О Достоевском: Четыре очерка - Николай Арсеньев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы хорошо знаем, какую роль в духовной жизни Достоевского играли его жгучая любовь к своему народу и чувство нравственной ответственности за его судьбу (ответственности, разделяемой всеми, к нему принадлежащими) и горячая жажда нравственного преображения народа, жажда его духовного спасения. Исторические судьбы народа, в глазах Достоевского, неразрывно связаны с его внешними судьбами, с вопросами об его духовной гибели или спасения, вопросами об его «духовном возмужании» и росте духовном. Какие духовные силы и богатства потенциально даны ему, и как велики глубины его падения и немощи его!
«…В русском человеке из простонародья нужно уметь отвлекать красоту его от наносного варварства. Обстоятельствами всей почти русской истории народ наш до того был предан разврату и до того был развращаем, соблазняем и постоянно мучим, что удивительно, как он дожил, сохраняя человеческий образ, а не то что сохранил красоту его. Но он сохранил и красоту своего образа. Кто истинный друг человечества, у кого хоть раз билось сердце по страданиям народа, тот поймет и извинит всю непроходимую наносную грязь, в которую погружен народ наш, и сумеет отыскать в этой грязи, бриллианты. Повторяю: судите русский народ не по тем мерзостям, которые он так часто делает, а по тем великим и святым вещам, по которым он в самой мерзости своей постоянно воздыхает. А ведь не все же в народе — мерзавцы, есть прямо святые, да еще какие: сами светят и всем нам путь освещают».
«Нет, судите», — продолжает Достоевский — «наш народ не по тому, чем он есть, а по тому, чем он желал бы стать. А идеалы его сильны и святы, и они–то и спасли его в века мучений; они срослись с душой его искони и наградили его навеки простодушием и честностью, искренностью и широким всеоткрытым умом, и все это в самом привлекательном гармоничном соединении…» [70]).
В знаменитом своем очерке «Влас» («Дневник Писателя» за 1873 год) Достоевский рисует особенно яркие картины глубины катастрофического духовного падения русского человека, за которой, однако, иногда следует и огромная сила внутреннего перелома и восстановления духовного (как он находит это изображенным в знаменитом «Власе» Некрасова).
«Тут являются перед нами два народных типа, — в высшей степени изображающие нам весь русский народ в его целом. Это, прежде всего, забвение всякой мерки во всем (и, заметьте, всегда почти временное и преходящее, являющееся как–бы каким–то наваждением). Это — потребность хватить через край, потребность в замирающем ощущении, дойдя до пропасти, свеситься в нее наполовину, взглянуть в самую бездну и — в частных случаях, но весьма нередких — броситься в нее, как ошалелому, вниз головой. Это — потребность отрицания в человеке, иногда самом не отрицающем и благоговеющем, отрицания всего, самой глазной святыни сердца своего, самого полного идеала своего, всей народной святыни во всей ее полноте, перед которой сейчас лишь благоговел, и которая вдруг как будто стала ему невыносимым каким–то бременем…».
«Но зато с такою же силою, с такою же стремительностью, с такою же жаждой самосохранения и покаяния русский человек, равно как и весь народ, и спасает себя сам, и обыкновенно, когда дойдет до последней черты, то есть, когда уже идти больше некуда. Но особенно характерно то, что обратный толчок восстановления и самоспасения, всегда бывает серьезнее прежнего порыва. — порыва отрицания и саморазрушения».
«…потому что никаким развратом, никаким давлением и никаким унижением не истребишь, не замертвишь и не искоренишь в сердце народа нашего жажду правды, ибо эта жажда ему дороже всего. Он может страшно упасть, но в моменты самого полного своего безобразия он всегда будет помнить, что он всего только безобразник и больше ничего, но что есть где–то высшая правда и что эта правда выше всего» [71]).
Так толкует — может быть, идеализирует? — Достоевский русский народный характер, русскую народную душу, часто загрязненную, падшую, подчас озверелую, но в каких–то глубинах своих таящую устремление к Высшей Правде, к предносящемуся ей образу Высшей Правды Божией.
Согласно Достоевскому, эта Высшая Правда открылась русскому народу во Христе. «Может быть, единственная любовь народа русского есть Христос, и он любит образ Его по–своему, то есть до страдания» — так заключает Достоевский свои рассуждения о Некрасовском «Власе».
И еще более смелая, дерзновенная мысль предносится Достоевскому:
«Может быть, главнейшее предизбранное назначение народа русского в судьбах всего человечества и состоит лишь в том, чтобы сохранить у себя этот божественный образ Христа во всей чистоте, а когда придет время, — явить этот образ миру, потерявшему пути свои!» [72]).
Мы не можем решать исторических проблем, самоуверенно вторгаясь в будущее. Но есть исторические надежды.
Религиозный опыт, религиозный путь Достоевского есть глубоко активный и практический путь, он связан с сознательной любовью и пробуждением жалости к человеку, с уважением к достоинству даже падшего человека. Но этот путь, при всей своей динамичности и напряженности духовной, не самопроизвольный, не Достоевским выдуманный, не результат его горячих мечтаний, его страстного идеализма, — он лишь ответ. Этот, казалось бы, столь угрюмый и сумрачный, порою столь болезненно–раздражительный Достоевский захвачен неким Высшим, чем он сам, и служит Ему, чувствует, что он призван служить Ему. Он захвачен этой отдающей себя воплощенной Любовью, сошедшей до самых глубин добровольного страдания и смерти, и сам охвачен ответной любовью к Нему, которая выражается в служении любви. В этом — вся суть религиозного опыта Достоевского.
Примечания
1
Такие воззрения были отчасти распространены среди некоторых писателей, связанных с настроениями русского символизма.
2
Особенно думаю, напр., о письмах 4–го тома собрания его писем, охватывающих 1878–1880 годы.
3
См. об этом, напр., мою статью в «Записках Русской Академической Группы в США», том 5–ый.
4
См. Идиот». часть II. глава 5.
5
В. А. Тимофеева (О. Починковская) : «Год работы с знаменитым писателем» («Исторический Вестник». февраль 1904 г., стр. 488–542; перепечатано в сборнике «Ф.. М. Достоевский в воспоминаниях современников», том II. стр. 122–185) (изд. «Художественная литература», 1964 г.). Об «Очерках прошлого» Тимофеевой (вышедших в приложении к журналу «Неделя» — “Книжная Неделя”. 1900 г., с №4 по №12) Л. Н. Толстой пишет : «Это одно из тех истинно художественных произведений, которые открывают в том. что давно видишь. новые, невиданные и прекрасные дали” (Полное собрание сочинений, т. 72. стр. 462).
6
«Дневник Писателя . 1873 г.
7
Подросток, часть III, гл. 7.
8
Здесь маленькая неточность. Версилов цитирует стихотворение Гейне «Frieden» («Мир») из цикла «Nordsee», что значит Северное море, а не Балтийское («Ostsee»).
9
Подросток, там же.
10
«Бесы». Часть III, глава 7–ая.
11
Материалы к «Бесам».
12
В «Дневнике Писателя» за 1830 год Достоевский так вкратце (может быть, несколько односторонне и заостренно) изображает историю своего религиозного развития : «От народа я принял вновь в мою душу Христа, Которого узнал в родительском доме еще ребенком и Которого потерял было, когда преобразился было в европейского либерала» (1880 г. Август. Глава III).
13
О своей вере в воскресение мертвых Достоевский пишет напр, в письме к Н. П. Петерсену от 24 марта 1878 г. : «Мы здесь — и я, и Соловьев — веруем в воскресение реальное, буквальное и личное» («Письма», том IV, 1959. №620. стр. 10).
14
«Влас» — «Дневник Писателя» за 1873 г.
15
Из бесед и поучений старца Зосимы : е) Нечто о господах и слугах.
16
«Дневник Писателя» за 1873 г. «Смятенный вечер».
17
«Из бесед старца Зосимы : е) О господах и слугах» : встречается мысль об ужасе и тщете западных безбожных и кровавых революций. «А Россию спасет Господь, как спасал уже много раз».
18
Слова Степана Трофимовича (часть III, глава 7–ая).
19
Материалы к «Бесам».
20
Из бесед старца Зосимы : «Нечто об иноке».
21
Там же : «о молитве, о любви и о прикосновении к мирам иным».
