990 000 евро - Евгений Зубарев

– Молодчина, отличная реакция! Ты прирожденный охранник! – оживилась Николь и даже похлопала в ладошки. Ганс бросил на нее торжествующий взгляд, но потом снова с напускным равнодушием отвернулся к окну.

У Николь зазвонил телефон.

– Да, любимый. Да вот, выходим в свет. Думаю, начнем с «Метелицы», но ты нам там не нужен. Приезжай в «Дятел» к десяти – подсветишь нас на полчасика. Ну, хорошо, давай к двенадцати.

Николь выключила телефон и теперь тихонько постукивала им по бликующим губам, задумавшись о чем-то важном. Я незаметно подвинулся к ней поближе, желая снова почувствовать ее запах, но в этом чертовом лимузине слишком сильно воняло освежителем воздуха и кожей.

– Эй, ты, красавчик! А тебя как зовут? – спросила вдруг Николь, хлопнув Ганса по плечу.

– Братва Гансом кличет, – буркнул он, не оборачиваясь.

– Да мне не кличка твоя нужна, а нормальное имя, – поморщилась Николь.

– Ганс – мое имя, – сообщил он, теперь уже повернувшись всем корпусом, чтобы смерить взглядом наглую тетку.

– А фамилия?

– Миллеры мы, – ответил Ганс с достоинством.

– Что? – не поверила Николь. – Прохоров и Миллер?! А Абрамовича у вас там, в казарме, случайно, нету?

– Да он и правда Миллер, – успокоил ее я. – У них, в Поволжье, целая деревня этих Миллеров. Немецкие переселенцы, еще с матушки Екатерины Великой.

– Охренеть можно, – призналась Николь, переводя обалдевшие глаза с меня на Ганса и обратно.

Мы проехали развеселую, сияющую огнями улицу и встали на перекрестке, пропуская кавалькаду дорогих авто. Закатное солнце пустило последние на сегодня лучи, бликуя ими по лакировке автомобилей, а вокруг, перебивая солнечный свет, бесновалась реклама.

Я сидел в двенадцатидверном лимузине, в машине, которую раньше даже по телевизору не часто видел, в обществе женщины, которая казалась мне воплощением неземной красоты и роскоши, и которую я, простой питерский студент-недоучка, мог, пусть иногда, любить так, как мне хочется, и мы ехали на экскурсию по самым роскошным заведениям Москвы. Ну за что мне такое счастье, хотел бы я знать?

– Ну что, счастье мое, слушай диспозицию на сегодня, – опять сухим, строгим тоном сказала мне Николь.

Я улыбнулся и кавалерийским броском придвинулся к ней сразу на полметра.

– Но-но! – встрепенулась она, испуганно оглаживая платье, будто я уже сорвал его. – Сиди на попе ровно и слушай сюда.

Я сел ровно.

– Тебя зовут Ганс Миллер. Понял? Ганс Миллер. Ты – саратовский бизнесмен. Эй, ты меня слышишь? Повтори, что я сказала!

– Меня зовут Ганс Миллер. Я – саратовский бизнесмен, – послушно повторил я, совершенно не вникая в смысл сказанного.

Ганс опять повернулся к нам и с искренним негодованием закричал:

– Какой же это Ганс Миллер? Где вы таких Миллеров видали? Да с таким чертом ни один Миллер рядом срать не сядет! Да из него Миллер, как из лося велосипед!

– Молчать!! – вдруг рявкнула Николь так, что мы оба вздрогнули.

Да-а, глотка у нее луженая, прям как у нашего комбата. Тот тоже, как нажрется, давай орать на плацу про то, какие мы все дебилы и как отчаянно позорим российскую армию.

– Тебе не пох, кого твой кореш эту неделю изображать будет? – тоном ниже спросила Николь.

Ганс ревниво покосился на меня и тоже тоном ниже ответил:

– Не пох. Фамилию позорить не позволю. Если он у тебя в программе пидором или клоуном каким заявлен, то я возражаю. Никогда Миллеры до этого дела не опускались!

– Бля-я-я, – устало протянула Николь. – Ладно, будешь Гиммлером из Челябинска, сука, – сказала она мне и полезла за сигаретами.

Пока она курила, я примерил на себя эту гнусную фамилию и решил, что такое погоняло мне тоже не нравится.

– Слушай, может, не надо Гиммлера? Гнилая какая-то фамилия… – осторожно начал я, и тогда она взорвалась, как целая бочка с плутонием.

– Охреневшие тупорылые суки! – орала она, надсаживаясь. – Вас ублажают, как фараонов египетских, а вы, твари неблагодарные, морды воротите! А ну быстро сняли костюмы и пошли отсюда нах!..

Я взглянул на ситуацию с этой точки зрения и похолодел. Конечно, костюмы мы бы не сняли, еще чего, но выйти бы из лимузина в итоге пришлось, и куда бы мы пошли, такие красивые?

Да в батальоне не то что комбат, даже Суслик убил бы за такое явление народу – направляясь в казарму, два пидора в шелковых костюмах да в чистых рубашках с запонками топают по плацу, стуча моднючими ботинками.

А там, в казарме, ребята второй бидон чачи приговаривают, и скучно им, сил нет. И вот им развлечение явилось, все в чистом и дорогом. А форма в «Хошимине» осталась, и хрен нас туда пустят без Николь. Да если и пустят, ключ от номера все равно у нее, а если дверь ломать – менты нарисуются…

– Ладно, пусть Миллер.

– Ладно, пусть Гиммлер.

Мы отозвались хором, и Николь ухмыльнулась, победно оглядывая поверженных спорщиков.

– Значит, будешь Ганс Миллер. Так нам всем будет удобнее, – сказала она, и я быстро кивнул, стараясь не глядеть на насупившегося Ганса.

Потом я немного подумал и спросил:

– Подожди, а разве я не олигарх Прохоров?

Николь вмяла сигарету в узкую золоченую пепельницу подлокотника и выразительно постучала ладошкой по своей кудрявой головке:

– Дубина. Кто ж так в лоб людей разводит! Ты у нас, конечно, как бы Прохоров, но делаешь вид, что ты вовсе не Прохоров, а какой-то там Миллер.

Я тяжело вздохнул, и Николь соизволила объяснить подробнее:

– У нашего олигарха роман, который он скрывает от прессы. Поэтому он представляется саратовским коммерсантом и носит вот это… – Она выудила из пакета парик и бросила мне.

Париков я не носил никогда в жизни. Взвесив на руке неожиданно тяжелую волосатую гадость, я несмело начал примерять ее у себя на голове.

Ганс смотрел на меня с сочувствием, но края его толстых губ насмешливо подрагивали.

Николь помогла мне нацепить парик правильно и достала пудреницу – показать, на кого я стал похож.

Из круглого окошка зеркальца на меня смотрел неприятный волосатый пижон, которому сразу захотелось дать в морду.

Ганс теперь тоже смотрел на меня с плохо скрываемым омерзением. Даже Николь поморщилась, покачивая пергидрольными кудряшками:

– Да-а, какого-то мудака ты мне в этом парике точно напоминаешь, – задумчиво сказала она, не отводя от меня глаз.

– Надеюсь, Гиммлера, – буркнул я, отворачиваясь от них обоих.

Лимузин выехал на Калининский проспект и через пару минут въезжал на парковку перед «Метелицей». От входа к нам уже бежал пожилой швейцар в расшитой золотом ливрее, но я смотрел не на него, а на джип военной комендатуры, вставший почти у самых дверей соседнего кабака. Рядом с армейским джипом стоял милицейский «бумер» с синими номерами, а вокруг него стояли люди в камуфляже, с автоматами в руках и бдительно зыркали по сторонам.

Ганс тоже увидел комендантских жаб и кивком показал Николь на них:

– Смотри, как нас обложили. По всей Москве, похоже, ищут.

Николь насторожилась:

– А что вы такого сделали?

Мы одновременно пожали плечами, и она уверенно сказала:

– Значит, это не вас ищут. На хрен вы кому сдались, хомяки блудливые. Пошли…

Ганс чуть помедлил выходить, еще раз бросив острый взгляд в окно, и тогда она достала из сумочки солнцезащитные очки:

– Держи, охранничек. Тебе в тему будет.

В очках Ганс смотрелся натуральным Крепким Орешком – мне даже завидно стало.

Швейцар не успел распахнуть нам двери автомобиля, поэтому теперь виновато семенил впереди, показывая дорогу. Николь взяла меня под руку и сунула в руку бумажку.

– Отдашь ему, когда пройдем через холл, – шепнула она мне в ухо, и я тут же воспользовался оказией, прижав девушку к себе поближе.

– Да успеешь ты трахнуть меня еще сто раз, – раздраженно прошипела она, и я радостно заорал на весь холл:

– Ты это сказала! Трахнуть сто раз! Теперь не отвертишься!

Несколько случайных посетителей вокруг вежливо улыбнулись нам, с благожелательным интересом разглядывая всю нашу троицу.

Швейцар целенаправленно проводил нас до лифта, и там я вручил ему бумажку.

Это оказалась купюра в сто долларов, и мы оба, я и швейцар, с одинаковым изумлением вылупили на нее глаза.

Потом я почувствовал тычок в печень и взял себя в руки:

– Выпьешь за мое здоровье, – неискренне сказал я швейцару, пожирая купюру глазами, но все-таки пошел в лифт, увлекаемый туда Николь.

– Как прикажете, барин, – откликнулся швейцар, и я увидел в отражениях зеркал, как он усмехается в свои пышные седые усы.

Ганс зашел последним, перекрыв вход широкими плечами и грозно обозревая вестибюль, пока не закрылись двери лифта.

– На троечку зашли, – недовольно сказала нам Николь, и я понял, что в своей первой жизни она точно была учительницей.

Надеюсь, хотя бы старших классов.

Глава пятая

Вогромном ресторанном зале на втором этаже было полно свободных столиков, но Николь уверенно провела нас мимо, к лесенке, ведущей еще выше – в небольшой, закрытый от любопытных глаз кабинет с балкончиком.