Стихотворения - Гумилев Николай Степанович

1910

МАРГАРИТА

Валентин говорит о сестре в кабаке,Выхваляет ее ум и лицо,А у Маргариты на левой рукеПоявилось дорогое кольцо.А у Маргариты спрятан ларецПод окном в зеленом плюще,Ей приносит так много серег и колецЗлой насмешник в красном плаще.Хоть высоко окно в Маргаритин приют,У насмешника лестница есть;Пусть так звонко на улицах студенты поют,Прославляя Маргаритину честь,Слишком ярки рубины и томен апрель,Чтоб забыть обо всем, не знать ничего…Марта гладит любовно полный кошель,Только… серой несет от него.Валентин, Валентин, позабудь свой позор,Ах, чего не бывает в летнюю ночь!Уж на что Риголетто был горбат и хитер,И над тем насмеялась родная дочь.Грозно Фауста в бой ты зовешь, но вотще!Его нет… Его выдумал девичий стыд;Лишь насмешника в красном и дырявом плащеТы найдешь… и ты будешь убит.

1910

У КАМИНА

Наплывала тень… Догорал камин,Руки на груди, он стоял один.Неподвижный взор устремляя вдаль,Горько говоря про свою печаль:«Я пробрался в глубь неизвестных стран,Восемьдесят дней шел мой караван;Цепи грозных гор, лес, а иногдаСтранные вдали чьи-то города.И не раз из них в тишине ночнойВ лагерь долетал непонятный вой.Мы рубили лес, мы копали рвы,Вечерами к нам подходили львы.Но трусливых душ не было меж нас,Мы стреляли в них, целясь между глаз.Древний я отрыл храм из-под песка,Именем моим названа река,И в стране озер пять больших племенСлушались меня, чтили мой закон.Но теперь я слаб, как во власти сна,И больна душа, тягостно больна;Я узнал, узнал, что такое страх,Погребенный здесь в четырех стенах;Даже блеск ружья, даже плеск волныЭту цепь порвать ныне не вольны…»И, тая в глазах злое торжество,Женщина в углу слушала его.

1910

ОТРЫВОК

Христос сказал: убогие блаженны,Завиден рок слепцов, калек и нищих,Я их возьму в надзвездные селенья,Я сделаю их рыцарями небаИ назову славнейшими из славных…Пусть! Я приму! Но как же те, другие,Чьей мыслью мы теперь живем и дышим,Чьи имена звучат нам, как призывы?Искупят чем они свое величье,Как им заплатит воля равновесья?Иль Беатриче стала проституткой,Глухонемым – великий Вольфганг ГётеИ Байрон – площадным шутом… о ужас!

1910

ИЗ ЛОГОВА ЗМИЕВА

Из логова змиева,Из города Киева,Я взял не жену, а колдунью.А думал забавницу,Гадал – своенравницу,Веселую птицу-певунью.Покликаешь – морщится,Обнимешь – топорщится,А выйдет луна – затомится,И смотрит, и стонет,Как будто хоронитКого-то, – и хочет топиться.Твержу ей: крещеному,С тобой по-мудреномуВозиться теперь мне не в пору;Снеси-ка истому тыВ Днепровские омуты,На грешную Лысую гору.Молчит – только ежится,И все ей неможется,Мне жалко ее, виноватую,Как птицу подбитую,Березу подрытуюНад очастью, Богом заклятою.

1911

ЖИЗНЬ

С тусклым взором, с мертвым сердцем в море броситься со скалы,В час, когда, как знамя, в небе дымно-розовая заря,Иль в темнице стать свободным, как свободны одни орлы,Иль найти покой нежданный в дымной хижине дикаря!Да, я понял. Символ жизни – не поэт, что творит слова,И не воин с твердым сердцем, не работник, ведущий плуг, —С иронической усмешкой царь-ребенок на шкуре льва,Забывающий игрушки между белых усталых рук.

1911

ДЕВУШКЕ

Мне не нравится томностьВаших скрещенных рук,И спокойная скромность,И стыдливый испуг.Героиня романов Тургенева,Вы надменны, нежны и чисты,В вас так много безбурно-осеннегоОт аллеи, где кружат листы.Никогда ничему не поверите,Прежде чем не сочтете, не смерите,Никогда никуда не пойдете,Коль на карте путей не найдете.И вам чужд тот безумный охотник,Что, взойдя на нагую скалу,В пьяном счастье, в тоске безотчетнойПрямо в солнце пускает стрелу.

1911

* * *Когда я был влюблен (а я влюбленВсегда – в идею, женщину иль запах),Мне захотелось воплотить мой сон,Причудливей, чем Рим при грешных папах.Я нанял комнату с одним окном,Приют швеи, иссохшей над машинкой,Где, верно, жил облезлый старый гном,Питавшийся оброненной сардинкой.Я стол к стене подвинул; на комодРядком поставил альманахи «Знанье»,Открытки – так, чтоб даже готтентотВ священное б пришел негодованье.Она вошла спокойно и светло,Потом остановилась изумленно.От ломовых в окне тряслось стекло,Будильник тикал злобно-однотонно.И я сказал: «Царица, вы одниСумели воплотить всю роскошь мира,Как розовые птицы ваши дни,Влюбленность ваша – музыка клавира.Ах! Бог Любви, заоблачный поэт,Вас наградил совсем особой меткой,И нет таких, как вы…» Она в ответЗадумчиво кивала мне эгреткой.Я продолжал (и резко за стенойЗвучал мотив надтреснутой шарманки):«Мне хочется увидеть вас иной,С лицом забытой Богом гувернантки;И чтоб вы мне шептали: «Я твоя»,Или еще: «Приди в мои объятья».О, сладкий холод грубого белья,И слезы, и поношенное платье.А уходя возьмите денег: матьУ вас больна иль вам нужны наряды……Мне скучно все, мне хочется игратьИ вами, и собою – без пощады…»Она, прищурясь, поднялась в ответ,В глазах светились злоба и страданье:«Да, это очень тонко, вы поэт,Но я к вам на минуту… до свиданья!»Прелестницы, теперь я научен.Попробуйте прийти, и вы найдетеДухи, цветы, старинный медальон,Обри Бердслея в строгом переплете.