождутся в каком-то «Дятле», где, собственно, и состоится наш первый выход в свет.